Капитан первого ранга - О'Брайан Патрик - Страница 98

— Капитан Обри, сэр? — спросил юноша. Бежать на другую сторону было поздно. Джек оглянулся: неужели они собираются арестовать его при помощи одного молокососа? — В «Грейпс» мне сказали, ваша честь, что вы гуляете по герцогству. — В голосе его не было угрозы, лишь удовлетворение. — Надо было окликнуть вас, но я решил, что это неприлично.

— Кто вы? — спросил Джек, все еще готовый к отпору.

— Племянник Тома, ваша честь, посыльный из Адмиралтейства. Я должен передать вам вот это, — произнес он, протягивая Джеку Обри письмо.

— Спасибо, дружок, — ответил капитан с облегчением. — Ты шустрый малый. Передай твоему дядюшке, что я признателен ему. А это тебе за труды.

Улучив минуту, он бросился назад в Ланкастер, а оттуда в трактир «Грейпс». Заказав рюмку бренди, он сел, охваченный волнением, какое ему редко доводилось испытывать.

— Напрасно вы раздухарились, сэр, — произнес Киллик, перехватив официанта на верху лестницы и отобрав у него рюмку. — Доктор велел вам держать себя в трезвости. А ты, увалень, живо топай на камбуз и тащи кварту портера для капитана, да смотри мне — не вздумай лить в него всякую дрянь.

— Киллик, — схватился за голову Джек. — Черт бы тебя побрал. Ступай на кухню и попроси миссис Броуд подойти сюда. Миссис Броуд, что у вас на обед? Я страшно голоден.

— Мистер Киллик говорит, что вам нельзя ни говядины, ни баранины, — отвечала миссис Броуд. — Но у меня есть филейная часть теленка и хороший кусок оленины. Сочный, молодой олешек.

— Тогда, будьте любезны, оленину, миссис Броуд. И еще, будьте добры, принесите несколько перьев и чернила.

— Это не жаркое, а поэзия, — произнес он, ни к кому не обращаясь, — нежный молодой олешек…

«„Грейпс".

Суббота

Дорогой мой Стивен,

Поздравьте меня с производством в капитаны первого ранга! Я даже не предполагал такой удачи, хотя лорд Мелвилл встретил меня весьма любезно. Неожиданно он достал приказ, подписал его, запечатал в пакет и передал мне, указав, что сей рескрипт вступает в силу 23 мая. Это было не менее ошеломительно, чем бортовой залп трехпалубника в упор, — разница только в результате. Я так растерялся, что не сразу пришел в себя. Когда добрался до „Грейпс", то расцвел как роза — настолько был счастлив. Как мне хотелось, чтобы вы присутствовали при этом. Я отпраздновал это событие квартой мерзкого портера и вашей микстурой, после чего сразу свалился с ног — так устал.

Однако нынешним утром я чувствовал себя гораздо лучше и в савойской церкви произнес лучшие слова в своей жизни. Священник исполнял фугу Генделя, но мальчишка, работавший с мехами, удрал, и я сказал, что было бы жаль оставить Генделя в подвешенном состоянии, но без воздуха, и я качал мехи. Ранее мне не удавалось столь удачно сострить экспромтом! Я старательно закачивал в орган воздух, с трудом воздерживаясь от смеха и курения. Быть может, мое остроумие стимулируется продвижением по служебной лестнице?

Но затем вы едва не лишились своего пациента. Как дурак, я нарушил границы заповедника. И вдруг мне на голову сваливается какой-то мальчишка, наставляет на меня бумагу и говорит: „Капитан О.!" Я себе сразу сказал: „Вот тебе и конец, Джек. Ты попался". Оказалось, это было просто распоряжение явиться на борт „Резвого".

Мне дают его во временное командование, и, разумеется, как исполняющий обязанности капитана, я не вправе брать на службу друзей; но я прошу вас, мой дорогой Стивен, сопровождать меня в качестве гостя. Наши соратники будут вознаграждены: Паркер получает в командование „Фанчуллу" вместо меня, что является величайшей несправедливостью. Зато я позаботился о матросах „Поликреста", под пятою Паркера никто из них не останется. Прошу вас, приезжайте. Вы себе не представляете, как я буду рад. Проявляя свой эгоизм до конца, позволю себе сказать, что после вашего лечения я никогда не доверюсь обыкновенному костоправу, а здоровье мое, Стивен, далеко не отличное.

Фрегат великолепный, с прекрасной репутацией. Полагаю, что нас пошлют в Вест-Индию. Представьте себе экзотических птиц, макрель, черепах и пальмы!

Посылаю к вам с письмом Киллика, страшно рад отделаться от него: ложка, которой этот злодей пичкает меня микстурой, в его руках напоминает нож у горла. Ко всему, он отправит наш багаж в Нор. В воскресенье я обедаю у лорда Мелвилла. Роберт отвезет меня к нему в своем двухколесном экипаже, и вечером я вернусь на корабль, не появляясь в гостинице. Затем, клянусь богом, ноги моей не будет на берегу до тех пор, пока я не смогу сойти на него, не опасаясь угодить в дом предварительного заключения, а затем в долговую тюрьму.

Ваш преданнейший…»

— Киллик! — закричал Джек Обри.

—Сэр?

— Ты трезв?

— Как судья, сэр.

— Тогда сложи в сундук все, кроме моего мундира и парадной шпаги, отвези его в Нор, погрузи на «Резвого» и передай старшему офицеру, что я прибуду на фрегат в воскресенье вечером в качестве временного командира. Затем отправляйся в Дюны, передай это письмо доктору, а это — Паркеру. В нем хорошие новости для него, поэтому вручи ему собственноручно. Если доктор решит прибыть на «Резвый» — бери его сундучок и все, что он захочет, — будь то чучело кита или двуглавая обезьяна, забрюхатевшая от боцмана. Захвати, конечно, мой морской сундучок и то, что мы спасли с «Поликреста». Повтори инструкцию… Хорошо. Вот то, что тебе понадобится для поездки. А вот еще пять шиллингов, чтобы ты купил себе приличный цилиндр. Старый можешь выбросить в Темзу. Я не пущу тебя на «Резвый» без приличного головного убора. И обзаведись уж заодно новой курткой. Это же приличный корабль.

Действительно, фрегат оказался, может быть, даже чересчур приличным. Двуколка Роберта потеряла колесо, укатившее в канаву, и Джек Обри был вынужден идти пешком под яркими лучами утреннего солнца по заполненным народом улицам Чатама — трудное испытание после трудной ночи. Но это было пустяком по сравнению с предстоящей встречей доктора Мэтьюрина на воде, поскольку Стивен решил отчалить от берега приблизительно в то же самое время, хотя и с другого места, и их пути должны были пересечься приблизительно в трех восьмых мили от борта фрегата. Стивен добирался до корабля на одном из катеров «Резвого», гребцы которого, подняв весла, приветствовали Джека Обри, плывшего с наветренной стороны на ялике. Стивен все время что-то приветственно кричал. Джек Обри заметил ошарашенный взгляд Киллика, обратил внимание на каменные лица мичмана и гребцов в шлюпке, на широкую улыбку Мэтью Париса, бывшего матроса «Поликреста», вестового Стивена, некогда бывшего ткачом, но до сих пор не ставшего моряком и не научившегося отличать своими близорукими глазами общественное имущество от собственного. Когда Стивен поднялся с банки и принялся кричать ему, Джек заметил, что тот вырядился в какое-то коричневое одеяние немыслимого покроя. Оно было ему тесно, и бледное, радостное лицо доктора над высоким вязаным воротником казалось неестественно большим. Он производил впечатление смеси исхудавшей обезьяны и тощего червового валета, с зубом нарвала в руках. Спина и плечи капитана Обри были совершенно неподвижны, он изображал улыбку и даже воскликнул:

— Доброе вам утро… да… нет… ха-ха. — Затем, придав своему лицу строгое и невозмутимое выражение, он вдруг подумал о Стивене: «Неужели пьян?»

Он стал подниматься по трапу, который после «Поликреста» показался ему бесконечным. Раздалось завывание команд, стук башмаков и клацанье мушкетов — это морские пехотинцы взяли оружие на караул, — и Джек Обри оказался на палубе.

Царство математического расчета, четкий порядок на баке и корме; он редко видел на шканцах более великолепное сочетание синего и золотого; даже гардемарины были в шляпах набекрень и белоснежных панталонах. Офицеры, сняв головные уборы, стояли как статуи. В ряд выстроились флотские лейтенанты, лейтенанты морской пехоты, затем штурман, судовой врач, казначей и двое в черном — несомненно, капеллан и учитель. Тут же находился целый выводок юных джентльменов, один из которых, трехлетний малыш в три фута ростом, сунул в рот большой палец, ничуть не портя картину, где горели золотые позументы, белая как слоновая кость палуба, и даже черные как смоль швы, казалось, испускали сияние.