Девочка Лида - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 48

Подле крайней избы в открытом хлеве увидали они Устюшу.

- Эх, горемычная! - пожалел Лева.

Лида вздрогнула, рванулась вперед. Сильная рука крепче прежнего охватила ее.

- Сиди, сиди, матушка. Погуляла денек, теперь будет. Тетенька-то уж как беспокоились, - толковал Дмитрий. - Так даже больны приключились. Погоди, попадет вот ужо тебе, озорница!

Лида притихла на коленях у Дмитрия. Она не думала, о чем говорил Дмитрий, не думала о тете; она о чем-то совсем другом задумалась крепко.

Измученная лошадь еле плелась по дороге. Все молчали. Темнело. В темноте блеснули освещенные окна.

- Вот и приехали! - промолвил Дмитрий.

Приехали! Куда приехали? Приехали домой, к тете.

Лида вдруг встрепенулась, будто проснулась. Она только теперь поняла все, что случилось. Что же теперь с нею сделают? Что скажет тетя? Что расскажет тете она, Лида? Лиде вдруг сделалось холодно. Она крепко прижалась к Дмитриевой поддевке.

- Что, небось испугалась? То-то! А ты повинись, виновата, мол, скажи. Побранят, побранят, да и простят, - утешал ее Дмитрий.

Господи! Что же это с нею будет!

В комнатах тихо. Дети, видно, ушли уже в детскую. Дмитрий отворил дверь с гостиную. В гостиной горела лампа. Тетя сидела одна перед столом на диване. За колпаком, в темноте, тетиного лица не было видно; видны были только тонкие, крепко сжатые губы.

- Кто там? - спросила тетя.

Лида не шевелилась.

- Кто пришел?

Лида хотела сказать что-то, но промолчала.

Тетя вдруг встала и сняла колпак с лампы.

Яркий свет разлился по комнате, осветил тетю и Лиду. Лида крепко сцепила пальцы рук. Пусть бы тетя ее наказала, побранила, прибила, только бы поскорей! Только бы не было так тихо; скорей сказал бы кто-нибудь хоть словечко. Но тетя, как всегда, молчала и пристально смотрела на Лиду.

- Подойди ко мне, Лида. Где ты была?

- На Воробьевых горах была, - прошептала Лида и подняла глаза.

- Тебя привез Дмитрий?

- Да.

Тетя подошла к Лиде ближе, сняла шляпу, дотронулась рукою до кос; подняла юбку и внимательно рассмотрела оторванные оборки, загрязнившийся мокрый подол. Лиде казалось, что конца не будет осмотру. Тетя нагибалась к ботинкам, к чулкам.

- Все сырое, - сказала будто про себя тетя. - Ты сейчас отправишься в детскую и попросишь Матрену натереть тебе ноги вином. Сейчас же ложись в постель. Я пришлю тебе в постель теплого.

Тетя отошла за ключами к столу.

Лида оторопела. "Что же это? Ничего больше? Ослышалась она, или все это сон?" Она не двигалась с места.

- Что же ты? Ступай поскорей.

Лида не шевелилась. Тетя взяла ее за руку и вывела в дверь.

- Белье не забудь переменить, - сказала тетя ей вслед.

Лида поплелась в детскую.

Глава XX

Август месяц стоял пасмурный и ненастный. Мелкий, будто осенний, дождь сеялся частыми капельками, наливал по дорожкам лужи и тихонечко стучался в стекло: тук, тук, тук! Ветер выл в трубах. Везде было темно, сыро и скучно.

Люба откусила голову картонному Петрушке и не придумала еще, что сделать с ногами.

Зато Жени устроил отличную игру. Взял карточку от лото, наложил чурочек, деревянных кирпичиков, поднял на голову и пошел расхаживать по комнате:

- Арбузы, дыни, лимоны хорошие!

- Эй, разносчик! Почем арбузы? - спрашивала Матрена.

- Три рубля.

- Ой, дорого! Что ты, батюшка, разорить хочешь? Уступи по знакомству.

- Ну, три копейки, - уступал, не задумываясь, сговорчивый разносчик.

- Ах, Женька! Ну разве можно так, за три копейки арбуз! Не отдавай, рубль проси, - вступилась Люба.

- Опоздали, сударыня, - объявила Матрена. - По рукам уже ударили. Вот и денежки, извольте получить.

Матрена выкладывала из кармана три семечки-денежки, а Жени в полном удовольствии шел дальше продавать:

- Яблоки, груши хорошие!

Коля с Левой сидели у окна, у круглого столика. На столе лежали тетради. Лева старательно выводил карандашом по бумаге.

- Что это ты делаешь, Лева? - спросила, заглядывая ему через плечо, Люба.

- А вот паука нарисовать хочу. Это крестовик будет, большой лесной паук. Видишь, вот у него брюшко, голова с грудью; а это лапки, восемь мохнатых лапок, по четыре с обеих сторон, - толковал и рисовал Лева. - На голове глаз тоже восемь, он отлично видит.

- А это что за пятнышки, точечки ты сделал на брюшке? - спрашивала Люба.

- Это паутинные бородавки, малюсенькие такие шишечки с дырочками. Через дырочки паук выпускает из себя паутину.

- А зачем он это делает, Лева? Только комнаты портит.

- Затем, что в паутину он мух ловит, - отвечал Лева, - и мух, и мошек себе в пищу. Иногда паук изловит муху больше себя. Так-то ему ни за что бы не справиться, а попалась муха в паутину, он и начинает обхаживать вокруг нее, и все выпускает нитки, и все затягивает муху липкою паутиной по крыльям, по лапкам. Запутает поплотней, запеленает так, что муха шевельнуться не может, и тогда подходит, убивает и кормится - сосет кровь.

- Фу, гадкий! Терпеть не могу пауков! - объявила Люба.

- За что? Мух они убивают потому, что им есть хочется, а между собой, друг с другом, они даже очень добрые, и детей своих очень любят.

- Любят? - с удивлением повторила Люба.

- Да. Ты погляди, - рассказывал Лева, - погляди на моего паука: это - мать. Видишь, у нее в передних лапках маленький клубочек; в паутинном клубочке спрятаны яички. Мать ни за что никому не уступит клубочка; она скорей позволит оторвать у себя все лапки. Она носится с ним, бережет и защищает его как умеет. Когда же из яичек выходят детки, она таскает их на спине и заботится о них, приносит им еду и очень их любит.

- А я их все-таки не люблю, - настаивала Люба, - никто пауков не любит.

- Напрасно ты это думаешь. В деревне пауки в большом даже почете. Они переводят мух в избах, а кроме того, по паутине может крестьянин узнавать, какая будет погода: коли паук развесил паутину к холодной стене, к окошку, - будет вёдро, а перешел потеплее, поближе к печке, - так и знай, жди дождя.

- А твой паук что думает? Где он сделает себе паутину? - спросил Коля, заглянув в тетрадь.

- А мой крестовик вон какую сетку раскинул, - говорил, рисуя, Лева. - И сам в середине сидит и лапки поджал; это значит - будет хорошая погода. А правда, Коля, тетя ваша собиралась на Воробьевы горы, как будет хорошая погода?

- Правда.

Лида вздохнула.

Трудно было узнать Лиду; она простудилась, сидела бледная, кашляла. Тетя так ничего и не сказала ей в тот странный вечер, не бранила и не наказала. Она ее и потом не бранила.

Наутро Лиду призвали в кабинет к папе и при папе заставили рассказать, как все было.

Ах как Лиде не хотелось рассказывать!

Ах как ей было стыдно! Всякий раз, как она думала умолчать про что-нибудь, увернуться, тетя тотчас угадывала, будто в сердце у Лиды читала, - она подымала на Лиду темные проницательные глаза, и Лида подробно говорила всю правду. Это длилось очень долго и было хуже всякого наказания!

А затем все пошло по-старому. Тетя была все такая же. Папа реже стал бывать дома, а когда бывал, то был добрый и серьезный, как всегда. Из-за больших дождей Лева чаще прежнего приходил в гости и еще крепче подружился с Лидой. Про старое никто не поминал, не расспрашивал, но Лида ходила сама не своя, все задумывалась. О чем она думала, она бы, пожалуй, и сама не сказала, не сумела бы. Приходили ей в голову разные невеселые мысли, и она сильнее прежнего ожидала маму и няню.

Лида не хотела даже Левиного паука поглядеть.

- Муху, муху нарисовал! Глядите, он теперь муху нарисовал! - радостно закричала Люба и захлопала в ладоши.

- И мне! Покажите и мне мушку! Где мушка? - подбегая, кричал Жени.

- Вот, Жени, гляди! Влезай на табурет. Вот какая, с крылышками! Он ее поймает в паутину, Лева?

- Да, непременно. Вон, видишь, все это идет паутина, вокруг, сеткой! - объяснял, бойко размахивая карандашом, Лева.