Штурмовики над Днепром - Пальмов Василий Васильевич - Страница 41

– За нами пара «мессеров»!

– Понял. Где ведомые?

– Ушли…

– Здорово! Что же ты молчал?

– Не хотел вам мешать.

Очевидно, когда резким маневром влево я атаковал танки в балке Снежная, ведомые меня потеряли и ушли своим курсом. А я в спешке не предупредил их об атаке, решив, что успею произвести штурмовку и догнать общую группу. Одним словом, действовал смело и решительно, но не осмотрительно. Зато сейчас кручу головой влево, вправо, назад: за нами увязалась пара «худых» с желтыми носами и с подвесными пушками – «люльками». В мозгу проносится: серия «Г», четыре пушки – сноп огня. Баранский посылает очередь за очередью. Крупнокалиберный «пулемет Березина» работает безотказно. В кабине стоит густой запах пороха.

– Толя, не спеши! Бей по ближнему.

«Худые» берут нас в клещи. Левый – ближе ко мне. Делаю доворот на него и одновременно отпускаю штурвал – самолет сам заваливается в крен, как птица на подбитое крыло. Нажимаю на правую педаль. Глубокое скольжение – и трасса огня проносится мимо. Ага, еще не все потеряно! Сейчас я их вытащу на наши зенитки. Там, с земли, им покажут кузькину мать! Теперь доворот вправо – тот же результат. Неплохо! Лишь бы не сдал мотор. Впереди Дмитровка, а там наши зенитки. Однако при взгляде вперед я оторопел: в сотне метров, чуть ниже, путь нам пересекают два пятнистых «мессера». Удобнее случая не будет! Хочу ударить изо всего оружия. Но пулеметы и пушки молчат. Охватывает отчаянье – перебито управление оружием! Остается единственное – таран! Заваливаю свой еле послушный Ил-2 в пикирование и предвкушаю, как сейчас развалю хрупкого «мессера». Ничего, что земля рядом – она своя. Но вертлявый «мессер» ловко ныряет под меня и этим спасается.

– Толя, из-под нас, слева, еще пара! Врежь хоть ты!

Раздается длинная очередь. Кабина снова наполняется дымом. Слышу радостный возглас Толи:

– Есть один! Ведомый!

– Молодец! Жаль, что не ведущий. Следи за остальными. Впереди наши зенитки – отобьют.

Справа снова атакует «мессер». Повторяю прежний прием – трасса проносится мимо. Высота – пятьдесят метров. Впереди русло Миуса. И в это время в моторе послышались перебои. Температура воды – на пределе, давление масла – ноль. Надо садиться. Выбираю место на противоположном берегу, реки, на пригорочке, поближе к дороге.

– Толя, держись! Садимся!

Вместо ответа – очередь. Маневрировать нечем, высота – метр. Медленно гаснет скорость. В этот момент слышу удар в плечо, чем-то хлестнуло в лицо. Инстинктивно закрываю глаза. Открываю – левый заливает кровь. Самолет вздыбился, очевидно, под действием удара я резко потянул ручку на себя. Отжимаю ручку и приземляю самолет. Касание, резкий разворот, треск, дым, пыль! В кабину на ноги льется бензин. Поворачиваю голову влево – Толя стоит на крыле. Когда он успел?

– Вы живы?! Быстрее из кабины, снова заходят!

Кубарем катимся из кабины и – в овраг. Над головой проносится пара «мессеров» со зловещими крестами на крыльях. И ни одного выстрела наших зениток. Эх, жаль, что не удалось протаранить!

– Вы ранены! У вас кровь на лице, – озабоченно осматривает меня Толя.

Но пока я не чувствую боли. Обходим самолет вокруг. Оказывается, в момент посадки под левую плоскость попала кочка. Разворот под девяносто градусов – фюзеляж пополам. Но в этом и спасение: впереди глубокий овраг, который я не заметил с воздуха. Не будь кочки – лобовой удар, и кабина превратилась бы в блин. Вот и получается, что иногда и кочка на пути – благо. Толя высказывает догадку:

– Очевидно, атаковал ас, заходил под три четверти. Я его не мог достать, он и попал вам прямо в кабину.

Теперь вижу – в кабину угодили три снаряда. Два через форточку: один в приборную доску и дальше в бензобак, второй – в переднее бронестекло. Это осколки снаряда и стекла и хлестнули мне в лицо и грудь. Третий снаряд разорвался на стыке фонаря кабины с бронеспинкой, его осколки через щель впились мне в левое плечо и голову. К счастью, осколки мелкие, одежда посечена больше, чем кожа. С запада доносится гул боя. Со страшным звуком рвутся бризантные снаряды. На скорости подкатил «виллис». Старший лейтенант представляется:

– Командир зенитной батареи!

– Что же вы не выручали, старший лейтенант? Я ведь тянул «мессеров» на вас.

– Мы свернули позицию, приказано отступить.

Артиллерист словно извиняется за то, что не пришел на выручку.

– Вы ранены. Садитесь быстрее в машину, рядом с нами медсанбат.

Забираем парашюты, снимаем радиоприемник, часы. В медсанбате вокруг нас собрались медсестры и санитарки. Обступили и давай спорить: останутся шрамы на лице или нет? В другой раз я не прочь бы тоже пошутить. Но сейчас еще не остыл после неудачного боя. Хотелось успокоиться, прийти в себя. Пришлось не совсем тактично напомнить об этом. Лишних как ветром сдуло. Девушки старательно забинтовали все лицо, оставив щель для рта и правого глаза. Врач решил:

– Сейчас направим в полевой походный госпиталь.

Все мои возражения и просьбы оставить в полку были тщетны. Фронтовые медики – народ неумолимый. Пришлось отдать Толе Баранскому планшет с картой, шлемофон и пистолет. Тепло распрощались. Откуда было мне знать, что больше я никогда уже не увижу своего боевого друга… Полевой походный госпиталь размещался в поселке Дьяково. Там меня «обработали» по всем правилам. Сняли иссеченный осколками комбинезон, удалили поверхностные осколки, сделали противостолбнячный укол, положили заплатку-наклейку на левую лопатку, заполнили историю болезни и выдали гимнастерку. Какой-то медицинский чин в халате объявил:

– Как только придет машина, направим в ГЛР!

Спрашиваю у раненого, не знает ли он, что это за «гээлэр»? Пехотинец с рукой на подвязке с удивлением осматривает меня:

– Впервые ранен, браток? Гээлэр – госпиталь легкораненых. Считай, повезло.

Во дворе я увидел страшную картину. Там лежали тяжелораненые. Одни мучительно стонали, другие с надеждой в голосе звали медсестру, третьи, придя в отчаянье, без стеснения неистово ругались – кто в бреду, кто наяву. Между окровавленными ранеными сновали две няни и медсестра, одних успокаивали, других пытались уговорить. Молоденький лейтенант с перебинтованной грудью метался по земле и охрипшим от страдании голосом просил находившихся рядом бойцов: «Друг, пристрели меня! Не вынесу!» Это запомнилось на всю жизнь. Даже теперь, много лет спустя, когда снится война, часто возникает эта кошмарная картина. И тогда в ушах стоят стоны и вопли раненых, и уже не уснуть до утра…