Русские поэты XX века: учебное пособие - Лосев В. В. - Страница 10

10

В «Песне о Великой Матери», огромной неоконченной поэме, только в годы перестройки обнаруженной в архивах КГБ, Клюев запечатлел грандиозный животворящий образ Матери России, Матери – земли сырой, Богородицы – Божией Матери и черты своей вдохновительницы. Лучшие стихи поэта были посвящены матери.

Первая публикация произведений Клюева – 1904 год. Важный момент биографии – творческие контакты с А. Блоком. Первые поэтические сборники – «Сосен перезвон» (1911), «Братские песни» (1912), «Лесные были» (1913) – интерес читателей, широкая известность.

Н. Гумилёв заметил: «До сих пор ни критика, ни публика не знают, как относиться к Николаю Клюеву. Что он – экзотическая птица, странный гротеск, только крестьянин – по удивительной случайности пишущий безукоризненные стихи, или провозвестник новой силы?» Мало кому было известно, что Клюев владел тремя европейскими языками, превосходно знал древнерусскую архитектуру и литературу, духовную и светскую, труды западных и восточных философов, был тонким ценителем и толкователем иконописи.

В десятые годы вокруг Клюева группируются так называемые «новокрестьянские» поэты – С. Есенин, С. Клычков, А. Ширяевец и другие. Особенно большое место в судьбе Клюева занял С. Есенин. Среди многочисленных стихотворений и поэм, посвященных рязанскому самородку, особое место принадлежит знаменитому «Плачу о Сергее Есенине», отклику на гибель поэта.

Революцию Клюев, подобно Блоку, встретил с энтузиазмом, надеясь на многообещавшее «солнце Осьмнадцатого года». Эти настроения отчасти отразились в стихотворениях, вошедших в сборники «Медный Кит» (1918) и «Песнослов» (1919). Однако вскоре он почувствовал, что новый режим для него еще более чужд, чем прежний. Клюев не мог смириться с претензиями советской власти на контроль за духовной жизнью личности. Уже в 1920 году его исключили из РКП(б) за религиозные убеждения. Несмотря на публикацию вполне лояльных произведений – «Ленинград» и «Корабельщики», отношение к стихам поэта с середины двадцатых годов резко изменяется. После же выхода в свет поэмы «Деревня» и последнего прижизненного сборника стихов «Изба и поле» (1928) за Клюевым надолго закрепляется «звание» кулацкого поэта.

Но официальное отлучение от литературы, аресты и ссылки творческой активности поэта не снизили: им написаны поэмы «Погорелыцина» (одно из центральных его произведений), «Песнь о Великой Матери» и много стихотворений.

В годы большого террора Клюев погиб в тюрьме. Его имя было предано полному забвению. Только через сорок лет после смерти была переиздана книжка его стихов.

Теперешняя судьба поэзии Клюева, невзирая на имеющиеся переиздания, к глубокому сожалению, незавидна. Яркий необычный мир его поэзии, созданный в русле давней традиции русской литературы, идущей от А. Кольцова, сохраняет для нас оригинальную художественную культуру уходящего (ушедшего?!) русского крестьянства, его красочный богатейший язык. Увы! Должной оценки созданное Клюевым так и не получило, хотя истинная картина русской поэзии XX века без его творчества, конечно же, непредставима.

* * *Где рай финифтяный и СиринПоет на ветке расписной,Где Пушкин говором просвиренПитает дух высокий свой,Где Мей яровчатый, Никитин,Велесов первенец Кольцов,Туда бреду я, ликом скрытен,Под ношей варварских стихов.Когда сложу свою вязанкуСосновых слов, медвежьих дум?«К костру готовьтесь спозаранку», —Гремел мой прадед Аввакум.Сгореть в метельном ПустозерскеИли в чернилах утонуть?Словопоклонник Богомерзкий,Не знаю я, где орлий путь.Поет мне Сирин издалеча:«Люби, и звезды над тобойЗаполыхают красным вечем,Где сердце – колокол живой».Набат сердечный чует Пушкин —Предвечных сладостей поэт…Как Яблоновые макушки,Благоухает звукоцвет.Он в белой букве, в алой строчке,В фазаньи-пестрой запятой.Моя душа, как мох на кочке,Пригрета пушкинской весной.И под лучом кудряво-смуглымДремуча глубь торфяников.В мозгу же, росчерком округлым,Станицы тянутся стихов.

1916 или 1917

* * *Солнце Осьмнадцатого года,Не забудь наши песни, дерзновенные кудри!Славяно-персидская природаВзрастила злаки и розы в тундре.Солнце Пламенеющего лета,Не забудь наши раны и угли-кровинки.Как старого мира скрипучая каретаУвязла по дышло в могильном суглинке!Солнце Ослепительного века,Не забудь праздника великой коммуны!..В чертоге и в хижине дровосекаПоют огнеперые Гамаюны.О шапке Мономаха, о царьградских бармахИх песня? О, солнце – скажи!..В багряном заводе и в красных казармахРоятся созвучья-стрижи.Словить бы звенящих в построчные сети,Бураны из крыльев запрячь в корабли…Мы – кормчие мира, мы – боги и детиВ пурпурный Октябрь повернули рули.Плывем в огнецвет, где багрец и рябина,Чтоб ран глубину с океанами слить, —Суровая пряха – бессмертных судьбинаВручает лишь солнцу горящую нить.

1918

* * *

Владимиру Кириллову[3]

Мы – ржаные, толоконные,Пестрядинные, запечные,Вы – чугунные, бетонные,Электрические, млечные.Мы – огонь, вода и пажити,Озимь, солнца пеклеванные,Вы же тайн не расскажетеПро сады благоуханные.Ваши песни – стоны молота,В них созвучья – шлак и олово, —Жизни дерево надколото,Не плоды на нем, а головы.У подножья кости бранные,Черепа с кромешным хохотом;Где же крылья ураганные,Поединок с мечным грохотом?На святыни пролетарские,Гнезда вить, слетелись филины;Орды книжные, татарскиеШестернею не осилены.Кнут и кивер аракчеевский,Как в былом, на троне буквенном.Сон Кольцовский, терем МеевскийУтонули в море клюквенном.Ваша кровь водой разбавленаИз источника бумажного,И змея не обезглавленаПесней витязя отважного.Мы – ржаные, толоконные,Знаем Слово алатырное,Чтобы крылья громобойныеВас умчали во всемирное.Там изба свирельным шоломомМножит отзвуки павлинные…Не глухим бездушным оловомМир связать в снопы овинные.Воск – с медынью яблоновою, —Адамант в словостроении,И цвести над Русью новоюБудут гречневые гении.вернуться

3

В. Т. Кириллов – поэт-пролеткультовец.