Полынов уходит из прошлого - Шейнин Александр Михайлович - Страница 25

25

— Зимой? — переспросил тот. — Да, да, знаю... Зима — это когда холодно и когда снег...

Михаил все еще не привык к странностям Павла, забывая, что тот вырос в ущелье и больше нигде не был.

— Нет, — продолжал Павел, — у нас тепло. А снег лежит вон там, на вершинах. Иногда он падал сюда, я его ловил на ладони, но он тут же превращался в воду. А я знаю и Пушкина, — с детской непосредственностью проговорил он. Послушайте:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,На дровнях обновляет путь;Его лошадка, снег почуя,Плетется рысью, как-нибудь...

— А вот, что такое дровни, — не знаю... Я спросил у папы, он говорит — это такие сани, а я и сани не знаю, и лошадки не знаю...

Лицо его стало грустным, он тихо сказал:

— Как мне хочется туда, к людям... Папа мне говорил, что там плохо, люди друг друга обижают, а я все равно хочу... Михаил Георгиевич, — взмолился он, — расскажите... Все, все расскажите...

Щербаков почувствовал в его словах такую тоску, что у него защемило от жалости сердце.

Действительно, как это страшно, жить без людей.

— Хорошо, Павлик, хорошо, — успокоил он юношу. — Мы еще поговорим.

И чтобы отвлечь своего спутника от его мыслей, переменил тему разговора:

— А теперь показывай, что еще есть у вас.

Сразу же за садом начинались лесные дебри. Плотной стеной стояли деревья, стволы которых были обвиты ползучими растениями, сквозь которые, казалось, невозможно было пробиться.

Михаил остановился. На него повеяло от этого девственного леса прохладой. Тут были деревья, могучие стволы которых казались сказочными гигантами; они поднимались к солнцу, ветви их переплелись, образуя сплошную зеленую крышу.

Молодые люди вышли к постройкам, за ними на лугу, обнесенном изгородью, паслись животные. В них было что-то общее с обычными баранами, но по величине они превосходили их раза в два или три. На красивых головах животных поднимались изогнутые, толстые рога.

Павел прошел за изгородь, Щербаков последовал за ним. Горные бараны и не думала убегать, повернув головы в сторону молодого Полынова. Их умные глаза настороженно наблюдали за Щербаковым.

Павел ласково погладил крупного самца, а когда и Михаил протянул к нему руку, тот молниеносно отскочил и застыл как изваяние.

— Еще не знакомы, — засмеялся юноша. — Ну, чего ты, Полкан, — назвал он его собачьим именем, не бойся, иди сюда.

Животное послушно подошло, стало тереться мордой о руку Павла. Окружили его и другие животные, и он по очереди гладил их по головам, спинам.

— Да они совсем ручные, — сказал Щербаков, — зачем же вы их держите за изгородью?

— Потопчут посевы.

В стороне, несколько особняком, паслись ишаки. Среди них были совсем малые, видимо, недавно родившиеся.

Пробыв с полчаса на пастбище, молодые люди отправились в обратный путь. Солнце жгло немилосердно, и Михаилу захотелось побыть в тени. Павел же словно не замечал жары. Лицо его даже не покраснело.

Когда они шли мимо ярких и пахучих цветов, прямо из-под ноги выползло уродливое желто-зеленое животное. В первую секунду Михаил принял его за крокодила и испуганно отскочил. Павел удивленно посмотрел на него, затем рассмеялся:

— Что с вами? Прыгаете, как архар.

Но Михаилу было не до смеха. Безобразное чудовище заковыляло к нему на своих коротких лапах. Длинная морда, чуть поднятая кверху, быстро приближалась, и молодой человек, отнюдь не из трусливого десятка, подался еще дальше.

Тут только Павел сообразил, в чем дело.

— Куда вы? Это Эмма... Не бойтесь...

Щербакову не стало легче от того, что он узнал, как зовут страшилище. Его несколько успокоило лишь поведение юноши, который неожиданно опустился над животным, обхватив его противную морду руками.

— Эммочка... Хорошая, умница моя... Она не кусается.

Михаил медленно подошел.

— Это ящерица? — спросил он. — Какая громадная!

— Она старая-престарая и все понимает, — сообщил Павел. — Эмма, пойдем!

Ящерица-великан, как собачонка, последовала за ними.

Много еще любопытного увидел в этот день Щербаков. В одном месте он засмотрелся на аккуратно подстриженные темно-зеленые кусты и узнал от Павла, что это чай и что отец с сыном сами приготовляют его.

— Как мы его приготовляем? — переспросил Павел. — Очень просто. Вы сами увидите. Мы срываем с каждого куста верхние листья, складываем их на веранде, там они вянут. После этого скручиваем листья, сушим на солнце, и чай готов.

Во время обеда Михаил обратил внимание на соль — такой он еще не видел. Темноватая и крупная, она имела горьковатый привкус. Он обратился за объяснениями к Александру Ивановичу. Тот ответил:

— Мы изрядно помучились, пока научились ее приготовлять.

— Вы сами ее изготовляете? — удивился Михаил.

— Да, — ответил Полынов. — Запасов, которые мы взяли с собой, хватило на три года. А потом начался соленый голод. Павлика еще не было, он этого не знает. Первое время просто ничего нельзя было взять в рот, питались одними фруктами. Но долго так продолжаться не могло. И я нашел соль в растениях. Из них и добываем соль.

— Из растений?!

— Вас это удивляет? А между тем, не знаю, как сейчас, но в прошлые века так поступали жители жарких мест Южной Африки. Вы не знали?

— Нет.

— А я читал. Правда, они использовали для этой цели ветки какого-то растения и особый тростник «цитла». В ущелье ни того, ни другого не оказалось. Зато я обнаружил на каменистой почве мелкое растение, которое до сих пор является для нас поставщиком соли.

— Каким образом? — поинтересовался Щербаков.

— Поздней осенью мы с Павлом собираем высохшие растения, сжигаем их, а пепел засыпаем в посуду, наполненную водой, и оттуда медленно переливаем в другой сосуд. Вода, насыщенная пеплом, фильтруется и после испарения отделяет находящуюся в растворе соль. Вот она на столе. У нее горьковатый привкус, но это все же соль.

Щербаков с восхищением посмотрел на старого Полынова.

День был удивительным. Поздно вечером, уже засыпая, Михаил снова услышал или ему только показалось, будто возле дома тот же голос, который он слышал раньше, так же жалобно и протяжно произносил — очень похожее на слово «ма-ма»...

...Ущелье, его климат и растительный мир поражали молодого альпиниста, представлялись ему необъяснимой загадкой природы. Как мог сохраниться здесь этот оазис? Из научной литературы и из рассказов Бархатова Щербаков многое знал о Памире. Ему было известно, что формирование Памира шло в обширной, так называемой геосинклинальной зоне центральной Азии, где накапливались мощные морские осадки и происходили интенсивные движения земной коры, изменявшие ее строение. Такие движения именуются в науке тектоническими. В развитии геосинклинала, т. е. в подвижной области земной коры, различаются две стадии. В первой он представляет собой преимущественно морской бассейн с интенсивно прогибающимся дном, на котором накапливаются мощные 10—20-километровые толщи осадочных пород и вулканических лав. Во второй стадии происходит поднятие земной коры; море отступает, и геосинклинал постепенно превращается в складчатую горную страну. Основным видом тектонического движения являются вертикальные поднятие и опускание земной коры. Они наблюдаются повсеместно и постоянно с различной интенсивностью приводят к изменению очертаний и местоположения морей и суши, к образованию гор и впадин на земной поверхности.

Однажды Михаил с интересом слушал, как Бархатов рассказывал любознательному Рашиду о вековых колебаниях земной коры, неприметных для глаза.

— Значит, вот сейчас мы, может быть, опускаемся или поднимаемся вместе с земной корой? — спрашивал Рашид.

— Возможно, — отвечал Василий Яковлевич. — Но это происходит так медленно, что мы не замечаем.

Рашид слушал его, как зачарованный.

— И там, где стоят города, земля опускается? — не унимался он.