Только не дворецкий - Блейк Николас - Страница 101

«ДЕРЕВЕНСКИЙ вампир» — один из трех рассказов, не входящих ни в один из пяти детективных сборников об отце Брауне.

© В. Сонькин, перевод на русский язык и вступление, 2011

Г. К. ЧЕСТЕРТОН

Деревенский вампир

Однажды по петляющей в холмах дорожке, там, где два тополя, подобно пирамидам, возвышаются над горсткой домиков крошечной деревушки Поттерс-Понд, шагал человек в платье самого кричащего кроя и цвета — в ярко-лиловом плаще и белой шляпе на черных байронических кудрях, переходивших в надушенные бакенбарды.

Почему он был одет в старинный наряд, но при этом держался модником и чуть ли не щеголем — то была лишь одна из множества загадок, которые разгадали позже, разбираясь в хитросплетениях его судьбы. Суть же вот в чем: миновав тополя, он словно бы исчез, как будто растаял в неверном светлеющем блеске зари или был унесен порывом утреннего ветра.

Лишь неделю спустя его тело нашли за четверть мили оттуда, на камнях альпийской горки, в саду, который террасами поднимался к мрачному дому с закрытыми ставнями, известному под названием Грэндж. Слышали, что перед самым исчезновением путник вроде бы поругался с какими-то прохожими, оскорбляя их деревню, называя окружающее мерзостью и даже помянув чей-то неполотый сад, якобы заросший бурьяном. Этим он, по общему мнению, воспламенил самые безудержные проявления деревенского патриотизма и в результате пал их жертвой. Во всяком случае, местный доктор установил, что по черепу покойного был нанесен сокрушительный и, вероятно, смертельный удар, — правда, оружием послужила всего лишь дубина или палка. Это хорошо согласовывалось с гипотезой о нападении свирепых мужланов. Между тем никому не удалось напасть на след какого-либо конкретного мужлана, и вердикт дознания гласил: «Убийство неизвестными лицами».

Год или два спустя дело снова всплыло при занятных обстоятельствах. Череда событий привела некоего доктора Малборо, которого близкие звали Малинборо, вполне уместно намекая на плодово-ягодную округлость доктора и пурпурный оттенок его щек, прямиком в Поттерс-Понд. Он приехал туда на поезде в сопровождении товарища, к чьей помощи нередко прибегал в подобных делах. Хотя наружность у доктора была несколько портвейновая и тяжеловесная, глаз у него был острый, да и вообще он не без оснований считал себя человеком в высшей степени благоразумным — например, он благоразумно прибегал к советам низенького священника по фамилии Браун, с которым познакомился давным-давно, расследуя одно отравление. Низенький священник сидел напротив доктора с видом терпеливого младенца, привыкшего слушать старших, а доктор подробно разъяснял истинные причины поездки:

— Я не могу согласиться с джентльменом в лиловом плаще, который назвал Поттерс-Понд мерзостью и утверждал, будто здесь все поросло бурьяном. Но, конечно, это весьма уединенная и отдаленная деревня, до такой степени, что это уже почти исторический курьез, как будто она застыла в эпохе столетней давности. Стряпчий здесь — настоящий стряпчий: ей-богу, не удивишься, если увидишь, как он стряпает. Здешние леди — не просто леди. Это благородные дамы, а их фармацевт — не фармацевт, а шекспировский аптекарь. Они признают право на существование обычного доктора, такого, как я, — ведь кто-то должен помогать аптекарю. Но на меня смотрят как на возмутительное новшество, потому что мне всего лишь пятьдесят семь, а в графстве я живу лишь двадцать восемь лет. По стряпчему можно предположить, что он там уже двадцать восемь тысяч лет. Еще есть старый адмирал, точь-в-точь как на иллюстрации к Диккенсу: его дом полон кортиков и каракатиц и увенчан телескопом.

— Да-да, — сказал отец Браун, — некоторых адмиралов неизбежно выносит на берег. Я только никогда не мог понять, почему их выбрасывает так далеко от моря.

— Ни одно богом забытое местечко в сельской глуши не обходится без таких занятных существ, — сказал доктор. — Потом там, конечно, есть образцовый пастор, тори, приверженец Высокой церкви в духе замшелых канонов архиепископа Лауда[109], строже самой строгой старушки. Такой седовласый ученый лунь, пугливый, как старая дева. Между прочим, благородные дамы, несмотря на свои пуританские взгляды, о многих вещах говорят без стеснения, как некогда настоящие пуритане. Раз или два я слыхал, как старая мисс Карстэрс-Кэрью выражалась вполне по-библейски. Добрый старый пастор прилежно читает Библию, но я так и вижу, как он зажмуривается, доходя до подобных пассажей. Вы знаете, друг мой, что я человек несовременный. Мне не доставляет удовольствия весь этот джаз и гедонизм нынешней золотой молодежи…

— Он и золотой молодежи не доставляет удовольствия, — сказал отец Браун, — вот где трагедия-то.

— Но я все-таки не так оторван от жизни, как люди в этой доисторической деревне, — продолжал доктор, — и я дошел до того, что наш Большой Скандал показался мне почти желанным развлечением.

— Неужели золотая молодежь добралась до Поттерс-Понда? — с улыбкой поинтересовался отец Браун.

— Нет, у нас даже скандалы в духе старомодной мелодрамы. Нужно ли говорить, что все дело в пасторском сыне? Если бы у пастора был обыкновенный сын, в этом уже было бы нечто необыкновенное. Правда, пока, по моим наблюдениям, он проявляет свою необычность как-то слабо, я бы даже сказал — неуверенно. Во-первых, его видели возле «Синего льва», где он пил эль. Во-вторых, он вроде бы рифмоплет, а в здешних местах это считай что конокрад.

— Я полагаю, — сказал отец Браун, — даже в Поттере-Понде это не тянет на Большой Скандал.

— Конечно, — серьезно ответил доктор. — Большой Скандал начался вот как. В доме под названием Гфэндж, который стоит у дальнего конца Аллеи, живет леди. Одинокая леди. Ее зовут миссис Малтрэверс (хотя у нас в деревне склонны в этом сомневаться); приехала она только год или два назад, и никто про нее ничего не знает. Как говорит мисс Карстэрс-Кэрью, «и почему только ей вздумалось здесь жить — мы же к ней не ходим с визитами».

— Может быть, именно поэтому, — сказал отец Браун.

— Ее уединение считается подозрительным. Их раздражает, что она хороша собой и что у нее, как говорится, есть стиль. Всех молодых людей предупреждают, что она вампирическая женщина.

— Люди, утратившие милосердие, как правило, утрачивают и логику, — заметил отец Браун. — Довольно нелепо жаловаться, что она живет замкнуто, и тут же обвинять ее в желании обольстить все мужское население.

— Это правда, — сказал доктор. — И все же она загадочная особа. Я ее видел и был заинтригован — она из таких смуглых женщин, длинных, элегантных и притягательно некрасивых, если вы понимаете, о чем я. Она весьма остроумна и сравнительно молода, но, по моим ощущениям, у нее есть — как бы это сказать? — опыт. То, что пожилые дамы называют Прошлым.

— А пожилые дамы, конечно, все до единой родились сию секунду, — сказал отец Браун. — Я вряд ли сильно ошибусь, если предположу, что ее считают соблазнительницей пасторского сына.

— Да, и бедный старый пастор принял это ужасно близко к сердцу… Ведь она, по слухам, вдова.

На лице отца Брауна промелькнула тень раздражения, что случалось нечасто.

— Она, по слухам, вдова, а пасторский сын, по слухам, пасторский сын, так же, как стряпчий, по слухам, стряпчий, а вы, по слухам, доктор. С какой же стати ей не быть вдовой? Есть ли у них хоть крупица доказательств prima facie, что она не та, за кого себя выдает?

Доктор Малборо пожал плечами и выпрямился.

— Конечно, вы и тут правы, — сказал он. — Но мы еще не дошли до скандала. Видите ли, в том-то и скандал, что она вдова.

— Ах, — сказал отец Браун и, изменившись в лице, пробормотал что-то едва слышное, почти похожее на «боже мой».

— Во-первых, — сказал доктор, — они кое-что разузнали о миссис Малтрэверс. Она актриса.

109

Уильям Лауд (1573–1645) — архиепископ Кентерберийский, представитель так называемых «каролинских богословов» Высокой церкви, противник радикального пуританства. Поддерживал короля Карла I и был казнен в ходе английской революции.