И на земле и над землей - Паль Роберт Васильевич - Страница 90

Очнувшись, он увидел вокруг себя лишь мрачные каменные стены глубокого горного провала и высоко-высоко над собой крохотную капельку голубого неба.

И тут мальчику очень захотелось домой, к маме. Но выбраться отсюда было невозможно, и тогда он начал проламывать себе дорогу через камень к морю. Крепок был камень, очень крепок, но и крепость камня оказалась слабее силы его любви к матери. И он работал, ломал, раздвигал горы. Работал день, год, многие-многие годы, пока совсем не потерял счет времени и пройденному пути.

Наконец, однажды он сдвинул последний камень и увидел за ним свет. Вышел из своего тоннеля и оказался на берегу моря. Неподалеку, заметно осев в песок, стоял дом — старый, почерневший от времени, чужой. В памяти его остался совсем другой дом его детства — новый, родной, полный света и счастья.

Не узнал!

На пороге дома он увидел женщину. Старую, дряхлую, чужую. Она то ли отдыхала после своих трудов, то ли дремала, то ли глядела на дорогу и кого-то ждала.

Не узнал и ее!

А женщина встрепенулась на звук его шагов, открыла глаза и, увидев незнакомого дряхлого старца с белой бородой до пояса, закрыла опять. И он прошел мимо.

Не узнали мать и сын друг друга. Целую жизнь ждали встречи, пережили множество невзгод, а встретились — не узнали.

Дом их и сейчас все еще стоит на берегу моря. Женщина и сейчас все еще смотрит на дорогу. И никто не ведет счета ее годам…

Когда сказка кончилась, я не то чтобы спросил, а скорее просто вздохнул:

— Вот и сегодняшний писатель, ища встречу с душой своих современников, проламывает к ней свои невидимые тоннели. Но узнаем ли друг друга, когда встретимся? Не разойдемся ли чужими?

…Домой я добирался тем же путем, только возле одного небольшого сквера с фонтаном вышел передохнуть. Фонтан из-за слабого напора воды еле плескался в своей полупустой чаше. Разморенные теплом, что-то чуть слышно лепетали склоненные над скамьей клены. У самых ног, совсем не боясь человека, сновали воробьи.

Я сидел, слушал лепет воды и листьев, наблюдал за птицами и вспоминал прошедшую встречу. Все оказалось не так страшно, как мне рисовалось. Абхазская сказка словно сломала каменную стенку между нами. Нормальные ребята задавали вполне нормальные вопросы. Я отвечал. К месту оказалось вспомнить «Притчу о трех братьях» Мустая Карима и поучительную историю своего первого стихотворения о пастухе-фантазере. О близких мне литераторах, о новом журнале — даже чересчур увлекаясь. Коснулись, кажется, всего, что интересовало молодых, и я был приятно удивлен и обрадован тем, как это немало. Читают, читают и в наше время некоторые молодые пытливые ребята! И не просто читают, но и думают — наперекор всяким завозным вестернам, безродным фэнтэзи и пресловутой «свободной любви».

Уже поднимаясь, я поднял глаза и увидел перед собой двух удивительно похожих девочек в больших одинаковых очках. «Господи, а эти тут как!..»

— Извините, мы вас немножко проводили. Хотели спросить, а что вам лично больше всего дорого в литературе?

— То, что она существует.

— А что больше всего любите?

— Собирать грибы…

Мы снова уселись и опять говорили, говорили. И совсем не важно, что у меня были всего две слушательницы, ведь для жизни и будущего бесценен каждый хороший человек. А чтобы он состоялся, нужно прежде всего заметить его, помочь ему обрести достоинство и силу, не пожалеть для него лучшего, что есть в тебе самом.

Мы говорили о самых разных разностях, а вокруг шумел, рос, в трудах и исканиях обретал самого себя большой и дорогой моему сердцу город. Уфа — тоже моя родина. Здесь для чуткой памяти и неравнодушного глаза тоже есть свои первые тропинки, родники, радуги и горизонты. Свои обретения и потери, свои иллюзии и свое прозрение. Своя Земная Ось, вокруг которой вращается вся твоя жизнь и жизнь твоего народа.