Прогулки по Москве - Коллектив авторов - Страница 3

Все статуи погибли в страшный пожар 1654 г. Их было довольно много, судя по числу ниш. Потом их использовали, как камни, для фундамента. Мостили ими дороги. Может быть, где-нибудь они лежат до сих пор.

Скульптуры льва и павлина на Спасской башне. Фото 1918-20 гг. К сожалению, они не сохранились

Фрагмент белокаменного декора Спасской башни. Выполнен в стиле «тюдор», характерном для Англии второй половины XVI – начала XVII века

Судя по измерениям, которые проводит А. В. Гращенков, «рост» статуй в нишах на Спасской башне был небольшой

Кремлевское часомерье

Трудно представить сейчас Кремль без курантов. С начала XV в. математики, астрономы и механики всей Европы соперничали в изобретении часов. В 1401 г. большие часы с колоколами появились на соборе в Севилье, в 1405 г. – в Любеке. В Москве башенные часы появились в 1404 г. К XVI веку Кремль с трех сторон окружил себя часами, одни поместив на Фроловскую башню, другие – на Троицкую, третьи – на Тайницкую. Однако самые прославленные – часы того самого Христофора Галловея. Звук его большого колокола был слышен, по выражению Павла Алеппского, «не только во всем городе, но и в окрестных деревнях более чем на 10 верст».

Циферблаты часов выходили на две стороны – на Красную площадь и в Кремль. Они состояли из дубовых разборных частей. Середина круга, словно небесный свод, была покрыта голубой краской, лазурью. Внутри этого «небесного свода» находились изображения солнца и луны в окружении многочисленных звезд. Вокруг по кайме располагались 17 славянских цифр, медных, позолоченных, по числу часов самого продолжительного дня. Сверху к стене было прикреплено неподвижное изображение солнца, которое протягивало свой луч-стрелку к циферблату. Вращалась не стрелка, а свод, отсчитывая для москвичей часы «дневные и нощные».

– У каждых часов был свой часовщик. Каждый день он их водил, охранял, а при необходимости и чинил. Дело было нелегкое, государственное. Нередко часовщики обзаводились хозяйством – тут же, при башне. Так, на Спасской башне часовщик, а на Троицкой дьякон построили себе избушку, разбили огородик, сажали капусту и подсолнухи, разводили кур, пока не вызвали своей неутомимой деятельностью справедливое негодование.

Современные куранты изготовлены братьями Бутеноп во второй половине XIX в. Механизм часов весит 25 т и занимает три этажа башни

Часы Христофора Галловея, установленные на Спасской башне в 1624-25 гг.

Спасительница водовозов

Огромное хозяйство Кремля требовало огромного количества воды. Водовозы не успевали подвозить бочку за бочкой. Христофор Галловей соорудил в башне у Москвы-реки водовзводную машину, после чего и башня стала прозываться Водовзводной. Подъем воды осуществлялся лошадьми. Она поступала в напорный резервуар, выложенный свинцом, в самой башне. Отсюда по свинцовым трубам, проложенным в земле, вода поступала по разным направлениям: в Сытный, Кормовой, Хлебный, Конюшенный и Потешный дворцы, на поварни, в верховые сады.

• Александр Викторович, нас сейчас удивляют японцы, создающие на крышах своих домов сады. А оказывается, москвичам верховые сады были знакомы не понаслышке еще в XVII веке.

– Действительно, практически каждый дворец имел свой сад. На крыше Запасного дворца росло несколько яблонь, вишен, груш. Крыша покрывалась свинцовыми пластинами, чтобы вода не просачивалась; сверху либо насыпался грунт, либо использовались кадки. В летнюю пору эти цветники наполнял щебет экзотических птиц. Эти сказочные места служили для государей истинным отдыхом для души, недаром они были ими так любимы.

У каждой кремлевской башни – своя история, своя судьба. Одна из тюрьмы становилась храмом, как, например, Благовещенская. Другая объявлялась «мятежником»: Набатной башне приказано было «вырвать язык» за то, что ее колокол возвестил о страшной чуме 1771 года. На передовых позициях Тайницкая башня давала защитникам крепости доступ к воде. А в Арсенальной на дне был скрыт тайник – родник с кристально чистой водой с прекрасным вкусом.

Много еще тайн скрывает замок на Боровицком холме.

Признание в любви двум столицам

Галина Зеленская, кандидат архитектуры

Такого не бывает: одни любят Москву, своим богатством упивающуюся; другие – Петербург, из последних сил старающийся снять с себя печать города с провинциальной судьбой! А я не о нынешнем отношении к двум городам хочу речь вести. Моя цель – рассказать, что думал о них поэт Константин Николаевич Батюшков в пору «дней Александровых прекрасного начала». Так Пушкин окрестил этот момент в истории России, пусть так оно и будет. Батюшков написал два эссе. В 1811 году – «Прогулка по Москве», допожарной. В 1814 году, по возвращении из Европы с русской армией-победительницей, второе эссе – «Прогулка в Академию художеств», петербургскую.

Читаем первое эссе о Москве, представлявшей собой в ту пору «большой провинциальный город, единственный, несравненный: ибо что значит имя столицы без двора»… «Странное смешение древнего и новейшего зодчества, нищеты и богатства, нравов европейских с нравами и обычаями восточными! Дивное, непостижимое слияние суетности, тщеславия, истинной славы и великолепия, невежества и просвещения, людскости и варварства. Я думаю, что ни один город не имеет ни малейшего сходства с Москвою. Она являет резкие противуположности в строениях и нравах жителей. Здесь роскошь и нищета, изобилие и крайняя бедность, набожность и неверие, постоянство дедовских времен и ветреность неимоверная, как враждебные стихии, в вечном несогласии, и составляют сие чудное, безобразное, исполинское целое, которое мы знаем под общим именем: Москва». Наблюдения Батюшкова не только блистательны! Они содержат тот мифологический образ, в котором запечатлена высшая суть российского бытия…

Москва – «котел»… Откройте крышку «котла», в средоточии Руси-России находящегося, и увидите: в «котле» этом, известном под общим именем: Москва, прячется страшное чудище человеческой жизни – Бездна, что собой представляет вечное несогласие противуположных начал, многоразличных, неисчислимых. Несогласие, доведенное до крайности, или вражда, не знающая исхода, – древний Хаос, сочетающий в себе и созидание, и разрушение. Начало – конец, конец – начало и… никак иначе: новый повтор, как верчение кругов на одном месте.

Москва, охаянная царем Петром, возведшим новый град на Неве, прекрасный Петербург, – древняя носительница страшного духа Бездны. Да… Дух Бездны, мучающий Неву и город, возникший на ее берегах, не сам по себе бытийствует. И он – проявление древних сутей бытия, Русь от Европы отличающих, на вечную самобытность ее обрекающих.

Дух этот, являя себя в водах Невы, идущей против своего течения, Петербург пугает, вернуть все начинания Петровы к первоначалу обещает. В Москве дух Бездны преград не признает и не знает: может вспыхнуть огнем, в Небеса устремляясь, чтобы, все дурное, все злое спалив, древняя Москва могла превратиться в носительницу-хранительницу самого лучшего, что было и есть в российской истории, – «отчизны край златой». Так оно и случилось…