Свинцовый взвод - Самаров Сергей Васильевич - Страница 19

– С чего вы взяли, что это парни Чупана? Это могли быть и люди Парфюмера.

– У Парфюмера в отряде только уголовники. А эти – совсем мальчишки. Не успели еще в грязи изваляться, и жизнь уже закончилась.

– У Парфюмера и наемники есть. Это не уголовники.

– Только один наемник. Он его из Пакистана «выписал». Инструктор. Обучает людей Парфюмера взрывному делу. Сам кое-что делает.

– Сколько Парфюмер сегодня людей потерял? И сколько у него осталось?

– Я не знаю.

– Умар Магометович говорил, что пятерых вы «положили» при очной встрече. Кого-то «положила» нижняя группа. Мы на выходе из гор застрелили четверых с автоматическим гранатометом, здесь я застрелил двоих, что с вами беседовали. Вы – двоих…

– Я застрелил людей Чупана.

– Это не важно. Сейчас у Чупана и Парфюмера людей все равно примерно столько, сколько было у одного Парфюмера еще сегодня утром. То есть около взвода, по армейским понятиям. И нет на вооружении «АГС». А у моего взвода есть «АГС». Тот самый, что принадлежал раньше Парфюмеру. И запас гранат на один бой, даже продолжительный. А это много. И есть кому стрелять из «АГС». В дополнение ко всему мой снайпер снимет со скал минометчиков. Пусть только они покажут себя. Одного выстрела миномета будет достаточно, чтобы снайпер засек точку.

– Что толку с того, что мы знаем! – сердито сказал эмир Хамид. – Что толку с того, что вы выберете верную тактику? Мы с вами не сможем выйти к вашему взводу, потому что люди Парфюмера и Чупана отсекают нас. Они уже заняли, думаю, оборону в местах возможного прохода и просто положат весь ваш взвод там, где взвод попытается прорваться. Ущелье слишком узкое. И является, по сути дела, нормальным укрепленным районом. Я попытался и потерял свой отряд. Теперь вы, старший лейтенант, хотите потерять свой взвод?

– Мы отсечены от своих? – кажется, до сознания Раскатова только что дошло то, что эмир раньше говорил мимоходом.

– Полностью. Вдвоем прорываться через объединенные силы двух отрядов, имея перед собой только узкое пространство, невозможно. Это похоже на героическое самоубийство. Самоубийством будет и атака на Парфюмера вашими силами. Самоубийством со стороны солдат. Если мне память не изменяет, согласно военной теории штурмовать укрепленный район можно только в том случае, если имеешь как минимум троекратное преимущество в живой силе.

– Бывали случаи и обратные, – сухо возразил старший лейтенант. – Помогите мне сесть…

Эмир Хамид шагнул ближе и приподнял плечи старшего лейтенанта. При этом чуть-чуть оттащил его и прислонил спиной к сильной лапе упавшего дерева.

– Бывали в военной истории и совсем удивительные случаи…

– Пропаганда… – отмахнулся рукой Улугбеков. – Меня еще мой покойный отец учил пропаганде не верить. С самого детства.

– А взятие дворца Амина в Кабуле? – спросил Раскатов. – Слышали про это?

– Как не слышать? Слышал. И все говорят только о тех парнях из КГБ, из которых потом группу «Альфа» создали. Да, они участвовали. А все сделали не они одни. Все сделали два мусульманских батальона спецназа ГРУ, составленных в основном из парней с Северного Кавказа. Но их везде называют просто двумя батальонами поддержки. Или мусульманскими батальонами. И нигде не говорят, что это был спецназ ГРУ. Вы, старший лейтенант, должны сами знать, какая это сила – два батальона спецназа ГРУ!

– Я знаю, что там участвовали два мусульманских батальона, до этого охранявших советское посольство и торгпредство. Но только от вас слышу впервые, что это были батальоны спецназа ГРУ. Тогда это меняет всю картину. Я знаю, что такое два батальона спецназа ГРУ. Они могли взять штурмом дворец Амина и без парней из КГБ.

– Вот я и говорю – пропаганда. Нужно было для создания «Альфы» поднять авторитет КГБ, его и подняли. На чужой крови. А любая пропаганда – это обыкновенная реклама. Но реклама всегда, как раньше, так и сейчас, зиждется на обмане. Не обманешь – не продашь. Вот я, старший лейтенант, лет на двадцать вас старше, если не больше. Вы не помните старые магазины, а я помню. Маленьким мальчишкой был, шел по улице с отцом, остановились мы у витрины булочной. А там, за стеклом, такие красивые и аппетитные пряники лежат! Я стал просить отца, чтобы купил. Просто слюни побежали от внешнего вида. Вот тогда отец и сказал мне, что вся жизнь наша, все важные моменты жизни, строятся на обмане. Тот пряник в витрине был терракотовым. Сделанным из глины, обожженным и раскрашенным. Я очень уважал своего отца, и тогда, и особенно теперь, когда его нет в живых. И сразу поверил, потому что отец никогда меня не обманывал. Он всегда видел, когда говорят неправду, и меня научил отличать искренность от лжи. И в мелочах, и в крупных делах. Даже в быту и в политике, где вообще, по большому счету, правду отыскать практически невозможно. А когда я чуть постарше стал, научил отличать ложь от заблуждения. Люди часто заблуждаются. Нам с детства, например, говорили: «Мойте руки после посещения туалета. Это гигиена». Но это заблуждение. Если говорить о гигиене, то руки следует мыть сначала перед посещением туалета, а потом уже после.

– Извините, Хамид Абдулджабарович… Я правильно произношу ваше отчество?

– Правильно. Моего отца, про которого я только что рассказывал, звали Абдулджабаром.

– Чем ваш отец занимался? Я соглашусь, что он был мудрым человеком.

– Раньше он преподавал, как и я, историю. Только в школе. Но устал учить детей лжи, которая написана в учебниках, и стал учить настоящей истории. Его из школы выгнали. После этого он занимался разведением собак. Кавказских овчарок и алабаев. Продавал для боев уже обученных собак. Не просто щенков, а подрощенный и социализированный собачий молодняк, готовый к тому, чтобы через какое-то время участвовать в испытаниях, как и тогда и сейчас называют собачьи бои. Подготовить такую собаку – это тоже наука. Но собаке, в отличие от человека, верить следует всегда. Она не умеет обманывать. Только иногда хитрит, но ее хитрость обычно бывает заметной.

– Так вот, Хамид Абдулджабарович, извините меня, но я не совсем понимаю, к чему вы завели этот разговор, когда у нас достаточно сложное общее положение. Если это просто разговор от нечего делать, то уверяю вас, что я не настолько хорошо себя чувствую, чтобы его поддерживать. Мне даже слушать трудно и трудно концентрироваться на вашей мысли. Наверное, у меня одностороннее сотрясение мозга. Мне больно смотреть влево.

– Я не склонен к излишней болтовне, если вы что-то обо мне знаете. Я просто с помощью логики пытаюсь поставить жирную точку над «i» и уберечь вас от никчемных расчетов, как отсюда, из тылов двух отрядов, управлять боем. Во-первых, я не верю, что ваш взвод сможет пробиться в ущелье и спасти нас…

– Тогда я буду вынужден сообщить вам, что уже, наверное, совершили посадку два вертолета со спецназом ФСБ, который тоже примет участие в операции. И тогда соотношение сил будет как раз такое, о котором вы говорили, упомянув классическую военную науку – три к одному.

– И вы намерены управлять боем?

– Мне хотелось бы это сделать.

– Каким образом? Мы не сможем прорваться через линию обороны ущелья.

– Управлять можно и отсюда. По телефону. Это даже выгоднее. Отсюда мне будет лучше видно слабые стороны противника, и мои подсказки будут более действенны. Как раз они смогут обеспечить победу федеральным силам и помогут избежать излишних жертв.

Эмир Хамид думал недолго:

– Тем более… Тем более… Постарайтесь понять меня правильно. Это мое «тем более» имеет отношение к тому, что я намеревался сказать дальше. Итак, во-вторых… Я, как вам хорошо известно, поскольку у вас в планшете даже ориентировка на меня имеется, нахожусь в розыске. И для меня безразлично, какая из двух сторон выйдет победителем, федералы или отряды Парфюмера с Чупаном. Я не испытываю теплых чувств ни к тем, ни к другим. Наши с вами личностные отношения – это совсем другой вопрос. Вы спасли меня. Я умею чувствовать благодарность. И не люблю быть в долгу. И я тут же с вами рассчитался. Я спас вас. Значит, мы в расчете. При этом я отдавал себе отчет, что спасаю офицера федеральных сил, который за мной охотится. Должен ли я, вам в благодарность за спасение, сдаться? Как вы считаете?