Капитан первого ранга - О'Брайан Патрик - Страница 8

8

— Любопытно, любопытно, — произнес Джек, — остался ли у нас в доме хоть один кусок гусятины, или эти обжоры все слопали? Во всяком случае, мы можем сделать омлет и выпить кларета. Кларет! Вы встречали хоть одну женщину, которая разбиралась бы в вине?

— Нет, не встречал.

— И пудинг наши проглоты почти прикончили, черт бы их побрал. Но зато время мы провели славно — что за очаровательные девушки! Вы заметили, как старшая из них, мисс Уильямс, держала в руке бокал с вином и смотрела сквозь него на огонь свечи? Сама грация… Какая изящная кисть и рука, какие длинные пальцы. — Стивен Мэтьюрин сосредоточенно скреб затылок: он, по обыкновению, думал о своем. Но спутник его продолжал: — А эта миссис Вильерс, как горделиво она держала голову, какой у нее славный цвет лица. Конечно, смуглее, чем у ее кузины, — она, кажется, жила в Индии, — но какие глубокие синие глаза! Сколько ей, по-вашему, лет, Стивен?

— Нет и тридцати.

— Помню, как ловко она сидела на лошади… Клянусь, год-два назад я бы… Как человек меняется. И все равно, девичье общество мне по душе — это вам не кают-компания. Миссис Вильерс сказала несколько фраз о флоте, причем толковых, — в ее устах они звучали очень мило. Она прекрасно понимает, зачем необходимо занимать положение с наветренной стороны неприятельского корабля. Верно, у нее имеются родственники-моряки. Я надеюсь, мы снова встретим ее. Надеюсь, мы встретим их всех.

И действительно, они снова встретили их. Причем раньше, чем ожидали. Миссис Уильямс со всем своим выводком по случаю проезжала мимо Мелбери Лодж и велела кучеру свернуть на знакомую дорожку. Из-за двери доносился сочный, мощный голос:

Вы, дамочки-давалочки,Чей дом родной — бардак,Я вам поставлю палочку,Не зря же я моряк.

Но барышни впорхнули в прихожую, не обратив внимания на песню, поскольку ни одна из них, за исключением Дианы, не поняла смысла ее слов. Но такую женщину, как она, смутить было нелегко. Все с удовлетворением отметили, что слуга, открывший им дверь, носил длинную, до лопаток, косичку, но гостиная, куда он их провел, к их разочарованию, оказалась удивительно опрятной. «Наверное, вылизали нынче утром», — подумала миссис Уильямс, проведя пальцем по деревянной панели. Единственное, что отличало помещение от обычных гостиных, это то, что стулья были выровнены так, будто это реи на корабле. И еще ее поразил шнур от звонка, представлявший собой крепчайший трос длиной в три сажени, пропущенный через блок в бронзовой оправе. Могучий голос умолк, и Диана решила, что кое-кому сейчас будет непросто сохранить лицо. Так оно и оказалось: красный, как ошпаренный рак, капитан Обри бросился им навстречу, но, взяв себя в руки, как ни в чем не бывало воскликнул:

— Вот это действительно по-соседски — как мило с вашей стороны! Добрый день, мадам. Миссис Вильерс, мисс Уильямс, ваш покорный слуга… Мисс Сесилия, мисс Френсис, очень рад видеть вас. Прошу вас, входите…

— Мы как раз проезжали мимо, — сказала миссис Уильямс, — и я решила заглянуть к вам на минутку, спросить, как у вас растет жасмин.

— Какой жасмин? — недоуменно воскликнул Джек.

— Обычный жасмин, — стойко отвечала миссис Уильямс, избегая взглядов своих дочерей.

— Ах, жасмин. Прошу вас, заходите в гостиную. Мы с доктором Мэтьюрином затопили там камин. Уж он-то вам расскажет про жасмин все.

Зимняя гостиная в Мелбери Лодж представляла собой уютную пятиугольную залу, две стены которой были обращены к саду. В дальнем углу стояло фортепьяно светлого дерева. На инструменте и рядом с ним ворохом лежали ноты. Поднявшись из-за фортепьяно, Стивен Мэтьюрин отвесил церемонный поклон и молча уставился на гостей. На нем был ветхий черный сюртук, от старости местами позеленевший, и он четыре дня не брился. Время от времени доктор задумчиво проводил ладонью по щетинистому подбородку.

— Да вы же еще и музыканты, ей-ей! — воскликнула миссис Уильямс. — Скрипки, виолончель! До чего же я обожаю музыку. Всякие там симфонии, кантаты. Вы играете на этом инструменте, сэр? — спросила она Стивена. Обычно она его не замечала, поскольку, как объяснил ей доктор Вайнинг, судовые лекари зачастую сущие коновалы и им платят гроши. Но сегодня у нее было благостное настроение.

— Я разучивал одну пьесу, мадам, — отвечал Стивен. — Но фортепьяно вконец расстроено.

— Я так не думаю, сэр, — возразила миссис Уильямс. — Это же «Клементи» — самый дорогой инструмент, какой только можно было приобрести. Я хорошо, словно это было вчера, помню, как его везли сюда в фургоне.

— Фортепьяно действительно иногда надо настраивать, мама, — негромко заметила Софи.

— Только не «Клементи», душка, — с улыбкой заявила миссис Уильямс. — Чего стоит один этот ландшафт с пагодой, как он вам, Стивен?

— Да, очень мил, — отвечал доктор, снимая с инструмента ноты адажио сонаты Гуммеля ре-мажор. На крышке были изображены мостик, дерево и пагода. Действительно, лаковая картина на дереве, размером с чайный поднос, была очаровательна: чистые, ясные линии, приглушенные, нежные краски пейзажа, словно освещенного молодым месяцем.

Растерявшись, как это с ней часто бывало, от резкого тона родительницы и всеобщего внимания, Софи опустила голову. С трудом попытавшись скрыть смущение, девушка произнесла:

— Вы можете сыграть это произведение, сэр? Мистер Тиндалл заставлял меня исполнять его по многу раз.

Она отошла от фортепьяно, взяв с него ноты, и тут гостиная наполнилась шумом. Миссис Уильямс стала уверять, что никакой закуски ей не надо. Не обращая на нее внимания, старый слуга капитана Киллик и Джон Уитсовер — оба матросы первого класса — внесли столы, подносы, кофейники, подбросили в камин угля. Френсис озорно прошептала: «Эй, там, подать галет и кружку рома!», заставив Сесилию хихикнуть. Джек стал деликатно спроваживать миссис Уильямс и Стивена из гостиной через остекленные до пола створные двери в сад, где, по его мнению, рос жасмин.

В действительности жасмин, как оказалось, рос у стены библиотеки. Через библиотечные окна Джек и Стивен различали знакомые, как будто серебристые звуки адажио, доносившиеся из глубины дома, словно из музыкальной шкатулки. Манера исполнения удивительно напоминала опыты Софи в живописи: легка, воздушна и изящна, как ее этюды на полотне. Правда, Стивен Мэтьюрин вскоре поморщился, услышав минорное «ля» и режущее слух «до». В начале первой вариации он смущенно посмотрел на Джека, чтобы убедиться, что того тоже покоробили фальшивые интонации. Но приятель, казалось, был целиком поглощен рассуждениями миссис Уильямс о том, как следует сажать кустарник.

И тут клавиш коснулась чья-то другая рука. Красивые звуки адажио разнеслись над стылой лужайкой более звонко. Новая рука тоже чуть фальшивила, но стиль исполнения был смел и свободен. В трагической первой вариации чувствовалась жесткость, что указывало на понимание смысла пьесы.

— До чего же дивно играет наша дорогая Софи, — умилилась миссис Уильямс, склонив голову набок. — И мелодия такая славная.

— Разве это мисс Уильямс играет, мадам? — воскликнул Стивен.

— А кто же еще, сэр? — вскричала миссис Уильямс. — Ни одна из ее сестер не может с ней сравниться, а миссис Вильерс и нотной грамоты толком не знает. Разбирать ноты для нее, видите ли, скучно, а скучной работой она заниматься не станет. — И, шлепая по раскисшей дорожке к особняку, миссис Уильямс принялась излагать свои взгляды на тяжелую, скучную работу, вкус и прилежание.

Миссис Вильерс встала из-за фортепьяно, но недостаточно проворно, чтобы избежать возмущенного взгляда миссис Уильямс, которая косо смотрела на Диану вплоть до конца визита. Она не сменила гнев на милость даже после объявленного Джеком намерения устроить бал в честь знакомства и годовщины битвы при Сент-Винсенте.

— Вы помните, мадам, сражение, которое дал сэр Джон Джервис у мыса Сент-Винсент? Дело было четырнадцатого февраля девяносто седьмого, в день святого Валентина.