Собирающая Стихии - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 3

Эге! Шутки в сторону. Совладав с собой, я снял с головы капитанскую фуражку и преклонил колени.

Колин торжественно произнёс:

— Именем короля и по его поручению, посвящаю тебя, Кевин, сын Артура, принц Уэльский, в рыцари Круглого Стола. Будь достоин сего высокого звания, да пребудет с тобой Сила и благословение Господне во всех праведных твоих начинаниях! — Он ритуально коснулся клинком моего левого плеча, затем правого и, наконец, макушки. — Аминь!

Дейдра помогла мне встать, повесила на шею ленту с крестом и поцеловала меня в губы.

— Поздравляю, Кеви.

Я посмотрел на себя в зеркало и несколько раз моргнул, словно бы желая убедиться, что это никакая не галлюцинация, и крест на моей груди вполне реален. Я даже потрогал его — он не исчезал.

Постепенно на смену изумлению и растерянности мной овладевало недоумение. За четверть века, прошедших с момента учреждения отцом ордена Круглого Стола, этой награды были удостоены только пять человек — за особо выдающиеся заслуги перед Домом… Но я-то за что?!

Последние два слова я произнёс вслух. Колин хмыкнул.

— Я задал Артуру точно такой же вопрос. Он ответил буквально следующее: «Кевин знает, за что. И ты, кстати, знаешь. И Дейдра. И Бренда. И бедняга Эрик знал».

— Ого! — поражённо пробормотал я.

— Так что, Кеви, — подытожила Дейдра, — отец определённо дал тебе понять, что он на твоей стороне. Во всяком случае, он высоко ценит твои намерения. Зря ты не доверяешь ему. — Тут она сделала паузу и переглянулась с Колином. Затем многозначительно произнесла: — М-да…

— Что там ещё? — подозрительно спросил я.

Дейдра немного помедлила, затем неуверенно заговорила:

— Боюсь, братишка, я знаю, почему ты продолжаешь таиться от отца. Бренда и Колин согласны со мной. Всё дело в Дженнифер.

— Глупости! — фыркнул я. — За неё я не опасаюсь. Она так похожа…

— Вот то-то же. Как раз здесь и зарыта собака. Именно из-за этого сходства ты почти месяц был слеп и упорно не хотел узнавать в Дженни родственницу. Она очень похожа на Юнону, это так. Но ещё больше она похожа на другую женщину из нашего рода — на ту, которая сейчас сама на себя не похожа.

В моей голове промелькнули какие-то смутные и весьма неприятные ассоциации.

— Я не понимаю…

— Ты просто отказываешься понимать. Это нам с Брендой Дженни, прежде всего, напоминает Юнону — что вполне естественно. Но для тебя… Ради Бога, Кеви! Хватит обманывать себя! Ты же не мог не видеть портрет ПРЕЖНЕЙ Дианы.

Я застонал и отвернулся к стене. Пелена наконец спала с моих глаз. Я в одночасье прозрел и понял, что Дейдра совершенно права. Светловолосая и голубоглазая Дженнифер, обладая улыбкой Юноны, всё же больше походила не на неё, а на женщину с портрета, который я видел всякий раз, когда бывал в Замке-на-Закате. Эта женщина, младшая сестра Юноны, жива по сей день, но выглядит иначе — своё прежнее тело она потеряла задолго до моего рождения. Зовут её Диана… Её имя я ненавижу так же сильно, как и её саму. (Из-за этого без вины пострадавшей оказалась моя сестра с тем же именем: чтобы не злить меня, все без исключения, даже отец с мамой, зовут её просто Ди, а ей это страшно не нравится.)

Перекрашенная в платиновую блондинку, Дженнифер очаровала меня в первый же момент нашего знакомства. Потом я полюбил её, как сестру и как женщину, и страшно боялся возненавидеть за сходство с былым обликом той, кого я с десяти лет ненавидел всеми фибрами души. Впоследствии я перестал этого бояться, но теперь боялся другого — реакции отца. Слишком бурной реакции. И слишком восторженной…

— Ох, уж эти мне комплексы! — ворчливо произнёс за моей спиной Колин. — Между прочим, Кевин. Я думаю, что насчёт шестёрок ты можешь не переживать.

Я повернулся к нему:

— А что?

— По-моему, это никакое не дурное знамение, а всего-навсего лишь очередное невероятное совпадение. Сегодня ты стал шестым кавалером ордена, вот кости и выпали шестёрками. Вполне закономерно, ты не находишь?

Я серьёзно кивнул:

— А знаешь, это мысль.

В устремлённом на нас взгляде Дейдры сквозило сочувствие. Эпидемия бешенства среди вероятностей не затронула сестру так основательно, как меня или Колина. Дай-то Бог, чтобы её это миновало…

Я снова прикоснулся к алмазному кресту, убеждаясь, что он по-прежнему на своём месте.

— Интересно, знает ли отец о Дженнифер?

Колин пожал плечами:

— Понятия не имею. Я не стал расспрашивать его, так как тогда мне пришлось бы выложить ему всё начистоту. А это должен сделать ты.

— Да, Кеви, — поддержала его Дейдра. — Дальше скрытничать бессмысленно. Мало того — глупо.

Я яростно нахлобучил фуражку.

— Чёрт побери! Кто ему рассказал? Если не вы, то кто? Мама исключается — ей ничего не известно ни о космической цивилизации, ни о причастности к этому Эрика, ни о вашем участии в моём проекте… Может быть, Хозяйка?

— Она отрицает это, — сказала Дейдра.

— Вы её спрашивали?

— Нет. Но мы так думали. Однако Хозяйка, встретив нас в Безвременье, сказала: «Это была не я».

— А кто же тогда?

Колин прокашлялся:

— Я думаю… В общем, кроме Дейдры-Хозяйки, есть ещё одна женщина, которая очень близко стоит к Источнику. Возможно, ближе, чем мы полагаем. И, возможно, она знает гораздо больше, чем мы можем себе представить.

Я до боли прикусил губу. Этого ещё не хватало!

Диана — в космическом мире?…

В моём мире!

Глава 2

Эрик. Попавший в переплёт

На исходе первого года моего пленения я совершил глупейшую ошибку. До сих пор понять не могу — то ли я просто свалял дурака, то ли на меня нашло временное помрачение рассудка, а может быть, я начал понемногу сходить с ума… Хотя последнее — вряд ли. Безумие лишь на первых порах подкрадывается незаметно; а потом оно обрушивается стремительно, с сокрушительной силой, подобно горной лавине сметая всё на своём пути. Сколько раз я просил Бога, Дьявола, всех святых и нечистых ниспослать мне это блаженство. Но ни Небо, ни Преисподняя не откликались на мои страстные мольбы, и я по-прежнему оставался в здравом уме.

Очевидно, в планы Александра не входило лишать меня рассудка и тем самым облегчать мою участь. Напротив, он сделал всё, чтобы не дать мне свихнуться от одиночества. Я постоянно балансировал на грани сумасшествия, но переступить её не мог. Мы часто недооцениваем возможностей человеческой психики, считая её хрупкой, неустойчивой, легко уязвимой, и очень удивляемся, когда в экстремальных ситуациях она отыскивает ресурсы, о существовании которых мы не подозревали. Порой я вспоминаю Брана Эриксона, Бешеного барона, проведшего свыше шестидесяти лет в полной изоляции, но сохранившего ясность ума. Некоторые даже утверждают, что он стал более нормальным, чем прежде, — и это при том, что моя матушка целенаправленно стремилась довести его до безумия.

Условия моего содержания в плену у Александра не шли ни в какое сравнение с тем сирым убожеством, в котором десятилетиями влачил своё жалкое существование Бран Эриксон. Мир, ставший моей тюрьмой, любому другому показался бы райским уголком — но только не мне. Я не восхищался его мягким субтропическим климатом, не радовался вечной весне, равнодушно взирал на дивные закаты и столь же дивные рассветы, без наслаждения вдыхал чистый и свежий воздух, напоённый ароматами дикой природы. Даже самая комфортабельная тюрьма остаётся тюрьмой, а клетка с золотыми прутьями — всё равно клетка. Я не мог называть этот мир раем. Он был моим Тартаром. Или, скорее, моей Голгофой. В лучшем же случае — садом Гефсиманским…

Я жил в роскошном двухэтажном особняке у самого озера, а чуть поодаль начинался густой девственный лес. Судя по всему, этот дом был построен задолго до моего появления и, очевидно, прежде служил Александру чем-то вроде санатория, где он отдыхал от своих грязных делишек и планировал новые злодеяния. Я нашёл здесь всё, в чём только мог нуждаться (естественно, за исключением свободы и человеческого общения), — от обширных запасов самой разнообразной еды, включая деликатесы, до шикарной библиотеки, содержащей не менее пяти тысяч книг. Последнее, как я подозревал, было предназначено исключительно для меня. Из рассказов родных я знал, что Александр никогда не был великим чтецом, а довольно бессистемный подбор литературы свидетельствовал о том, что за прошедшие тридцать лет он в этом отношении мало изменился.