Спортивная.Выход на правую сторону (СИ) - "Motoharu" - Страница 18

Собрав ромашки в охапку, Лаврив остановился у машины и, лукаво улыбнувшись, посмотрел на Костю.

- Спасибо за цветы и за историю про подружку.

- Плохой из меня актёр? – Костя почувствовал, что краснеет, отвернулся к машине, зачем-то полез в бардачок, типа за сигаретами. Смотреть на Лаврива было невозможно.

- Скверный. Но я тебя прощаю.

- Ну и хорошо.

17.

В Выборге лил дождь. Серый, мелкий и колючий. Старинные европейского настроя улочки выглядели продрогшими и печальными. Плотные серые облака накрыли городок и стойко не пропускали солнечный свет. В гостинице было прохладно, сыро и тихо. Лаврив всю дорогу шмыгал носом и вообще выглядел неважно. История разрыва с мужиком явно не сказалась положительно на его здоровье. Это Костя не сам придумал, это всё Маринка насплетничала. Говорила Марии Игнатьевне за чаем, что вчера видела, как Тутти-Фрутти ревел в коридоре. Конечно, ей показалось. Такая романтично настроенная особа, как Мариночка, могла принять желаемое за действительное. Вроде как отношения накрылись медным тазом, а значит, кто-то должен реветь. Ну не будет же женатый мужик с двумя детьми реветь из-за разрыва отношений с мелким пидарасиком. Абсурд. А мелкий пидарасик может, и даже должен. Обязательно на работе, глядя в окно на унылый дождь. Вот Мариночка и увидела то, что хотела увидеть. А на самом деле Лаврив простудился и ходил с красными вампирскими глазами из-за простуды, и думать уже забыл о мужике с усами и никакущей внешностью. Сдался он ему? Укатил на юга, туда и дорога.

Костя искренне надеялся, что Тутти-Фрутти вообще не поедет в Выборг. Заболел, так сиди дома, пей таблетки и сморкайся в платок. Хочется же ходить с отсутствующим видом и каждые пять минут прижимать руку ко лбу, проверяя температуру. И без того видно, что температура зашкаливает: глаза блестят, губы красные-красные, как переспелая вишня… Костя периодически подвисал, глядя на его приоткрытые болезненно горящие губы и чувствовал себя слизняком, бесхребетным пресмыкающимся, который теряет волю и всякое подобие разумности. Где-то на периферии сознания Костя понимал, что это ненормально и что нужно держать себя в руках, но он не мог справиться со своим порабощающим либидо. Он хотел Лаврива. Хотел со всей страстностью, на которую был способен. Особенно сейчас, когда Лаврив был болен и растерял все свои колючки и вампирские заморочки. Просто существовал рядом как растение в горшке на окошке. Безопасный и привлекательный – только руку протяни и возьми. Правда, на работе его болезненное состояние никак не сказывалось. Лаврив всё нагружал и нагружал себя, словно решил выложиться по полной, отдать работе всего себя и даже больше, чтоб ничего не осталось. Мариночка пыталась помочь ему, правда, толку от неё было мало, очень уж она была суетливая и громкая. Лёшка тоже протянул руку помощи, куда же без него-то? Но даже при их рвении Лаврив утопал в заданиях и поручениях по самую макушку, отчего Григорич выписал ему какую-то губернаторскую премию и сказал, что все должны так работать. Ага, щаз.

Тутти-Фрутти первым вошёл в гостиничный номер и прямиком прошмыгнул в ванную комнату. Зашумела вода. Болезнь его пошла на убыль, по крайней мере, он уверил Костю, что температуры у него нет и кашель не заразный. Иначе давно бы уже все перезаражались, и Костя в первую очередь, как самый восприимчивый и безвольный. Это Лаврив сказал по дороге в Выборг, глядя в окно автомобиля и пытаясь подавить зевоту. С того дня, когда у них случился этот поцелуй, Лаврив не засыпал в Костиной машине, зондировал ситуацию всеми своими невидимыми, но обязательно присутствующими локаторами. Костя знал, что следующего раза Тутти-Фрутти не допустит.

- Меня всегда поражали люди, которые плывут по течению, - сказал Лаврив и опять проверил свою температуру. Пальцы его слегка дрожали, и показались Косте ещё тоньше, чем в тот раз, когда он заметил, что нет обручального кольца. – Никаких страхов, никакой ответственности… ты даже злишься инертно, как-то необоснованно и бесцельно. Это пугает.

- Ядерный реактор, - сыронизировал Костя, понимая, что это неуместно. Но так уж привык. Лаврив не сказал ничего нового.

- Лень, - пожал плечами Тутти-Фрутти. – Лень и нежелание что-либо с этим делать. Часто встречающееся явление у русских. Это ещё называют менталитетом, оправдание пофигизма и сволочизма.

- Не любишь Россию?

Костя посмотрел на Лаврива, на его красные воспалённые губы, и отвернулся. Ну какого чёрта ему не сиделось дома?! Больные должны болеть! А здоровые спокойно себе ехать в Выборг! И не смешивать личное и работу.

- Нет, - уверенно ответил тот. – Россия меня душит.

- Ну так уезжай, мы ж не в Советском Союзе живём.

- Аспирантуру закончу и уеду к отцу в Канаду.

Костя опять посмотрел на Лаврива. Отчего-то было неприятно слышать слова про нелюбовь к России и про возможность переезда в Канаду. В конце концов, несмотря на нетрадиционную ориентацию, Лаврив был умным, очень умным и ответственным работником. Таких мало. Таких Костя, пожалуй, не видел никогда.

- А когда закончишь?

- Через год, ещё один курс.

И он уедет. В том, что Лаврив уедет, Костя нисколько не сомневался. Всего-то год потерпеть, и никаких кудрявых пидарасов в его жизни больше не будет. И это уже не гипотетический расчёт, а реальность. Дожить бы до этого времени, не наделав глупостей больше тех, что он уже наделал.

На обед Лаврив не пошёл. Завалился на неразобранную кровать и отрубился через пять минут. Серьёзно всё-таки он заболел. Костя жевал в чистенькой буржуйской столовой жареную курицу и запеченный картофель, и думал о какой-то фигне. На вечерний семинар идти не хотелось. Вообще находиться здесь не хотелось. А где хотелось бы быть, Костя не знал. Но чувствовал, что где-то есть такое место, где как дома. Там спокойно и тепло, там кто-то его ждёт. Тот человек из сна, с драгоценными камушками-сокровищами. И отчего вдруг вспомнился сон про сокровища на доверчиво раскрытых ладонях? Дождливая погода за окном навеяла. Костя оставил ужин и поднялся в номер. Аппетит так и не пришёл. Лаврив спал, завернувшись в одеяло с головой, только пара светлых локонов выбилась наружу. Костя помотался по комнате, сел на свою кровать, потом лёг на спину, заложив руки за голову, и уставился в потолок, вновь и вновь прокручивая в голове чудесный сон. То, как ветер обдувал разгорячённую кожу, как пахло солью и мокрым песком. Камни блестящими, яркими осколками соскальзывали с одной ладони и ссыпались в другую.

- Это наш секрет, - говорит обладатель сокровищ мягко и влюблённо. – Ты сохранишь его?

- Сохраню, - отвечает Костя и берёт в руки эти узкие податливые ладошки с зажатыми в них сокровищами-секретами. Он поднимает взгляд и смотрит в голубые, почти прозрачные глаза, и жар опаляет его изнутри, затопляет, и больше нет моря, и солнца тоже нет. Огненная река, раскалённая добела, течёт сквозь Костю. И он чувствует власть над рекой, над огнём, над этим взглядом напротив. И взгляд тоже загорается красным, и вишнёвые губы раскрываются, обнажая блестящие клыки и непристойно влажный язык.

- Поцелуй меня, - требует Лаврив и прижимается всем телом. Горячим, податливым, абсолютно обнажённым. И его кожа прохладная, с запахом конфет. Кажется, что на вкус она тоже как конфета, стоит только облизать и почувствовать вкус. Вкус власти и порока. – Это будет наш секрет.

И Костя поддаётся. Целует раскрытый рот, облизывает эти опасные клыки, сосёт мягкий язык, вливает свой жар в распластанное под ним тело, и огненная река проходит и сквозь Лаврива, объединяя их в едином движении. И больше нет ничего раздельного, больше нет Кости, нет Лаврива, есть только поток, единый, пульсирующий, беспредельный и бесконечный. И это хорошо, это очень хорошо… И ещё, ещё… не прекращайся, не заканчивайся никогда.

- Другого места не нашёл?