Пылающие скалы - Парнов Еремей Иудович - Страница 71

Последние сомнения на сей счет рассеял сам Дмитрий Васильевич.

— Мне поручено принять институт, — объяснил он, слегка дрогнув голосом. — Не скажу, что я безумно рад, но нас, как говорится, не спрашивают. Тем более что Игнатий Сергеевич одобрил решение. Не знаю, как сумею управиться с такой махиной. Страшно даже подумать. Однако глаза боятся, а руки делают. Будем продолжать работу, дорогой товарищ Ланской. Она у нас с вами важная, и, в случае чего, по головке нас не погладят. В любом качестве — здесь ли, там ли — монгольская тема остаётся за мной. И я серьёзно рассчитываю на вашу помощь.

— Буду рад, если сумею.

— Должны суметь. Глядите, что у нас получается, — он порывисто обернулся к висевшей за спиной карте. — Сколько разведочных скважин, и ни одна, подчеркиваю, не дала пока промышленного газа. Вы хоть знаете, во что обходится скважина?

— Примерно догадываюсь.

— То-то и оно! До несколько миллионов рублей. Мы обязаны оправдать оказанное нам доверие. Вас, кажется, Кириллом зовут? Какие будут соображения, Кирилл?

— Извините, Дмитрий Васильевич, но я не совсем в курсе.

— Знаю. — Северьянов задумчиво уставился в облупившийся потолок. — Но вы же помогаете Анастасии Михайловне в изучении красноцветов?

— С физико-химической стороны. Я совершенно не представляю себе, где это можно применить.

— По вашему мнению, процесс реален? При невысоких температурах?

— Вполне. Это доказано теоретически и экспериментально.

— А в природе?

— Раньше я думал, что и в природе. Однако теперь появились сомнения. К сожалению, я был абсолютно стерилен в геологическом отношении и не учёл химического воздействия воды, а в природных условиях от него никуда не денешься.

— Поточнее, пожалуйста, — напрягся Северьянов, стараясь уловить главное.

— В реакциях восстановления вода резко сдвигает равновесие влево.

— И что это значит?

— Реакция попросту не идёт, — пожал плечами Кирилл, дивясь тому, как это люди не помнят школьной химии.

— Не идёт совсем? — Дмитрий Васильевич сделал нажим на последнем слове.

— Практически. Какие-то крохи, конечно, могут прореагировать.

— Но за миллионы лет из крох вырастают горы!

— С такой точки зрения я не рассматривал, — виновато потупился Кирилл, коря себя за узость кругозора. Только теперь он окончательно понял, что геологи, абстрагируясь от второстепенных мелочей, гораздо шире смотрели на мир. В применении к Земле, вообще к мирозданию такой их подход был во многом правилен.

— Подумайте в этом направлении, — сказал Северьянов. — Причём в пожарном порядке. В природе много чего происходит.

— Я понимаю, что нужен системный подход. Одно дело колба, другое — Вселенная. Постараюсь быстро выдать прогноз с возможным участием водной фазы.

— Совсем другой разговор! — обрадовался Северьянов. — Но на данном этапе мне этого мало. Вы бы не могли попытаться определить направление миграции? На конкретном анализе образцов.

— Попытаться можно, не знаю, получится ли.

— Когда предполагаете вылететь? — Северьянов придвинул перекидной календарь.

— Куда? — недоуменно спросил Кирилл.

— Как куда? — в свою очередь удивился Дмитрий Васильевич. — В Монголию, конечно. Не на Марс же…

— В Монголию? — одновременно обрадовался и затосковал Кирилл. Ему очень захотелось поехать туда, но постоянное ожидание вестей от Светланы суеверно привязывало к Москве. — А когда можно?

— Не можно, а нужно! — усмехнулся Северьянов, сделав пометку. — Как оформим, так сразу и вылетите. На месте оно всегда виднее. Думаю, это будет полезно во всех отношениях, — сказал он значительно. — Вы хоть и прикомандированы к университету, но числитесь в наших штатах. Пусть в институте тоже знают, что вы не даром едите свой хлеб.

XXXV

Подлетая к Москве, Доровский испытывал приятное волнение. Впервые за шестьдесят с чем-то лет он возвращался в свой город не “навсегда” — человеку свойственно ощущать жизнь в категориях вечности, — но на короткий срок, обозначенный в командировочном удостоверении. Он прожил, в сущности, суматошную жизнь, и постоянные разъезды с их встречами-проводами стали нормой существования, привычкой.

Вызванный телеграммой Президиума на годичную сессию Академии наук, Евгений Владимирович думал о том, что впервые займёт деревянное кресло как полноправный участник собрания. Без унизительного ощущения неполноценности и, главное, без зависти, которая нет-нет да и всколыхнётся кислотным облачком при встрече с более удачливыми коллегами. Чувство тщеславия, с коим Доровский и не пытался бороться, на сей раз было полностью удовлетворено. Довольный достигнутым, он уже и в мыслях не покушался на полный академический титул.

В Академгородке ему предоставили крупный отдел в солидном, оснащённом новейшим оборудованием институте, отдельный коттедж среди мачтовых сосен и неограниченные возможности для научного поиска. О чём же ещё мечтать? Поручение выступить на сессии с десятиминутным сообщением явилось для Евгения Владимировича пусть маленьким, но необыкновенно чувствительным подарком, притом совершенно нежданным. Его бодрящий холодок пробуждал благодарные воспоминания о юношеской поре, лаская смутными отголосками былых вожделений, давным-давно перегоревшего жадного нетерпения.

Подтрунивая над собственной впечатлительностью, ещё способной воспламеняться из-за таких мелочей, Доровский размышлял о том, что всё, о чем мечталось когда-то, так или иначе осуществилось, и он должен быть благодарен судьбе. Но под убаюкивающим умиротворением подобного рода дум не угасала глубоко запрятанная уверенность в том, что внутренне он совершенно не изменился и ещё покажет себя с неожиданной стороны, ещё выкинет фортель, который заставит ахнуть сановных старцев.

С такими примерно мыслями и приехал Евгений Владимирович к себе на Чкаловскую. Торопливо расцеловавшись с Марьей Алексеевной, уже высматривавшей его с балкона, он швырнул туго набитый портфель на диван и схватился за телефон. Предстояло сделать уйму звонков и назначить дюжину самых неотложных свиданий. Марлена Ровнина он пригласил в Дом учёных, определив ему время в перерыве между утренним и вечерним заседаниями. Ничто не менялось, не смело меняться в его образе жизни. Он снова был дома, привычный распорядок незаметно облёк его, как застиранная, но тщательно выглаженная пижама.

— Опять растолстел, нехорошо. — Доровский увлёк Малика в. пустующий в обеденные часы кабинет директрисы. — Не годится. Спортом надо заниматься, берите пример с меня. — Он молодецки вздёрнул плечи, вобрав едва намечающийся живот. — Нуте-с, докладывайте, как жизнь молодая. Что нового?

— Особых новостей нет. — Малик достал из бокового кармана пакет с фотографиями готового стенда. — Возимся потихоньку.

— Ну-ка, ну-ка! — Евгений Владимирович надел очки в тонкой золочёной оправе. — А что? Очень даже солидно. Вполне.

— Правда, нравится? — польщённо порозовел Малик. — Это вам не какая-нибудь стеклянная трубочка!

— Силище! — басовито прогудел Доровский. — Что твой атомный котёл! И работает?

— С этим хуже, Евгений Владимирович. “Козлы” за “козлами”. Едва успеваем выковыривать. Главное, никак не поймёшь, в чём заковыка. Иногда шурует, как паровоз, по пять-шесть часов без перерыва. Уже думаешь — всё, отладилось, слава аллаху, а оно возьми и встань. Сущее наказание!

— Режим?

— Пробовали и так, и эдак. И угол наклона, и шпек варьировали, и чего только ни делали. Вы бы съездили, посмотрели? — Малик поднял на шефа умоляющие глаза. — Мне ваша поддержка во как нужна! Хотя бы для авторитета. Отношения сложные с местной командой. На волоске висим.

— Понимаю, Марлен Борисович, понимаю, но в этот раз никак не получится — расписано по минутам. Попробуем в следующий приезд. Это я вам твёрдо обещаю. Вы только не теряйте оптимизма. Ещё ничего не появлялось в законченном виде. Поверьте моему опыту: наладится. Подобные осложнения в порядке вещей. Временные трудности неизбежны в любом деле. Так и нужно смотреть.