Только не дворецкий - Блейк Николас - Страница 29

Руфь снова сделала паузу и оглядела зал. Количеству восхищенных лиц позавидовал бы любой рассказчик. Потом она продолжила: — Я поняла, что именно так отец и сделал. Я была в этом совершенно уверена. Из сухого льда можно сделать твердый и прочный кинжал, который быстро испарится в горячем воздухе кальдария и не оставит запаха, поскольку углекислый газ не пахнет. Так что оружие исчезнет. Это объясняет и чайный лист. Как только папа сделал ледяной клинок — может быть, за неделю до того, как он воспользовался им, может быть, лишь за день, — он поместил его в термос. Термос ведь предохраняет от нагрева так же, как от остывания. Но для пущей уверенности он еще и хранил термос во льду, пока не настал час воспользоваться клинком. Это единственное объяснение ситуации с чайным листом. Он налип на острие клинка еще в термосе и вместе с ним и вошел в рану!

Зал буквально вздохнул с облегчением.

Гарбульд недоверчиво спросил неприятным голосом:

— Почему же вы не пошли со своей фантастической теорией в полицию?

— Но из этого не вышло бы ничего хорошего, — быстро воскликнула она. — Что толку, что я знала это? Надо было убедить всех остальных, найти вещественные доказательства. Я начала искать, интуитивно чувствуя, W что они существуют. Больше всего я хотела найти литейную форму. И я нашла ее!

Эти слова она произнесла торжествующим голосом и улыбнулась Уиллоутону. Затем продолжила:

— По крайней мере, я нашла ее кусочки. В коробке, в которую мы выбрасывали всякий хлам, обрезки, сломанные инструменты и разбитые пробирки, я нашла несколько кусочков эбонита и сразу поняла, что это остатки формы. Я слепила из воска модель ледяного клинка и, обклеив ее кусочками эбонита, сложила форму, по крайней мере, большую ее часть — некоторые мелкие кусочки пропали. Я просидела почти всю ночь, но я нашла самую важную часть — заостренный кончик!

Она засунула руку в сумочку, достала из нее черный предмет примерно девяти дюймов в длину и трех четвертей дюйма в толщину и подняла так, чтобы все могли его рассмотреть.

Кто-то, не раздумывая, захлопал, и последовала буря аплодисментов, в которой потонул и голос секретаря, взывающего к порядку, и рев Гарбульд а.

Когда аплодисменты стихли, Хейзелдин, который всегда умеет поймать нужный момент, сказал:

— У меня нет больше вопросов к свидетелю, ваша честь, — и сел.

Это глубоко впечатлило меня и, думаю, присяжных тоже.

Побагровевший Гарбульд выпрямился и буквально зарычал на Руфь:

— И вы полагаете, присяжные поверят, что такой известный человек, как ваш отец, устроил из своей смерти подлую ловушку, чтобы повесить подсудимого?

Руфь посмотрела на него, пожала плечами и сказала:

— Ну да, папа был такой. И он, конечно же, искренне верил, что мистер Уиллоутон заслуживает казни.

Столь спокойное признание присущих человеку слабостей не ожидаешь услышать из уст молодой женщины. Тем не менее что-то в ее тоне и поведении заставляло поверить, что Келстерн не только «был такой», но и действовал в соответствии со своей природой.

Грэйторекс не стал еще раз допрашивать Руфь. Он о чем-то поговорил с Хейзелдином, и тот начал допрос свидетелей защиты. Хейзелдин, поднявшись, сказал, что не будет тратить время уважаемого суда и, ввиду того что мисс Келстерн разгадала загадку смерти своего отца, вызовет только одного свидетеля, профессора Мозли.

Седобородый сутулый человек, пришедший в суд с таким опозданием, прошел на свидетельскую трибуну. Неудивительно, что его лицо показалось мне знакомым: я видел его портрет в газетах добрый десяток раз.

Он по-прежнему держал в руках свой сверток.

В ответ на вопросы Хейзелдина он заявил, что вполне возможно и даже нетрудно сделать из двуокиси углерода оружие достаточно твердое, прочное и острое, для того чтобы нанести рану, подобную ране Келстерна. Сделать его можно так: свернуть кулек из куска замши и, держа этот кулек левой рукой, защищенной перчаткой, у горлышка баллона с жидкой двуокисью углерода, открыть вентиль правой рукой. Жидкость быстро испаряется, температура падает, и часть двуокиси углерода вскоре достигает температуры замерзания, минус восьмидесяти градусов по Цельсию. При этом она кристаллизуется на замше и образует налет снега из СО2. Затем следует закрыть вентиль, соскрести снег в эбонитовую форму требуемой толщины и трамбовать его эбонитовым пестиком до изготовления орудия необходимой твердости. Мозли также добавил, что разумно держать форму на льду во время заполнения и утрамбовки, а затем поместить орудие в термос и хранить там до нужного момента.

— И вы изготовили такое орудие? — спросил Хейзелдин.

— Да, — ответил профессор, разрывая бечевку на своем свертке. — Когда мисс Келстерн вытащила меня из постели сегодня в половине восьмого утра, чтобы рассказать о своих открытиях, я сразу понял, что она нашла разгадку смерти своего отца, которая изрядно занимала меня. Я быстро позавтракал и приступил к работе, чтобы сделать такое орудие самому и тем убедить суд. Вот оно.

Он вытащил из оберточной бумаги термос, отвинтил крышку, перевернул его и подставил руку в перчатке. На нее упал белый стержень длиной дюймов восемь. Он поднял его и показал присяжным.

— Сухой лед прочнее и тверже других известных видов льда, и я не сомневаюсь, что мистер Келстерн убил себя подобным орудием, только заостренным. У меня не было подходящей эбонитовой формы, но та форма, которую сложила мисс Келстерн, годится для создания клинка. Без сомнения, ее изготовили по специальному заказу мистера Келстерна, скорее всего это сделали господа Хокинс и Спендер.

Он бросил стержень обратно в термос и завинтил крышку.

Хейзелдин сел.

Заседатель, получивший выговор от Гарбульда, наклонился вперед и горячо что-то зашептал старшине присяжных. Встал Грэйторекс.

— Что касается кончика клинка, профессор Мозли, мог ли он при такой жаре оставаться острым достаточно долго? — спросил он.

— Я считаю, что да, — ответил профессор, — я думал об этом. Учитывая, что мистер Келстерн как ученый прекрасно знал, что именно надо делать, а как искусный мастер отличался ловкостью рук, он мог бы достать клинок из термоса и направить его куда следует, потратив на все чуть больше секунды — а может, и меньше. Он, я полагаю, взял оружие в левую руку и ударом правой руки по тупому концу вогнал его в грудь. Кроме того, если бы острие затупилось, чайный лист бы с него упал.

— Спасибо, — сказал Грэйторекс и повернулся к помощникам.

После короткого совещания он сказал:

— Мы предлагаем закрыть дело, ваша честь.

Старшина присяжных вскочил на ноги и воскликнул:

— И присяжные не хотят слушать далее, ваша честь. Мы совершенно уверены, что подсудимый не виновен.

Гарбульд задумался. Ему явно очень хотелось продолжать слушание, но тут он перехватил внимательный взгляд Хейзелдина и, по-моему, решил не дать тому возможности наговорить еще каких-нибудь гадостей.

Он нехотя задал вопрос присяжным по всей форме и, когда те вынесли вердикт «невиновен», освободил подсудимого.

Я покинул зал суда вместе с Руфью, и мы стали ждать Уиллоутона.

Вскоре он показался в дверях, остановился и передернул плечами. Потом увидел Руфь и подошел к ней. Они ничего не сказали друг другу. Она просто взяла его под руку, и они вышли из Нью-Бейли вместе.

Мы проводили их аплодисментами.

Агата Кристи

Перевод и вступление Александры Борисенко