Земля Санникова - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 59

– Амнундак сказал: ты не хочешь быть гостем в его жилище – оставайся здесь. Но он велел нам пройти к тебе, чтобы ты не оставался один без защиты. Мы будем здесь спать, место есть.

«Ишь, как вывернулся, мудрец!» – подумал Горохов и сказал громко:

– Очень хорошо придумал Амнундак! Ложитесь двое там, – он указал на постель Ордина, – и двое тут, – он указал на свое прежнее место. – А я буду на почетном месте, пока не вернутся другие белые люди.

Три воина легли, не раздеваясь, а четвертый уселся у огня.

– Они пришли караулить тебя, чтобы ты не убежал тайком, как другие белые люди, – прошептала Раку испуганно.

– Они пришли защищать нас от вампу, медведей и подземных духов, глупая! – спокойно заявил Горохов, конечно, вполне понявший намерения Амнундака.

Но на ночь он принял некоторые предосторожности: сам лег к стене и ружье положил за собой у стены, зарядив один ствол пулей, другой – картечью. Пеструху уложил в ногах постели. Горохов знал, что собака не пустит никого к спящему хозяину.

Ночь прошла спокойно. Воин, сидевший у костра, время от времени сменялся одним из спавших; он поддерживал огонь и дремал, прислонившись к столбу и держа в руках свое копье. Горохов спал крепко, но Раку всю ночь ворочалась с боку на бок: ее все-таки тревожила мысль, что сделает завтра Амнундак.

Когда настало утро, воины ушли, но им на смену тотчас же явились Аннуэн и две другие женщины. Горохов еще спал, но Раку сейчас же вылезла к ним и стала расспрашивать, что поведали духи шаману, как отнесся вождь к отказу Горохова и ее неповиновению. Но женщины, очевидно получившие инструкции, ответили:

– Что поведали духи, мы не знаем. Амнундак выслушал воина и сказал то, что передали посланные в ваше жилище, а про тебя ничего не сказал.

Раку успокоилась, но Горохов, проснувшись и узнав результаты ее расспросов, не удовлетворился ими – ему важно было узнать, что наколдовал шаман. И в течение дня, который он провел в своем жилище и возле него на воздухе, Раку несколько раз ходила по его поручению в землянку вождя на разведку, но ничего не добилась. В первый раз она пошла с трепетом, думая, что ее женщины сейчас же схватят, разденут и высекут по приказу Амнундака: так обыкновенно наказывали за ссоры, лень, непослушание. Но Амнундак даже не обратил внимания на ее появление.

Вечером Амнундак пришел к Горохову, уселся у огня и сказал:

– Ты не хотел быть гостем у меня, а я вот пришел к тебе… Вот ты вчера сказал, что сегодня белые люди вернутся. Ночь уже пришла, а их нет. Что скажешь еще?

Горохов, уже обдумавший за день, что ему делать, ответил спокойно:

– Видишь снег на земле – идти трудно, лыж у них нет, потому и запоздали. Придут ночью или утром.

– Отчего не взяли лыжи у онкилонов? – спросил Амнундак и, помолчав, прибавил: – Подожду до утра. Если не придут, пошлю воинов искать их – не случилось ли что-нибудь с ними.

Он посидел еще немного, пожаловался, что снег лежит и не тает, зима наступила на целый месяц раньше времени, чем онкилоны встревожены. Потом поднялся и ушел. Вслед за ним собрались уходить и жены отсутствовавших, проведшие весь день в землянке. Уходя, они сказали:

– Раку, иди возьми там свое молоко и лепешки.

Раку, захватив посуду, отправилась с ними, но не вернулась. Вместо нее снова появились четыре воина на ночлег. Горохов долго ждал Раку и решил, что ее не пустили. Обдумав за день свое положение, он нашел его рискованным и понял, что в одиночестве ему не удастся долго противиться Амнундаку, что силой или хитростью у него отнимут ружье и тогда сделают с ним все, что велит шаман. Он мог еще догнать товарищей, обещавших ждать его двое суток, – срок истекал завтра вечером. И он решил бежать в эту ночь.

Бегство

Еще в сумерки Горохов срезал дерн с наружной стороны землянки, против изголовья своей постели, и эту брешь засыпал снегом. Теперь было нетрудно без шума вынуть несколько тонких коротких бревешек, едва закопанных одним концом в землю, а другим прислоненных к длинным бревнам откоса и составлявших бока последнего. В эту дыру можно было перед рассветом, когда сон одолевает больше всего и караульный будет дремать, вылезть тихонько наружу. Горохов надеялся, что Раку пойдет с ним, убежденная примером Аннуир. Котомка была приготовлена. Раку уже ходила в зимней одежде. Побег заметят только утром, потому что постель останется на месте. Пеструха тоже, она потом прибежит по следу; дыру снаружи заложат. Прежде чем спохватятся, они успеют отмахать десяток километров; две пары женских лыж были также приготовлены – зарыты в сумерки в снегу.

Невозвращение Раку огорчило Горохова – он привязался к ней и из-за нее главным образом остался у онкилонов. Но теперь приходилось уходить, и без нее. Впрочем, она, может быть, и не пошла бы и даже подняла бы тревогу.

Пожалуй, к лучшему, что ее нет.

Горохов рано лег спать и положил Пеструху к себе на постель; теперь ее можно было взять сразу же с собой. Укладываясь, он громко сказал, чтобы слышали воины, сидевшие еще у огня:

– Раку не пришла. Собака завтра меня разбудит и приготовит еду.

Около полуночи сильный подземный удар разбудил и дремавшего караульного, и Горохова. Заскрипели балки землянки, посыпалась земля через щели. Спавшие воины вскочили с постелей, присел и Горохов – последний в сильной тревоге. Если удар повторится, все население землянки Амнундака выбежит и будет ночевать у костра под открытым небом; тогда уйти незаметно не удастся. Нужно уходить раньше, во время суматохи.

Пока он соображал, что делать, прокатился второй удар, и вся землянка заскрипела; одно бревно из крыши центральной части сорвалось с места и упало на костер вместе с кучей дерновин. Горохов стал поспешно надевать теплую куртку; воины с криком ужаса выскочили за дверь. Но когда волна сотрясения прошла и землянка осталась стоять, один из них вернулся и взял несколько головней из костра; они, очевидно, хотели развести огонь вблизи дверей, чтобы продолжать свои обязанности караульных.

– Ты бы лучше вышел из жилища, – обратился этот воин к Горохову, сидевшему на своей постели, – тебя может придавить, – половина жилища Амнундака уже развалилась.

– Нет, я останусь здесь и буду спокойно спать, – ответил Горохов. – Мой угол не развалится.

Воин покачал головой и вышел. Это только и нужно было якуту. Он тотчас же взял из соседнего отделения одеяло Костякова, свернул его в трубку и положил вместо себя под свое одеяло, так что при первом взгляде казалось, что под ним спит человек. Затем быстро разобрал стенку у своей постели, выставил наружу котомку и ружье, вылез сам, крикнул Пеструху, заложил отверстие, засыпал его снаружи снегом и осторожно, под покровом тени от землянки, заслонившей его от костра воинов, направился к ближайшему дереву на окраине поляны, стоявшему шагах в двадцати. Это был старый развесистый тополь, пощаженный онкилонами, так как он не годился ни на дрова, ни на постройку. Спрятав Пеструху и котомку в дупло, Горохов полез наверх и присел, прижавшись к стволу, на толстый сук. Отсюда ему было видно все, что делалось на поляне, а сам он был скрыт сучьями и ветвями, хотя уже лишенными листвы. Он сообразил, что переходить сейчас через поляну нельзя: она была освещена кострами онкилонов, и на белом фоне снега его черную фигуру сейчас же заметили бы бодрствующие люди. Нужно было выждать, пока они задремлют у костров. Огибать же всю поляну по лесу было слишком долго, и, кроме того, Горохов боялся, что из-за темноты попадет не на ту тропу, которая шла к базе, и заблудится.

Со своего наблюдательного пункта он видел, что часть землянки Амнундака уже развалилась; женщины суетились еще вокруг костров и вытащенных вещей и детей, воины торопливо выносили остальное имущество. Вскоре после того, как он уселся, по котловине прокатился новый удар; он почувствовал, как вздрогнул и закачался тополь; в землянке Амнундака рухнул еще один откос, вокруг костров люди закачались и некоторые упали; опять раздались крики и вопли, а с окраины котловины – грохот обвалов. И тотчас же он услышал где-то поблизости среди поляны сильный треск. Взглянув в эту сторону, он увидел среди белой снежной пелены, чуть выделявшейся на черном фоне леса, большое темное пятно, на котором быстро мелькали белые пятна.