Чужие игры - Мельник Сергей Витальевич - Страница 17

Ули Ри меж тем был не жесток, он был почти при смерти. Маленький монах неожиданно мощно и резко стал раскручивать в своих вертких ручках свое окованное полено, от чего воздух вокруг него загудел рассерженным ульем. Страшные взмахи мерных восьмерок, а также стальные шары на концах его оружия внушали уважение и трепет. Джохан Роуд не стал испытывать судьбу, тут же отведя меч за спину и прикрыв тело щитом. Глухо и надежно отгородился он от маленького Ло, лишь сверху щита высунув голову и наблюдая за своим непредсказуемым противником.

Напрасно. Напрасно он это сделал, шест монаха метнулся вперед и вниз мощью набранных оборотов, ударяя по нижнему краю окованного железной полосой щита, от чего тот метнулся вверх, а сэр рыцарь чуть ли не до половины заглотил его, распрощавшись в тот же миг больше чем с половиной своих зубов!

Щит, видимо, был невкусный, так как сэр Роуд тут же выплюнул его обратно чуть ли не с целым литром своей темной и дышащей жаром в утренней прохладе кровью! Он запрокинулся на спину, закрыв лицо руками, глухо подвывая изуродованным ртом.

Победа! Вторая и безоговорочная! Я не мог в это поверить, еще какие-то мгновения назад я думал, что все пропало, но теперь, теперь я понял, что и вправду этот малыш мое спасение и мой шанс отгородиться от всей этой громыхающей железом братии! Я не мог поверить своим глазам, я не мог поверить своей удаче.

— Ульрих, родненький. — Граф вновь вернул свою фирменную улыбку на лицо. — Мне кажется, или мы начинаем побеждать?

— Демоны преисподней! — Я рассматривал испуганные лица оставшихся двенадцати противников. — Как я хочу в это верить!

— Ты только… это… — Граф мотнул головой в сторону кланявшегося толпе монаха. — Ругайся, и ругайся так, как никогда раньше в жизни, чтобы тебе даже сапожники с моряками позавидовали.

— Я? — С дрожью в голосе я повернулся к арене, разглядывая следующего претендента на сатисфакцию.

— У тебя хорошо получается. — Он кивнул в сторону оттащенных с арены тел поверженных до этого бойцов. — Управлять этой желтой машиной смерти.

— Дай-по-жо! Танцующий мул.

— Бай-в-бум-бень! Следи за ветками в густом лесу.

— Нам-пинь-дзяо! Даже тигр убирает свои когти в ножны.

— Влум-пинь-в-дынь! Прекрасная дева склонилась над колодцем.

— Яцао-рви! Поющий соловей в стальных ладонях.

Последнего мне было даже жалко. Ну чисто по-человечески. Мы победили. Вернее, этот малыш. Он делал с этими здоровенными мужиками такие вещи, что я даже поклялся себе, что, что бы ни случилось в моей жизни, никогда и ни под каким предлогом не посещать империю Мао. Страшные люди там живут.

Под восторженные крики горожан, пришедших посмотреть сегодняшние бои, под стоны искалеченных горе-воителей мы погрузили с графом смущенного и всем улыбающегося малыша в наш воз.

— Моя рад! — Кланялся мне Ло. — Хорошо бились, великий учитель Минь Дао улыбается, глядя на своего ученика! Звезд все меньше, а могущество Ло растет с каждым днем!

Мы тряслись в повозке, каждый улыбаясь своим мыслям и неспешным ходом возвращаясь домой. Один из вопросов моего нового становления в этом городе, пусть и не полностью, но решен. Нет, я, конечно, не прекращу руками Ло все слухи за моей спиной, но по крайней мере теперь каждый тысячу раз подумает, прежде чем задирать меня и вываливать свой мусор у моих дверей. Как там было? Яцао-рви? Вот-вот, теперь пусть прикрывают одной ладошкой свои злые языки, ну а второй оберегают покой своих яцао. Я не стремлюсь влиться в их общество, мне не нужны такие друзья, главное, чтобы меня не трогали, хватит мне и так до конца моих дней косых взглядов в спину.

Дни потянулись серой монотонной лентой проливных дождей и все усиливающимися морозами по ночам. Вот такой вот юг. Да, в моем Рингмаре, наверно, уже шапки снеговые в метр на крышах домов лежат, но, по моему мнению, уж лучше снег, чем эта грязь и дождь стеной и напролет днями.

Это зима. Вот такая невзрачная и унылая она в этих краях. Жизнь словно замедлила обороты, приобретая размеренность и неспешный ход похожих, друг на друга дней.

Настроение было, как в той поговорке, дико хотелось то ли холодца с хреном, то ли революции. Но о революции я мог лишь мечтать, старательно пряча в себе это крамольное чувство, ибо за меня наконец-то взялся мой новый сенсей, улыбчивый, но от этого не менее жестокий, маленький и лысый, как шар для боулинга, лер Сенька До.

Программа была насыщенной. Каждый божий день мы должны были просыпаться ни свет ни заря, чтобы встретить великое солнце в его начале небесного пути, омыть тело небесными слезами (сраный дождь) и исполнить восемь танцев Поу-линь-кама, великого мудреца прошлого, своей мерностью и движением напоминающих чем-то тай-чи, что приобрело популярность одно время в моем мире.

В принципе эта часть была даже приятна, неприятны были следующие за этим физические упражнения и просто Охренеть какая болезненная растяжка всех моих жил и суставов. Ло ломал мое бедное тело, он выворачивал мне руки, выгибал ноги, он даже пару раз выбивал мне своими злыми кулаками плечевые суставы, от чего я ревел, как девчонка, не в силах сдержать себя. Это было больно, это маленькое чудовище уродовало меня, согласно своему какому-то внутреннему плану, совершенно не обращая внимания на мои слезы, сопли и мольбы о жалости. Правда, он ломал — он же потом и лечил. Однажды я во время его лечения попросил принести зеркало и чуть не помер от разрыва сердца. У меня только в правом ухе, по моим прикидкам, торчало около десятка длинных тонких игл, к кончикам которых были привязаны маленькие пучки скатанных и тлеющих от огня различных трав.

Я — дикобраз. Я — человек-ёж. Я сам на себя в такие моменты без жалости не мог смотреть. Но кто бы что ни говорил, это помогало и работало. Погружаясь в астрал и наблюдая за энергетическими потоками, я каждый раз испытывал шок от того результата, который вызывал в моем теле этот маленький человечек.

Все во мне приобретало скорость молнии! Я сжигал любую заразу, я регенерировал ткани, как тысяча ящериц свои хвосты, я мог, казалось, в такие минуты так быстро-быстро бежать по земле, что мои ноги оторвутся от земной тверди, и я, словно реактивный самолет, оставляя за собой шлейф, понесусь по небу, красиво так на закат, и режиссер этого абсурда пустит титры под печальную музыку.

Но смеяться можно сколько угодно, а за месяц с копеечкой мой желтый живодер смог усадить меня на оба шпагата, поставить меня на мостик и, подгоняя прутиком, заставить пробежаться в таком непотребстве вокруг дома. Мое тело приобретало грацию какого-то гада ползучего, я уподоблялся в гибкости змеиному сообществу, выгибаясь под невообразимыми углами и подолгу замирая в этих позах, словно кобра в стойке. Это удивляло меня самого, я даже и половины не представлял из того, на что было способно человеческое тело.

— Учитель Ло. — Я сгорал от нетерпения. — Когда же ты будешь учить меня драться?

Я как мальчишка задирал ноги перед зеркалом, пытаясь изобразить аиста, хотя, конечно, больше склоняясь к стилю пьяного осла.

— Путь монаха ли-дао-дзи не в битве. — Ло сидел на полу, медитируя и скрестив под собой ноги. — Путь истины и просветление разума — вот дорога, предначертанная тебе небесами. Минь Дао, великий учитель, и тот не смог продвинуться по этому пути дальше четвертой ступени. А пока недостойный его ученик стоит лишь на третьей. В высоких горах Жень-Ми, на крутых откосах каменных великанов, прямо на их плечах, на пороге поднебесной, стоят эти мудрецы, внимая голосу мира и постигая основы языка, на котором с ними говорит Творец.

— Что? — Я прекратил паясничать, усаживаясь рядом с ним.

— Ли — это небо. — Он открыл глаза, ловя мой взгляд в тиски своих темных глаз. — Дао — это энергия души, дзи — земная твердь, основа для всех ног ныне живущих.

— А драться когда? — Мне бы больше конкретики, а уж всякой ерунды я и сам могу кому хочешь на уши навалить.

— Вставай, Ули Ри. — Он вскинул бровь.