Медная пуговица - Овалов Лев Сергеевич - Страница 67

15. В ТЕНИ КАКТУСОВ

Господин Вильгельм фон Польман не замедлил прибыть на освободившееся место: если профессор Гренер не имел возможности убрать Эдингера, то его влияния было достаточно, чтобы добиться назначения Польмана.

В квартире Гренера я познакомился с новым началь­ником гестапо через день или два после его прибытия.

Он не походил на своего предшественника ни внешне, ни внутренне. С виду он напоминал преуспевающего аптекаря или дантиста. Черные, коротко подстриженные, слегка вьющиеся волосы, большие, темные, немного навыкате глаза, крупный мясистый нос и пухлые, влажные губы…

Он был спокоен, сдержан, невозмутим, вежливо посматривал на всех сквозь ро­го­вые очки, любезно всех выслушивал.

Но не прошло и нескольких недель, как в своей деятельности Польман намного пре­взошел неуравновешенного Эдингера!

Эдингер, как рассказывали о нем его сотрудники, легко мог взбеситься при допросе какого-нибудь чрезмерно упрямого и неразговорчивого заключенного и собственноручно наброситься на него с кулаками или, цитируя Гитлера, прийти в раж, закатить глаза и буквально забыть все на свете. Напротив, Польман никогда не выходил из себя и никогда не снисходил до того, чтобы лично прикоснуться к лицу арестованного, но зато он классифицировал все виды пыток, которые применялись эсэсовцами, и особой инструкцией точно определил их последовательность. Польман запретил избивать подследственных кому попало и как попало, но зато увеличил штат специальных инструкторов и ввел в практику применение специальных инструментов для развязывания языков…

Словом, если Эдингер был, так сказать, воплощенная непосредственность, Польман был само хладнокровие и система. Кстати, следует сказать, что Польман вполне прилично играл на кларнете. Именно с музыки и началось наше знакомство при встрече у Гренера. Польман решил очаровать всех его гостей и исполнил на кларнете несколько старинных тирольских танцев. И, пожалуй, именно в связи с приездом Польмана я был наконец удостоен приглашения на дачу к профессору Гренеру.

– Дорогой Август, – проквакал он мне после ужина, – я буду искренне рад, если вы не откажетесь провести у меня за городом ближайшее воскресенье.

К себе на дачу Гренер приглашал только близких друзей, и это приглашение я объяснил не столько его дружелюбием, сколько вниманием, проявленным ко мне генералом Тейлором. Однако я не угадал: он пригласил меня потому, что приготовил, как он воображал, ошеломляющий сюрприз…

А сюрприз от господина Польмана я получил еще раньше.

На четвертый или на пятый день после появления Польмана в Риге Марта вручила мне простой серый конверт, в котором оказалась обычная повестка, вызывающая господина Августа Берзиня в канцелярию гестапо к 13 часам 15 августа 1942 года.

Конечно, вызов мог быть сделан и каким-нибудь мелким чиновником, неосведомленным о том, кем является господин Август Берзинь на самом деле, но, как затем оказалось, вызов был сделан вполне осведомленным лицом.

Я явился к тринадцати часам. В комендатуре потребовали документ, хотя отлично знали меня по предыдущим визитам к Эдингеру. Господин Польман наводил порядок и в самом гестапо.

Меня направили на второй этаж, там заставили подождать, переправили на четвертый, на четвертом снова заставили дожидаться, отправили на третий, на третьем отвели к кабинету Польмана и еще заставили подождать.

Мне это не слишком понравилось, но поднимать бунт не было смысла, – это было что-то вроде психический подготовки: мол, знай сверчок свой шесток. Наконец Польман пригласил меня к себе.

Он был все также спокоен и невозмутим, как и при встрече у Гренера.

Он слегка улыбнулся и пытливо посмотрел на меня сквозь очки.

– Если бы мы встретилась до войны, я бы не заставил вас дожидаться, – произнес он. – Если бы вы были только британским офицером, я бы немедленно направил вас в лагерь. Но поскольку вы являетесь нашим сотрудником, я пригласил вас к себе и принял в порядке очереди.

Он смотрел на меня, я сохранял полное спокойствие.

– Можете сесть, – сказал Польман в тоне приказания.

Я сел.

– Я вас вызвал затем, чтобы сказать, что мы вами недовольны, – продолжал Польман. – Я ознакомился с докладами обергруппенфюрера Эдингера еще в Берлине. Вы должны были передать нам свою агентурную сеть еще… – он извлек из-под руки какую-то крохотную шпаргалку, – еще в прошлом году. Потом вам дважды предоставляли отсрочку. Вы слишком затянули это дело. Я даю вам еще месяц, капитан Блейк. Если через месяц вы не передадите нам агентурной сети, я отправлю вас в лагерь как британского шпиона, причем на вашем документе будет сделана пометка: “Возвращение нежелательно”. – Его улыбка сделалась еще любезнее. – Я советую оправдать наше доверие и хочу предупредить, что при мне в полиции не может быть такого беспорядка, как при обергруппенфюрере Эдингере. Если я говорю “месяц”, это и значит месяц; если я говорю, что вы попадете в лагерь, вы в него попадете.

Это было сюрпризом и в том смысле, что обещало мне скорое возвращение домой: в лагерь я попадать не собирался, и, значит, за месяц необходимо было выполнить свое задание…

…Быть моим проводником на дачу к Гренеру взялась Янковская.

– Виктора мы не возьмем, – категорически сказала она. – Он не пользуется моим доверием.

Она появилась в воскресенье раньше обычного, оживленная, нарядная, В светлом летнем костюме какого-то блекло-фисташкового оттенка, в широкополой соломенной шляпе, украшенной фиалками…

Она потребовала, чтобы и я надел светлый костюм.

– Я хочу, чтобы сегодня все было очень празднично, – сказала она. – Может быть, это последний веселый день в моей жизни.

Предчувствие не обманывало ее: не много веселых дней оставалось у нее впереди.

Мы выехали на шоссе. Свежий ветер бил нам прямо в лицо. Мелькали пригородные домики.

– Куда мы едем? – спросил я.

– В Лиелупе! – крикнула она. – Мы будем там через полчаса!

Она сбавила скорость.

– Мы скоро расстанемся, – сказала она ни с того ни с сего.

Я удивился:

– Почему?