Голубое и черное - Панов Николай Николаевич - Страница 19

Он остался один. В коридоре горела лампочка. Людов повернул выключатель, нахлынула темнота. Стала видна неширокая щель под дверью. Значит, в комнате есть свет. Людов пригнулся к замочной скважине. Щелкнул выключателем снова.

Открылась наружная дверь, в коридор шагнул американский моряк.

Он был среднего роста, в подбитом коричневым мехом комбинезоне из шерстяной непромокаемой ткани. Чернели редкие волосы, зачесанные над высоким с пролысинами лбом.

Хау ду ю ду, сэр. Жалею, что пришлось вас побеспокоить, — сказал Людов. Говорил по-английски уверенно, бегло, без той старательной медлительности, с которой объясняются нетвердо знающие чужой язык.

Хау ду ю ду, — ответил американец. Шагнул вперед, твердым пожатием стиснул протянутую руку.

Джошуа Нортон, первый помощник капитана «Бьюти оф Чикаго». Простите, капитан Элиот ждал наших представителей…

Ваши представители извещены. Но они, кажется, предпочитают встретиться с капитаном в Мурманске, — сказал Людов. — Мистер Нортон, я прислан командующим Северным флотом, чтобы срочно поговорить с капитаном Элиотом.

Ай-ай, сэр, — откликнулся американец. (Людов знал: на американском и английском флотах это восклицание соответствует нашему «Есть».) — Чем могу быть вам полезным?

Капитан Элиот не отвечает на стук. Помогите нам его разбудить.

Да, он не отвечает на стук? — Нортон криво улыбнулся. — Это меня не удивляет.

Губы американца обиженно дрогнули, скосились глаза, но в голосе были снисходительные нотки.

— Капитан — человек со странностями. Вы слышали, он выгнал меня ночью из комнаты? Да, попросту выгнал, прежде чем запереться на ключ.

— Разбудите его, — отрывисто сказал Людов. — У меня к нему срочное дело.

Нортон стоял неподвижно. Людов слегка улыбнулся.

Обещаю вам принять на себя гнев капитана Элиота.

Ай-ай, сэр! — повторил американец. Подошел к двери вплотную, на Людова пахнуло запахом табака и сырой кожи.

Мистер кэптин! Мистер Элиот, сэр! — неожиданно громко закричал Нортон, загрохотав кулаком по двери. — К вам прибыли по срочному делу!

За дверью стояла полная тишина. Американец многозначительно потряс головой, обернул к Людову хмурое лицо.

— Да, это так, — горестно сказал Нортон. — Боюсь, капитан не в состоянии сейчас беседовать с вами.

Он пригнулся к замочной скважине, распрямился.

Когда капитан Элиот беседует с бутылкой, ему не нужны другие собеседники. А сейчас он сидит за столом и бутылка с ним рядом. — Он доверительно подмигнул карим, насмешливым глазом. — Дело в том, что у него был в чемодане ром, так сказать, неприкосновенный запас. Я вижу этот ром на столе.

Но вы не увидели другого, — негромко сказал Людов. — Рядом с вашим капитаном лежит револьвер, а на его виске кровь.

Револьвер? Кровь? — как эхо повторил Нортон. Его лицо приняло испуганное выражение.

Людов обернулся к Молоткову.

Товарищ лейтенант, есть запасной ключ от этой двери?

Никак нет. — Лейтенант был очень взволнован. — Запор старый, ключ потерян уже давно. А замки здесь хорошие, не стандартные. Были случаи, пробовали мы открывать эту дверь другими ключами…

— Все же попытайтесь еще раз, — сказал Людов. Молотков вынул из кармана связку, торопливо вставлял в скважину один ключ за другим. Замок не отпирался.

Дернуло же меня оставить ему ключ! — с досадой сказал лейтенант, пряча связку в карман. — Что же делать, товарищ политрук? Постучать снова?

Боюсь, что стучаться бесполезно, — сказал Людов. — Придется выломать дверь,

Выломать дверь?

Молотков нагнулся к замочной скважине сам.

Не теряйте времени, лейтенант! — сказал Людов. Сказал повелительно-четко, голосом, которым отдавал приказы в бою.

Помогите нам, мистер Нортон! — Так же повелительно сказал командир разведчиков по-английски.

Молотков и Нортон навалились на дверь.

Замок не поддавался.

Они толкнули изо всех сил. Раздался металлический треск, хруст ломаемого дерева. Дверь в комнату распахнулась.

Из комнаты веяло табачным застоявшимся дымом и сладковатым запахом спирта.

Капитан «Бьюти оф Чикаго» сидел вполоборота к двери, навалившись грудью на стол. Темнела бутылка с лаковой этикеткой, стоял стакан с остатками рома. Еще две бутылки виднелись на полу, около стула.

Людов шагнул ближе.

Пальцы безжизненной, с выпуклыми венами руки сжимали крупнокалиберный кольт. Рядом лежал на столе дверной ключ. Седовато-бурые волосы капитана Элиота свешивались на лоб, почти касались обрывка бумаги, пригвожденного к столу острием финского ножа.

Все молчали. Только Нортон издал какой-то невнятный звук. На его лице было выражение и отвращения, и сочувствия, и душевной боли.

Покончил с собой. И видите, предсмертную записку оставил… Впрочем, нет, печатный текст, — почти шепотом сказал Молотков.

Предсмертная записка? — Людов, вытянувшись, смотрел через плечо мертвеца. — Да, это предсмертная записка, вы правы.

Он бегло прочел по-английски:

— «I have laboured in vain, i have spent, my strength for nought and in vain, yet surely my judgement is with the Lord». Это значит, товарищи: «Я работал напрасно, растратил силы впустую и зря. Теперь суд надо мной в руках божьих».

Что-то религиозное? — спросил Молотков.

Насколько я понимаю, это слова из Библии, — сказал Людов. — А вот и сама Библия, откуда вырван листок.

Рядом с чемоданом, у койки на полу, лежал томик в кожаном переплете, раскрытый на порванной странице.

— Прости ему бог, он осквернил священную книгу! — с глубокой горечью, тихо сказал Нортон.

Людов обвел комнату пристальным взглядом.

Белели простыни смятых, незаправленных коек, возле коек стояли два чемодана.

Людов прошел к окну, отодвинул хрусткую черную бумагу, проверил, задвинуты ли шпингалеты. Шпингалеты были задвинуты крепко, оконная рама проклеена полосами пожелтевшей от времени бумаги.

Были заперты и дверь и окно, — сказал Людов, как бы думая вслух. Он подошел к столу, несколько мгновений смотрел на записку, пригвожденную ножом, на лежащий около револьвера ключ. Взглянул на помощника капитана «Бьюти оф Чикаго»:

Приношу вам свои соболезнования, мистер Нортон, сэр! Самоубийство мистера Элиота очень прискорбное событие, очень! Конечно, он был в глубоком расстройстве после гибели своего корабля. И к тому же пристрастие, о котором вы говорили…