Вмешательство мисс Сильвер. Когда часы пробьют двенадцать - Вентворт Патриция - Страница 11

11

– Тс! Открою тебе один секрет. Моя тетя – дочь фермера, а когда бывает сама собой, она такая добрая и милая. Она не знает, что я знаю, просто дядя Годфри мне как-то проболтался.

– Хотелось бы хоть одним глазком взглянуть, как она доит корову, – заметил Джайлз.

– Нет, она правда простая славная женщина. И когда дядя выйдет в отставку, они уедут в деревню и будут там гораздо счастливее. И мне не следовало смеяться над ней, это гадко, несправедливо. Она пытается казаться важной дамой, потому что считает – это хорошо для карьеры дяди Годфри. И была всегда чрезвычайно добра ко мне… ты не представляешь…

Тут он обнял ее за талию, перепрыгнул через последние три ступеньки, и они оказались в холле.

– Забудь об угрызениях совести, – дразнящим тоном произнес Джайлз. – Мы же едем веселиться, отдыхать, разве нет? Вперед!

На ступеньках при входе они столкнулись с Агнесс Лемминг. Она несла тяжелую сумку с покупками и выглядела такой измученной – впрочем, Агнесс всегда выглядела измученной. Пышные каштановые волосы втиснуты под черный берет, их почти не видно. Лицо бесцветное, под глазами темные круги. Одета в темно-пурпурный жакет и такого же цвета юбку – этот наряд был ей совершенно не к лицу. Походка тяжелая, шаркающая – едва волочит ноги. Не в характере Мид было пройти мимо и не поздороваться. И она сказала:

– Доброе утро. – А потом добавила: – Знакомьтесь, это майор Армитейдж.

Агнесс Лемминг улыбнулась. Улыбка у нее была очень приятная. А большие карие глаза так и светились добротой.

– Да, знаю. Очень рада. – Улыбка почти тотчас же увяла. И она торопливо добавила: – Боюсь, не могу задержаться и поболтать с вами. Мама будет беспокоиться, куда это я запропастилась. Но пришлось так долго стоять во всех этих очередях, народу в магазинах битком.

Отъехав от тротуара, Джайлз спросил:

– Кто она такая? Я должен ее знать или нет?

Мид покачала головой:

– Нет. Это Агнесс Лемминг. Живет в одной из квартир на первом этаже.

– Ее кто-то бьет? Точно говорю, бьет!

– Мать. Честно говоря, я считаю миссис Лемминг одной из самых эгоистичных особ в мире. Она превратила Агнесс в рабыню и помыкает ею с утра до вечера. Не представляю, как бедная девушка может все это переносить.

– Да она готова взорваться в любой момент, видно невооруженным глазом. Давай не будем о ней говорить. Давай говорить о нас. Сегодня ты выглядишь гораздо лучше. Хорошо выспалась?

Мид кивнула.

– И тебе не снилось, как мы с тобой тайно убегаем или нечто в этом роде?

– Вообще ничего не снилось.

Он искоса взглянул на нее и спросил:

– Слишком много видишь снов?

Она снова кивнула.

Он снял левую руку с руля, прикоснулся к ее руке.

– Теперь с этим покончено. Будем радоваться жизни. И ты расскажешь мне все, что говорила в Нью-Йорке, и я как-то постараюсь исправить ситуацию, если в том есть нужда.

Всего она ему, конечно, не рассказала, но наговорила достаточно. В основном то были воспоминания о приятном времяпрепровождении – о том, где они обедали, где танцевали, на какие спектакли ходили.

И вот во время ленча в одном из придорожных ресторанчиков она вдруг спросила его:

– А ты знаешь девушку по имени Карола Роланд?

Стоило ей назвать это имя, как она почувствовала: что-то произошло. Точно она сломала что-то, точно бросила камень в пруд и увидела, как отражавшаяся в нем картина – небо, деревья – вдруг исказилась, разбилась вдребезги. Но это было всего лишь ощущение. А в реальности она увидела, как насторожился Джайлз. В его ярко-голубых глазах блеснула и тут же пропала настороженная искорка, говорившая о том, что он встревожен этой новостью. Он ответил медленно:

– Знаешь, имя вроде бы знакомое… Но не припоминаю. Кто она такая?

– Вселилась в одну из квартир на самом верхнем этаже примерно месяц назад. Она актриса.

– Молодая?

– Ну, лет двадцать пять – двадцать шесть, может, немного старше, точно не знаю. Она очень хорошенькая.

– Опиши.

– Золотистые волосы, синие глаза, прекрасная фигура.

Он расхохотался.

– Джентльмены предпочитают блондинок! Из этого разряда? Нет, дорогая, она не в моем вкусе.

– Но она просто очень-очень хорошенькая! – в порыве благородства воскликнула Мид. – И… и ты не должен называть меня «дорогая».

– Я и не заметил… А почему, собственно, не должен? Вполне обычное обращение.

– Просто ты не вкладываешь в это слово истинного смысла. Вот почему, – ответила Мид.

Он усмехнулся:

– Перерыв на десерт! Вон идет официант. И сладости выглядят так соблазнительно. На твоем месте я бы заказал сыр… Мы оба будем сыр. Это серьезная еда и гораздо больше соответствует этической проблеме, нежели какое-то там желе, пригодное разве что в качестве геля для волос, или твердые, как камни, булочки. Вроде бы самый настоящий, честный, неподдельный чеддер, но совершенно незабываемая вещь. Какой-нибудь поэт, лауреат разных премий мог бы сочинить оду в его честь:

Взять ростбиф английский или же сыр —Вкуснее еды не придумал мир.

А теперь, когда мы снова вдвоем, почему я не могу называть тебя «дорогая»?

Она подняла на него глаза – в них сверкнула еле заметная искорка – и снова опустила.

– Я уже сказала почему.

– Разве?

– Потому что ты не вкладываешь в это слово его настоящий смысл.

Он принялся намазывать бисквит маслом.

– Послушай, ты что, пытаешься читать мои мысли? Если да, советую отложить это занятие. Попробуй что-нибудь попроще. Ну, к примеру, это масло или маргарин? На вид масло, на вкус больше смахивает на маргарин.

– Может, и то и другое. Масло пополам с маргарином.

– Может, и так. – Он наклонился к ней через стол. Глаза его смеялись. – Ну вот, ты сама это сказала. И то и другое пополам. Возможно, так оно и есть, дорогая!

– О!.. – чуть слышно выдохнула Мид.

Сердце громко билось. Она должна научиться играть в его игру, играть столь же легко и естественно, как это делает он. Вот только слишком уж она к нему неравнодушна. Как легко и приятно было бы вернуться назад, в те первые несколько волшебных дней их знакомства, когда они еще только играли в любовь. Джайлзу это удалось. И вдруг она почувствовала, что тоже сможет. Сможет вынести насмешку в его глазах и ответить тем же.

А он сказал:

– Синица в руках лучше, чем журавль в небе, верно? Поэтому закажем еще и пирожные. А пока их принесут, перейдем к самому интересному моменту – так мы помолвлены или нет? Потому что если да, я имею полное право называть тебя «дорогая», да и ты могла бы обращаться ко мне поласковее, не просто «Джайлз». А если нет, почему бы не исправить ситуацию? Кто-нибудь из нас расторгал помолвку? Может, ты? Нет, ты этого не делала, иначе бы не флиртовала со мной, не ходила по ресторанам. И не носила бы траур, считая, что я утонул, верно? Тогда, может, это я расторгнул помолвку? Ну, отвечай!

Она была не в силах смотреть в эти искрящиеся глаза. Ей хотелось смеяться и плакать. Хотелось выплакаться в его объятиях. И она ответила тихим дрожащим голосом:

– Разве наша помолвка… не расторглась сама по себе… когда ты все забыл?

– Конечно, нет! Ведь человек не в силах отменить естественный ход событий, просто забыв о них. Допустим, мы бы поженились, и тут вдруг – бац! – я теряю память и решаю, что мы не женаты. Ну, куда это годится? Ладно… рад, что ты хоть в этом со мной согласна. Мы помолвлены, и точка! И если хочешь, чтобы я перестал называть тебя «дорогая», придется тебе самой разорвать помолвку.

– Или тебе.

– Но с какой стати, дорогая? Мне страшно нравится, что мы помолвлены. Нет уж, если так хочется, разрывай сама. Я кольца тебе не дарил, нет?

– Нет.

– Жадность или нехватка времени? Кстати, когда именно произошла помолвка?

– В день отплытия.

– Как скучно и не артистично! Ни для чего не было времени. Ну, слава Богу, что хоть жадность тут ни при чем. Страшно жаль, что у тебя нет кольца, потому что ты могла бы сорвать его, бросить на стол и крикнуть: «Между нами все кончено!»