Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 60

Когда вернулся свет, ватная рука ударяла меня по ватному лицу. Отец смотрел с любопытством, словно видел перед собой экзотическую зверушку. Кровь засохла на запястье, забила, свернувшись, растворенные вены.

— Я хотел только проверить, можно ли усилием воли остановить кровь. Обычный прием индусских факиров, — сказал я как мог равнодушно.

— Твое счастье, что пришлось за табачком вернуться, — проговорил отец. — Не могу я у Геннадия Аполлоновича его вирджинское зелье употреблять. А второе твое счастье — что мать не видит. А третье счастье — что в новолуние кровь и взаправду быстро сворачивается… Болван ты, юнга. На полную луну здоровеннейшие матросы в пять минут кровью истекают…

— Я был уверен в благополучном разрешении опыта, — сказал я, с трудом собирая слова.

Отец наказал сидеть неподвижно, поднялся к себе, принес йод и бинт и стал обмывать руку под струей из крана.

— Неизъяснимы наслажденья, бессмертья, может быть, залог, — ворчал он. — Вот, мол, буду в гробу лежать, тогда поймете, какой я был умный да красивый…

— Папенька, да я совсем не это имел в виду! — воскликнул я со всей степенью искренности, на которую был способен.

— Ну да, заглянуть за грань и все такое…, — длинные отцовские пальцы ловко наматывали узкую полоску бинта. — Оскары, язви их душу, Уайльды… Сегодня нам заблажило обморочных видений посмотреть, завтра — эфирчику понюхать…

Отчего же — хоть сейчас бери да пользуйся! Только запомни — если русский человек тянется к эфирчику да кокаинчику, то уж непременно закончит он родимым штофом горькой, как все эти засодимские, златовратские, терпигоревы и прочие печальники горя народного…

В печальники горя народного мне никак не хотелось.

— Матери скажем — игрушку разбил, — распорядился отец. — А Митьке вообще ничего не говори, хоть он и старший, но горе тому, кто соблазнит единого из малых сих…

12

Все пепел, призрак, тень и дым,

Исчезнет все, как вихорь пыльный,

И перед смертью мы стоим

И безоружны, и бессильны.

Все-таки при жизни мадам Дайна Сор была на редкость стервозной особой.

Долго бы пришлось стороннему наблюдателю изыскивать следы скорби не только на лицах многочисленных репортеров, но даже и самих сотрудников QTV.

И, может быть, особенно сотрудников. Вероятно, с такими же постными рожами крестьяне хоронили бы Салтычиху. Впрочем, до похорон было еще далеко — тело в замороженном виде ожидало отправки на историческую родину.

Не смог внести необходимого драматизма и посол Соединенных Штатов.

Зачитывая ноту протеста, он особо упирал на то, что погибшая прежде всего была гражданкой этого свободного государства, а уж потом — женщиной и журналисткой. Он осудил разгул терроризма в России, а за компанию — антиамериканскую истерию, нагнетаемую прессой.

Министр Куликов держался уверенно, увязывая теракт не с антиамериканской истерией, а с сомнительными финансовыми операциями телекомпании.

— Вопрос господину министру: QTV известна своими прочеченскими настроениями. Не видите ли вы античеченского следа в этом покушении?

— Нет, не вижу. Античеченцы начали бы с Новодворской. И на ней бы и кончили.

И все.

—«Независимая газета». Не кажется ли вам, господин министр, что убийство демократической журналистки Дайны Сор — всего лишь рекламный трюк в предвыборной кампании президента?

— Чей трюк? — мрачно спросил министр.

— Одного из претендентов.

— Почти год ваша газетка не выходила, — сказал министр. — Как хорошо было.

Душа отдыхала… Нет, не кажется.

— Слушай, дорогой, сейчас «Спартак-Алания» простого «Спартака» мочить будет, смотреть хочу…

Этот вопрос был обращен уже не к министру внутренних дел, а к Николаю Степановичу с Коминтом, которые расположились в тесном холле перед телевизором.

Николай Степанович ухом не повел, а Коминт развернулся всем креслом к болельщику владикавказской команды и стал его пристально рассматривать.

Потом зачем-то достал из кармана и водрузил на нос давешние синие очки.

— А теперь ты послушай, дорогой , — сказал он. — Вчера женщину убили.

Иностранку убили. Главный мент выступает, нам слушать надо. Что они знают, чего не знают… Ты меня понимаешь?

— Ну и что? — все-таки не понял болельщик. — Мало ли кого убили, уже почти всех, кого надо, убили… Алиби-малиби. А там — «Спартак-Алания» простого «Спартака» мочить без меня будет?

— Я сейчас сосчитаю до трех, — сказал Коминт. — И не надейся, я не тебя убивать буду. На фиг ты мне сдался? У меня там на трибунах тридцать восемь снайперов. Понял?

— Понял, — печально понял болельщик. — А зачем так много?

—…с целью усиления дальнейшего силового воздействия, — вслед ему сказал министр. -Мирный план не предусматривает вывода внутренних войск и ОМОНа.

Прикомандирование ко внутренним войскам ракетных частей обуславливается…

— Раз сижу в землянке, чайник закипает, — дурным голосом возопил Коминт, — Бах! — и больше нету дзоту моего! Я гляжу на чайник, чайник протекает. У себя потрогал — вроде ничего!

Между тем кто-то в конференц-зале напомнил, что собрались вообще-то по другому поводу, и тело демократической журналистки еще не остыло в своем морозильнике.

— Газета «Кот и пес». Как вы откомментируете нашествие крыс на место происшествия?

Министр просиял и тут же перепихнул слово главному санитарному врачу столицы.

— Вы поднимаете исключительно важный вопрос! — воскликнул санитарный врач. -

Еще в Древнем Вавилоне крысы представляли…, — и он развернул бескрайнюю историческую панораму, умело увязывая вопиющие факты крысиного террора с недостаточным финансированием дератизационных мероприятий.

Когда он перешел к эпидемиям бубонной чумы, в зале зашевелились. Но не из страха перед чумой, а потому, что к министру подошел офицер и подал сложенный лист бумаги. Министр прочитал послание и обвел зал пристальным взглядом. Потом поднял руку.

Доктор оборвал лекцию на полуслове.

— Прошу внимания, — сказал министр. — Вот вы говорите, что органы бессильны.

Довожу до вашего сведения, что покушавшийся арестован и уже дает показания.

…В вечерних новостях действительно сообщили, что компетентными органами задержан человек, чья причастность к убийству американской журналистки и двух ее сопровождающих не вызывает ни малейшего сомнения, поскольку все события были сняты любительской видеокамерой. Ролик продемонстрировали тут же, после чего на экране появился задержанный собственной персоной. В наручниках, вполне уверенного и надменного вида немолодой человек, худощавый, залысый, с округлым темным пятном посреди лба.

Гусар встал и коротко прорычал.

— Это Каин? — спросил Николай Степанович.

— Грр, — ответил пес.

Золотая дверь. (Харрар, 1911, январь)

Новый год я встретил в русском консульстве в Аддис-Абебе, а затем отправился по железной дороге в Харрар. Должен сказать, что о туземных железных дорогах лучше читать у Буссенара и Киплинга, нежели быть их пассажиром. Без помощи всяких нигилистов любой ручей за одну ночь способен просверлить полотно, потому что дренажные трубы давно украшают подворье какого-либо местного сарданапала. Нищета удивительная, и случайные русские мужики, попадая сюда, вздыхают: эх, эту бы земельку взбодрить !.. Но русские попытки взбодрить эту землю были в свое время жестоко пресечены просвещенными французами, а местные жители понимают, что помимо марксидовой «прибавочной стоимости» существует и куда более широкое понятие «бакшиш». Поэтому, повторяю, поездки по этим железным дорогам требуют от европейского путешественника терпения и мужества.

Багаж мой состоял из трех увесистых тюков с государственными печатями, чемодана с простыми в нем вещами и корзины с провизией. В подкладке белого тропического френча зашито было письмо к дедъязмачу, сиречь губернатору провинции Харрар господину Тафари. Письмо написано было драгоманом консульства господином Голиковым, к которому мне почему-то всегда хотелось обратиться: «Мон колонель!» Подозреваю, что консул говорил ему «Ваше превосходительство».