Голубое и черное - Панов Николай Николаевич - Страница 49

Он подошел к дверям госпиталя, шагнул в просторный вестибюль.

Его встретили забытые запахи йодоформа и свежевымытого плиточного пола.

Стоял, не зная, что делать дальше, комкая в руках шапку.

— Вам кого? — спросила вышедшая из дежурки сестра. Услышав ее шаги, вздрогнул — может быть, Тренева? Но эту сестрицу видел в первый раз.

— Медсестру Треневу, — трудно выговорил боцман.

— Люсю Треневу? — Он поймал на себе влажно блеснувший взгляд девушки в белом халате. — А вы кто ей будете?

— Я… Просто знакомый… Лечила меня… Поручение к ней есть…

Не понял сразу, почему с таким сочувствием смотрит девушка в белом халате.

— Нет больше нашей Люськи… — Услышал ее расстроенный голос. — Убита третьего дня на передовой… Раненого выносила из-под огня… Жених у нее погиб, а вот теперь и она…

Боцман повернулся. Вышел, не чувствуя, не видя ничего. Шел по улице с шапкой в руках, надел шапку, вдруг ощутив ледяной ветер, порывами дувший с залива.

Почему-то кажется черным скрипящий под подошвами снег. Нет, он не черный, он голубовато-белый, такой, каким положено ему быть. Как прежде, виднеется на синеве рейда серая сталь кораблей, по улицам идут моряки, над сопками простерлось голубое огромное небо. Все как прежде, только нет больше на свете доброй, худенькой Люси Треневой.

Он остановился, машинально вынул из кармана заветную трубку. Неподвижно смотрел на зарубки, пересекающие наборный мундштук. Их мало еще, этих зарубок, их должно быть гораздо больше. Вспомнил свой горький вопрос погибшему другу; «Почему ты такой злой?» И рассудительный, строгий ответ сержанта: «Я не злой, я справедливый, У меня душа обуглилась на этой войне».

И сержанта нет больше на свете, спит Кувардин на дне студеного Баренцева моря. А в столе дежурного по отряду лежит полученный на имя Матвея Григорьевича треугольный конвертик — наверно, письмо от женушки, о судьбе которой так и не смог узнать при жизни сержант…

Сунул трубку в карман, провел ладонью по ярким желтоватым, лишь на миг затуманившимся глазам. Быстро шел к дому разведчиков у старого оврага.

Но о том, как Сергей Агеев мстил за погибших друзей, как выполнял свой суровый воинский долг, как, став прославленным следопытом, совершил с новыми боевыми друзьями новый удивительный подвиг, я уже рассказал читателю в другой книге о боцмане с «Тумана».

Нью-Йорк — Чкаловская — Москва

1960—1962