Снежная смерть - Обер Брижит - Страница 60

— Сука! — бросает ей Ян.

— Не двигаться! — приказывает ему Бернар. — Имел я его мамочку! Хочешь, Ян, я тебе вымою рот? — добавляет он.

— Она врет! — уверяет его Ян. — Давай положи ружье.

— Бернар, — говорит Иветт, — а хочешь, мы все разденемся и выкупаемся в снегу? Скажи, чтобы они положили свое оружие.

— Да! — восторженно кричит Бернар. — Все голышом в снегу! Раздевайтесь! Яблочный пудинг гораздо вкуснее.

— Нет, ты что, спятил? — отвечает ему Ян. — Ты что, не видишь, что идет снег, что это тебе взбрело в голову, ты, кусок сала? Ну, клади ружье!

Ян говорит властным тоном, голосом предводителя, он играет ва-банк.

Бернар колеблется. Он всегда такой послушный. Но сейчас он должен смутно ощущать, что обладает властью, что другие боятся его. Боятся его, жирного и вонючего, над которым Ян так часто смеется, конечно, дружелюбно…

Трещит ветка. Кто-то тихо подбирается к нам. Запах приторных духов матушки всех психов, Мартины. В тот момент, когда я судорожно пытаюсь придумать, как бы предупредить Бернара, она пронзительно восклицает:

— Бер…

— И-и-и! — взвизгивает Бернар, и я, в буквальном смысле этого слова, слышу, как он подскакивает.

Оглушительный выстрел.

Удивленный крик боли.

Недоверчивый смех Бернара.

— Ян, ты видел? Бах! Бах! В кино все понарошку.

— Мартина? — неуверенно говорит Франсина. — Мартина?

Ответа нет.

— Ты что, не видишь, что жирный кретин в нее попал? — рычит Ян. — Это невероятно! Начинается какой-то кошмар!

— Я так и знала, что все кончится плохо, — холодно отвечает ему Франсина. — Никто никогда не хочет всерьез задуматься над глубиной наших художественных замыслов. Вы — всего лишь банда мелкобуржуазных преступников.

— По-моему, я забыл закрыть кран, — говорит Бернар. — А два плюс два всегда будет четыре.

— Я пойду с тобой, — говорит Иветт, — я тебе помогу.

— Ладно, пошли. А потом оба выкупаемся.

Иветт проходит мимо меня, ее ледяная рука касается моей в знак ободрения. Да-да, иди, спасайтесь.

— Мы тоже можем пойти? — спрашивает Ян.

— Нет. Быть собаке битой, найдется и палка, а летом все ходят на пляж.

— А я? — с надеждой спрашивает Франсина.

— Ты, — огрызается Бернар, — ты отправляйся и вымой свой поганый рот снегом. Сейчас же!

— Речи быть не может…

— Сейчас же! И на десерт я хочу сливочное мороженое!

Вдруг их голоса перекрывает грохот. Сноп молний озаряет небо. Радостные вопли Бернара: «Салют, салют!» Потом все взрывается. Когда возвращается тишина, запах гари кажется очень близким. Наверное, порох попал на какое-то дерево в нескольких метрах от нас. В ушах у меня стоит гул, все звуки я слышу как через вату. Откуда-то из-за окутавшего меня кокона доносится:

— Бог недоволен! Бог вами недоволен! — проповедует Жюстина голосом медиума.

— Бог недоволен Бернаром? — спрашивает слабый встревоженный голос.

— Бог недоволен Яном и Франсиной! — кричит Жюстина. — Бог хочет, чтобы ты убил их!

— Тварь! — орет на нее Ян.

Курок щелкает вхолостую. Патронов больше нет. Патронов для кого? Жюстина бросается ко мне, а Ян кричит, явно обращаясь к Франсине: «Дай мне ствол с земли!» Пистолет Мерканти!

— Ты видишь, что Господь сделал выбор! — кричит Жюстина. — Стреляй, Бернар, стреляй! Бах! Бах!

— Бах! — повторяет Бернар и нажимает на курок. — Бах! Бах! Бах!

Выстрелы, вопли, ответные выстрелы, можно подумать, что мы на поле боя, свист пуль в ушах, голоса перекрывают друг друга, сливаясь в оглушительную какофонию. С каким-то странным любопытством я жду, когда одна из пуль вонзится в мое тело… Мне кажется, что я так долго жду смерти, что уже и страх улегся, мое сердце заледенело.

Ах, дьявол! Ах, дьявол! Ах, дьявол, как же больно! Там в плече, я чувствую, там дырка, я ее чувствую, я могу засунуть туда палец. Ох! От одной мысли подступает тошнота, я уверена, что пуля прошла через плечо, что там, в моей плоти, круглая дыра, мне трудно поверить в это, но ведь мне так больно, и…

Шум прекратился. Раскаты удаляющейся грозы. Назойливый запах пороха. Стоны. Ощущение ватных тампонов в ушах, я сглатываю, чтобы уши разложило, но безуспешно. Чей-то голос сквозь вату.

— оооо тааааа гууууу?

Вата внезапно разрывается, и тогда я слышу:

— Какого черта мы валяемся в снегу?

Неуверенный голос дяди в оглушающей тишине.

— Жюстина? Боже мой, Жюстина! Но, но что случилось? Лорье! Вставайте, приятель! Это же настоящая бойня! Эй, кто-нибудь, помогите!

Далекий голос:

— Иди в задницу-у-у-у, старый хре-е-ен!

Летиция. Они с Кристианом застряли там наверху. Забились, как крысы. Сейчас дядя с ними разберется, и…

Это бред. Мы не в компьютерной игре. Боль возвращается, меня захлестывает кипящая волна, и в то же время звуки становятся яснее, я слышу, как дядя трясет Жюстину, повторяя ее имя, потом бежит к Иветт.

Иветт.

— Все в порядке, — лепечет она, и я начинаю рыдать от счастья, — все в порядке, месье Фернан, займитесь остальными.

— Но они мертвы! — кричит дядя. — Мадам Реймон лежит ничком в снегу, у Яна снесено все лицо, у мадам Ачуель все внутренности наружу, Лорье без сознания, у другого жандарма только полголовы, а толстый паренек…

— От тараканов помогают инсектициды…

— Он жив! — с облегчением восклицает дядя. — Мальчик мой, ты ранен? Пошевели руками-ногами.

— Не могу, — отвечает Бернар, — нога какая-то странная. На похороны одеваются в черное.

— Дай-ка посмотреть… Ох, черт! Не шевелись, слышишь, главное — не шевелись! Он может полежать спокойно? — спрашивает у нас дядя.

— Непонятно почему, — объясняет Иветт, — но он не очень чувствителен к боли.

Слышу, как дядя быстро переходит с места на место, становится на колени возле меня.

— Иветт, — зовет он взволнованно, — у Жюстины широко раскрыты глаза, она не моргает, и…

— Она слепая! — шепчет Иветт. — Это нормально, что она смотрит в никуда! Пощупайте пульс! На сонной артерии.

— Бьется! Еле-еле, но я чувствую! Слава Богу, надо идти за помощью.

— Наверху, перед домом, еще двое, Летиция и Кристиан. Они вас убьют.

— Ах, вот как? — отвечает дядя. — Это мы посмотрим. Я заберу оружие у этих.

— Думаю, что магазины пусты. Они стреляли, пока не кончились патроны.

— Силы зла разгромлены! — удовлетворенно говорит Бернар. — Но у меня болит нога.

— Мы тобой займемся. Оставайся здесь с Элиз.

Стон. Женский стон.

— Я хочу пить, дайте мне чаю, — еле слышно шепчет Франсина.

— Вот дерьмо, она еще жива! — бормочет дядя. — Но как это возможно… в таком состоянии..

— Положите ей в рот немного снега, — советует Иветт.

— Вы очень добры к этой погани!

— Она все равно умрет, месье Андриоли, к чему заставлять ее мучиться еще больше.

— Я не умру, — говорит Франсина, — я не умру, помогите мне засунуть все это на место!

Ее голос срывается на дикий крик, я зримо представляю себе, как она держит в руках собственные кишки.

— Я не умру…

— Нет, умрешь! — заверяет Бернар. — И пойдешь в ад! Весной лед тает.

— Да здравствует воскрешение разума! — вопит Франсина с поразительной силой. — Да здравствует Горный Центр Освобождения Разума для Взрослых Инвалидов!

ГЦОРВИ.

На последнем слове она иссякает. Тишина.

— Конец, — сухо констатирует дядя. — Как подумаю, кому я доверял! Это кашемировое пальто ей уже ни к чему, — добавляет он, — я прикрою Жюстину и пойду.

— Куда пойдете?

— За помощью. Передайте мне куртку Яна, накинем на плечи Элиз. А вы возьмите мою. Как голова болит! Ладно, сейчас я подниму кресло, вот так, оп-ля!

Он, кряхтя, поднимает меня, кое-как усаживает, прикрывает промокшей курткой, пахнущей порохом, горелым мясом и кровью. Что это влажное у меня на шее, куски мозга? Подавляю тошноту.

Иветт проверяет, дышит ли Жюстина.

— У нее жуткая рана на голове, — сообщает она нам, — и еще на плече. Приложу снег, чтобы кровь остановилась. Видели бы вы все это, — можно подумать, мы в вестерне! Они стреляли все разом, и при этом казались такими счастливыми. Бернар не хуже Яна с Франсиной. Они улыбались. Пули врезались им в тело, а они улыбались. Даже Мерканти открыл глаза, когда все началось, и в тот момент, когда ему снесло макушку, он мне улыбался во весь рот. Никогда и никому этого не скажу, но от этого у меня мурашки по коже пробежали, они были словно бы не люди, вы понимаете…