Дочь викинга - Крён Юлия - Страница 67

Девушка выдернула лезвие из его бедра и вновь всадила острый клинок в его плоть. На этот раз меч упал на землю. У Таурина подкосились ноги, и он медленно осел рядом с Руной.

Ее сердце стало биться медленнее, а дыхание немного успокоилось. Только что ей казалось, будто она сражается с врагом на узком уступе скалы, теперь же Руна поняла, что стоит перед домом, где тепло и есть еда. Перед домом, где она сумела перезимовать. Перед домом, где можно жить и дальше.

«Надо отдать Фредегарде должное, – подумал Гагон, – она не плачет. И говорит всегда уверенно».

На самом деле раньше Фредегарда часто плакала и ее пронзительный голос всегда дрожал. Возможно, ей придало сил время, проведенное в монастыре? Или сегодняшнее возвращение в Лан, ставшее для всех неожиданностью? А может, силы ей придавала ненависть к нему?

– Я все знаю, Гагон, – сказала Фредегарда чужим, решительным голосом. – Я знаю, что ты проведал о моем обмане. Что Гизела, притворившись Эгидией, бежала из Руана. Что она добралась до Лана, но ей вновь пришлось бежать, потому что ты вознамерился ее убить.

Гагон даже не пытался спорить с ней. Сейчас он говорил с Фредегардой с глазу на глаз. Король – все еще или опять – был в Лотарингии.

– Проклятая Бегга! – прорычал он.

– Проклятый Гагон! – крикнула Фредегарда. – Ты мог заставить Беггу предать Гизелу, но меня она знает всю свою жизнь. Она никогда не предала бы меня! Бегга во всем мне призналась, едва я взглянула ей в глаза. Она рассказала мне все. А то, чего она не знала, я выяснила из предсмертного письма Эгидии.

– Эгидии, которую весь мир считает Гизелой, – пробормотал Гагон. – О ее преждевременной кончине скорбит все королевство франков. Правда, я сомневаюсь в том, что пролитые по Эгидии слезы были искренними. Кое-кто, несомненно, думал, что каменный гроб подходит франкской девушке больше, чем постель Роллона.

Фредегарда не обратила внимания на насмешку в его словах.

– Где Гизела? – ледяным тоном осведомилась она.

– Если бы я знал это, разве твоя дочь осталась бы в живых?

– Нисколько не сомневаюсь в том, что ты послал за ней убийц, когда она бежала из Лана с той северянкой!

Вот теперь голос Фредегарды дрогнул, маска равнодушия дала трещину. Ненависть к нему – и, конечно же, к королю, из-за которого все это началось, придавала женщине силы, но мысль о своем ребенке, беззащитном и одиноком, подкосила ее.

– Так и есть, – без обиняков заявил Гагон.

Правда, он не стал рассказывать Фредегарде о том, что уже много месяцев ничего не слышал об Адарике. Гагон не был уверен в том, что его брат еще жив. И что Гизела мертва. Возможно, Адарик оказался достаточно глуп, чтобы вступить в бой с норманнами.

– Что тебе еще известно? – закричала Фредегарда. Ее слюна брызнула ему в лицо.

– Ничего. Но я знаю наверняка, что зима была долгой, а у твоей дочери не очень-то крепкое здоровье.

– Ты должен что-то предпринять, Гагон! Иначе король обо всем узнает, клянусь!

Советник отер ее слюну с подбородка и задумчиво посмотрел на Фредегарду. Затем он одарил ее любезной улыбкой. Женщина поморщилась, будто эта улыбка причинила ей боль.

– Откуда в тебе столько враждебности, милая моя Фредегарда? – спросил Гагон. – Может быть, в прошлом мы и были противниками. Теперь же я тоже хочу, чтобы Гизела выжила. Понимаешь, раз невеста Роллона скончалась, ему нужна новая, не так ли? А кто посмеет усомниться в том, что ты родила королю двух дочерей?

Плечи Фредегарды дрогнули.

– Ты не посмеешь! Не смей даже думать об этом! – прошипела она.

Гагон обошел вокруг нее все с той же улыбкой на устах.

– Но ты ведь позволишь мне отправить в Нормандию отряд… а лучше два? Они перевернут там все вверх дном, чтобы отыскать твою дочь. Позволишь, Фредегарда?

Женщина опустила глаза. Ее лицо окаменело, а кожа словно превратилась в лед.

– Не жди, что я буду молить тебя об этом. Высылай отряды!

Монастырь Святого Амброзия, Нормандия, осень 936 года

Сестра-наместница пошатнулась. Двух монахинь, последовавших за ней, вырвало рядом с трупами. Мать настоятельница тоже почувствовала едкий привкус во рту, но сумела подавить тошноту.

– Если вам невыносимо смотреть на это, уходите в церковь! – приказала она сестрам.

Монахини повиновались. Спотыкаясь, они скрылись во дворе. А вот сестра-наместница осталась рядом с ней.

Судя по звукам борьбы, тут сражались целые армии, но мертвых было всего пятеро.

Мать настоятельница подумала о том, что кто-то из выживших мог бежать. Или же от испуга слух подвел ее, и потому она представила себе более кровавую битву, чем было на самом деле.

Сестру-наместницу же волновало вовсе не количество павших.

– Наверное, это связано с восстанием Риульфа,[18] – пробормотала она.

Мать настоятельница пожала плечами. Риульф был язычником. Пару лет назад он приплыл сюда из северных земель и сразу собрал вокруг себя северян-язычников, которым был не по душе правитель Нормандии Вильгельм. Они считали, что сын Роллона слаб. К тому же он был христианином, а значит, не стал бы в полной мере представлять интересы норманнов. По словам Риульфа, Вильгельм был скорее франком, чем северянином. Риульф взял в осаду Руан и чуть было не захватил этот город, но Вильгельм оказался не так слаб, как полагал Риульф, и в конце концов сын Роллона одержал победу. С тех пор прошло четыре года, но мертвецы у ног матери настоятельницы свидетельствовали о том, что язычество еще не утратило влияния на этих землях.

Женщина смотрела на павших и думала о том, действительно ли ее прошлое и тайна Арвида стали причиной этого сражения, или же они оказались втянуты в совершенно другое противостояние, никак не связанное с тем, что в жилах Арвида текла кровь и христиан, и язычников.

Сейчас же кровь, казалось, застыла в его жилах. Юноша пошатнулся, его лицо сделалось пепельно-бледным, на лбу проступили капли пота.

– Франки, – пробормотала мать-настоятельница. – Мертвые франки. Ты знаешь, что это значит? Это те люди, которые напали на тебя?

Щеки Аренда так и не порозовели, но юноша вздрогнул, возвращаясь к жизни. Он кивнул – по крайней мере, она восприняла его движение как кивок. Не успев сказать то, что намеревался, юноша опять замер и склонил голову к плечу, прислушиваясь.

Сестра-наместница тоже удивленно повернулась. За деревьями послышался хруст веток. Заржала лошадь.

– Уходи! – крикнула ей мать настоятельница.

Она нисколько не сомневалась в том, что означают эти звуки. Не все нападавшие были мертвы. Один, а может, несколько из них вернулись.

Холодный пот стекал по ее спине. Арвид беспомощно ухватился за амулет.

Сестра-наместница действительно скрылась в церкви. Посмотрев ей вслед, мать настоятельница медленно повернулась.

Под деревьями стоял конь. Всадник, сидевший в седле, спешился и двинулся ей навстречу.

За все эти годы у матери настоятельницы было много врагов. Но этот… этот был худшим из всех, поняла она, узнав его.

Глава 10

Нормандия, весна 912 года

Проснувшись, Гизела оглянулась. Она не могла понять, где находится. В голове гудело после долгого сна. Впрочем, девушка не знала, спала ли она на самом деле. Может быть, она просто потеряла сознание. Или ее отравил яд Тира.

Над землей сгустились сумерки, костер погас, а Тир ушел. Гизела чувствовала, что промерзла до костей, но когда она села на песке, кровь прилила к ее ногам. В затекших пальцах закололо.

Принцессу затошнило. Желудок болезненно сжимался, голова раскалывалась от боли. Но хуже всего было ощущение, словно ее разорвали надвое. Внезапно Гизелу охватила паника – и в то же время в ней затеплилась надежда на то, что все это не произошло на самом деле, а было лишь кошмарным сном. В конце концов, мир ведь не разрушился, Тир не утащил ее на дно морское, Змей Мидгарда, волк Фенрир и воины Валгаллы не встали на смертный бой.

18

Риульф – историческая личность; а 934 г. поднял восстание против герцога Вильгельма.