В океане - Панов Николай Николаевич - Страница 39

Он сказал это, как будто возражая себе самому. Штурманы молча посмотрели друг на друга.

Совещание агитаторов в каюте Андросова подходило к концу.

Сильнее скрипели переборки, глухо ударялись снаружи в борт волны. Раскрытые книги, журналы и лежавшая перед Андросовым стопка страничек двигались, как живые; то и дело приходилось удерживать их на столе.

На диванчике сидели, плотно друг к другу, машинист Гладышев, кочегар Илюшин, лейтенант Игнатьев, повар Уточкин, Фролов — с записными книжками в руках. На койку присели Таня Ракитина, боцман Птицын, трюмный Иванов.

— Итак, товарищи, вот вам материал о современной Швеции, — закончил капитан третьего ранга. — О стране железной руды, высококачественных сталей и постоянного нейтралитета, принесшего Швеции немалую пользу. Это, пожалуй, единственная в Европе страна, которая не пострадала от второй мировой войны, наоборот — увеличила свои богатства в военные годы…

Разговаривая, все выходили из каюты.

Где-то за горизонтом возникает волна, нарастая зыбкими водяными хребтами, бежит мимо борта корабля, мимо берегов Скандинавии из Атлантики в Ледовитый океан.

Она омывает плавучие льды, вливается в теплое течение Гольфстрим. Живая, упругая, она огибает борта кораблей, уносится все дальше и дальше, вслед за грядами таких же неустанных, вечно живых волн.

Ученые говорят, что это обман зрения. Что волны не бегут по поверхности моря все дальше и вперед, а горбы раскачавшейся от ветра воды вздымаются почти над одним и тем же местом. Как колосья ржаного поля, колеблемые ветром, словно мчатся вдаль, а на самом деле не отрываются от стеблей, так и разведенная ветром волна создает лишь видимость быстрого бега вдаль к горизонту. И чем больше давит на нее ветер, тем выше волна, тем ярче иллюзия быстрого движения.

А могучие течения, перемещающие воду из одного океана в другой, сносящие корабли с курса, движутся часто не по направлению бегущих снаружи волн… Как смычок, скользя по струнам, заставляет их колебаться, не срывая с деки, так ветер, касаясь волн, создает вечную музыку моря…

Так размышлял Андросов, держась за кронштейн, раскачиваемый на мостике все возрастающим размахом волн. Ему начинало казаться, что музыка моря, о которой так красиво написано в книгах, на практике становится оглушающе громкой, почти невыносимой.

Ветер усиливался, дуя со всех сторон. Все сильнее гудел он в снастях, все шире чертили верхушки мачт низко нависшие облака. На высоких буграх, закипающих белыми гребнями, возникали клочья какого-то особенно плотного бурого тумана.

И море становилось зловеще бесцветным, рваные облака мчались по небу, как низкий тяжелый дым. Холодная водяная пыль летела на мостик. Андросов вытер ставшее влажным лицо и почти тотчас снова почувствовал на губах горько-соленые брызги.

Шведский лоцман — высокий и тощий, молча стоял рядом с капитаном, кутаясь в клеенчатый плащ.

— Док идет с дрейфом до двадцати градусов!.. — крикнул Сливину капитан Потапов.

Рокот моря, свист ветра в вантах заглушили его голос.

Лицо Потапова тоже было мокрым от водяной пыли.

Сливин пригнулся к нему вплотную.

— Плохо управляюсь… Выхожу на ветер… «Пингвин»… не в состоянии… удерживать… меня на курсе! — проревел капитан Потапов. Теперь его голос покрыл и рокот моря и гудение ветра.

Андросов смотрел назад. Высокие белые фонтаны почти скрывали из виду стапель-палубу дока. Буксиры напряглись. Ледокол шатнуло особенно могучей волной, и Андросов почувствовал странное головокружение, томительно тянущее щекотание под ложечкой — первые признаки начинающейся морской болезни. Сколько раз выходил он в море, сколько штормов перенес, а вот не избавился от этих мучительных ощущений…

«Только не думать об этом, не поддаваться, — возникла настойчивая мысль. — Почему стою здесь без дела?» Но как будто свинцом наливались ноги, трудно было оторвать от поручней пальцы.

— Самочувствие как? — услышал он звонкий голос Фролова, встретил взгляд его задорных, блещущих отвагой глаз. Фролов стоял у фок-мачты, чуть придерживаясь за поручни, упруго покачиваясь на слегка рас-ставленных крепких ногах. Он совсем не страдал от качки.

— Шибко бросает! — крикнул в ответ Андросов. Голос унесло ветром, звук выкрикнутых слов показался глухим и жалким в окружающем грохоте стихии.

— Все нормально!.. Товарищ Фролов! — во всю силу легких, так же, как капитан Потапов, проревел Ефим Авдеевич и увидел, что Фролов даже с каким-то недоумением отшатнулся от этого дикого крика,

Сливин ходил по мостику взад и вперед, надвинув фуражку на сосредоточенное, мокрое, воспаленное ветром лицо. Капитан Потапов врос в палубу у тумбы машинного телеграфа, смотрел неподвижно вдаль. Штурманы Курнаков, Чижов и Игнатьев то и дело выходили на мостик, всматриваясь в береговой рельеф, исчезали в дверях радиорубки.

— Слева по носу… вижу движущийся предмет… — услышал Андросов доклад молодого сигнальщика Михайлова.

Михайлов тоже явно страдал от качки. Его голос рвался. Прыгал в малиновых, стиснутых пальцах бинокль.

— Всмотритесь лучше, доложите еще раз точнее… Это ответ Жукова — спокойный, требовательный, как будто острым лезвием прорезающий хаос.

Михайлов смотрел, опершись на поручни. Его шатнуло, одной рукой он вцепился в поручни, другой рукой крепче стиснул бинокль.

— Вижу крестовую веху… окрашенную черным… с красными полосами.

— Движется или стоит на месте?

— Стоит на месте.

— Продолжайте наблюдать…

Жуков шагнул к вахтенному офицеру, шел по шаткой и скользкой палубе точной, уверенной походкой.

— Слева по носу крестовая веха — черная с красными полосами, — доложил Жуков.

Михайлов снова вел биноклем по морю. Стоял теперь, показалось Андросову, тверже, прямее.

— Что еще видите, Михайлов? — послышался требовательный голос Жукова.

Михайлов молчал.

— Ближе — кабельтова на два — к берегу смотрите!

Михайлов всматривался. Повернулся к Жукову. Порыв мокрого ветра забил ему рот, перехватил дыхание.

Красная веха…

— Сигнальщики! — загремел голос капитана первого ранга. — Напишите «Топазу»: подойти к доку с подветренной стороны, удерживать его от сноса.