Повеса - Патни Мэри Джо - Страница 82

Элис пожала плечами и смущенно отвела глаза.

— Я считаю эталоном женской красоты Мередит, — сказала она. — А сама я очень далека от идеала.

— Мерри действительно на редкость хороша собой, и я более чем уверен, что для Джулиана она самая красивая женщина на свете. Но красота бывает разной и далеко не всегда является синонимом миловидности. — Реджи осторожно провел пальцем по скулам и подбородку Элис. — Такая красота, как у тебя, не увядает.

Замерев от его прикосновения, Элис зажмурилась, словно кошка, которую ласкает хозяин.

— Так что случилось, Элли? — снова спросил Дэвенпорт. — Я буду задавать тебе этот вопрос снова и снова.

— Я не смогу ничего объяснить, не рассказав тебе историю своей жизни.

— В таком, случае приступай к рассказу, потому что я не встану с этой постели, пока не услышу всего.

Мужчинам не понять того, что происходит в женской душе. Внезапно Элис страстно захотелось рассказать Реджи свою историю — без конкретных имен, одну лишь суть всего того, что с ней произошло и в результате чего она стала управляющей имения Стрикленд.

— Я была единственным ребенком в… весьма процветающей и благополучной семье. Моя мать умерла, когда я была еще совсем маленькой. Отец больше не женился и обращался со мной скорее как с сыном, нежели как с дочерью. Именно поэтому я еще в детстве много узнала о сельском хозяйстве. Мы с отцом были очень близки. Он жесткий, властный человек, и между нами нередко случались серьезные стычки, но… мы хорошо понимали друг друга.

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я обручилась с одним молодым человеком. Все говорили, что мы замечательная пара. Я просто обожала Рэндольфа, мой отец ему благоволил, а сам Рэндольф делал вид, что влюблен в меня.

Элис ненадолго замолчала — у нее перехватило дыхание.

— Делал вид? — переспросил Реджи.

— Как-то раз, за несколько недель до свадьбы, он неожиданно приехал к нам вместе с другом. Я каталась верхом, но, увидев, как они въехали в усадьбу, стремглав понеслась домой — мне ужасно не терпелось стать женой Рэндольфа, и я от души обрадовалась его визиту. Я знала, что их пригласят в гостиную, в которую вели застекленные двери из сада. Двери были открыты, и я уже готова была войти, но что-то меня остановило.

Даже сейчас Элис ясно видела слегка колеблемые ветерком синие шторы из узорчатой шелковой ткани, скрывавшие ее от мужчин, и услышала холодный, презрительный голос.

— Из комнаты меня не было видно. Приятель Рэндольфа спросил у него, с какой стати ему взбрело в голову жениться на… такой Длинной Мег, как я, да еще и с тяжелым характером. Он сказал, что во мне добрых десять футов роста, такая верста, состоящая из одних костей, не согреет мужчину ночью и что женщина с характером будет держать своего муженька под каблуком. Это уже само по себе было ужасно неприятно. — Элис зябко передернула плечами. — Но дальше все стало еще хуже. Я по наивности ожидала, что Рэндольф станет меня защищать, — он ведь довольно часто говорил, что любит меня. Однако вместо этого он… сказал, что женится исключительно ради денег и что, завладев моим состоянием, уж как-нибудь меня обломает.

Элис, которую весь этот кошмар уже много лет мучил по ночам, и сейчас почувствовала себя так, словно кто-то ударил ее ножом в живот и повернул лезвие в ране. К ее изумлению, Реджи, будто почувствовав это, положил ладонь ей именно туда, где гнездилась боль.

— Крепись, Элли, — мягко сказал он, и она ощутила, как из-под его ладони по телу расходятся волны успокаивающего тепла.

Овладев собой, Элис открыла глаза и сказала со спокойствием, которое еще какой-нибудь час назад казалось ей невозможным:

— Все это достаточно тривиально. Тебе приходилось переживать вещи пострашнее.

— Не следует недооценивать собственную боль, — твердо ответил Реджи. — Каким бы мелким и незначительным ни казалось событие, спровоцировавшее ее, важно то, насколько глубока душевная рана. Когда тебя предает любимый мужчина и при этом еще уничижительно отзывается — это очень серьезная, по-настоящему страшная травма.

Элис прижалась лицом к плечу Реджи. Она почувствовала, как тугой узел внутри ее ослабевает и распускается, и поняла, что, хотя минувшее навсегда оставило шрам в ее душе, оно больше не имеет над ней власти. Реджи лежал неподвижно, крепко прижимая ее к себе. Элис невольно задалась вопросом, откуда ему так много известно о душевной боли и о том, как ее лечить, но это был риторический вопрос — она достаточно хорошо была знакома с Реджи, чтобы понять: все это он узнал, пройдя весьма суровую жизненную школу.

На душе стало легко, как в молодости. Элис с улыбкой сказала:

— Спасибо тебе.

— Тебе лучше? — осведомился Реджи, с нежностью глядя на нее, и, дождавшись кивка, спросил:

— И что же случилось после того, как ты подслушала разговор тех двух молодых балбесов?

Радостное настроение Элис угасло.

— Я снова вскочила в седло, ускакала в самый дальний конец имения и не возвращалась домой до самой темноты. Рэндольф и его приятель, не дождавшись меня, уехали. Я отправилась прямиком к отцу и заявила, что не выйду замуж за Рэндольфа даже в том случае, если он будет последним мужчиной на земле.

Элис била нервная дрожь. Реджи накинул на нее одеяло по самые плечи и заботливо подоткнул со всех сторон. Глубоко вздохнув, она продолжила свой рассказ:

— Мы ужасно поругались. Поняв, что я не собираюсь объяснять ему причины столь неожиданного решения, он посчитал, что причина его заключается в моей глупости и представляет собой не что иное, как каприз. Но я не могла сказать ему, что произошло, — просто не могла.

— Это вполне естественно.

Почувствовав, что он ее понимает, Элис немного расслабилась.

— Отец пришел в бешенство и заявил, что я ему не дочь и что, если я не выйду замуж за Рэндольфа, он лишит меня наследства. После этого он запер меня в моей комнате.

— И посадил на хлеб и воду?

Элис слабо улыбнулась.

— Я слишком мало пробыла взаперти, чтобы узнать, каким должен был быть рацион узницы. Надев бриджи, я собрала все деньги, какие у меня были, и всю одежду, которую могла унести с собой. В полночь я сбежала, спустившись из окна по веревке, сделанной из связанных простыней, — прямо как в каком-нибудь романе. Разница состояла только в том, что я бежала не к мужчине, а от него.

— Точнее, от двух мужчин. Если бы твой отец проявил больше понимания, разве ты решилась бы бежать из дома? — спокойно спросил Реджи.

— Нет, — печально констатировала Элис. — Многим женщинам разбивали сердца, но они как-то выживали. Пережить предательство отца мне было гораздо тяжелее, чем предательство Рэндольфа. Отец был для меня некоей основой жизни, ее центром, — сказала она, чувствуя, что эта рана в ее душе никогда не зарубцуется. — После того как я сбежала, со мной произошла уже совершенно ужасная вещь. Ты ведь убедился в том, что я не девственница.

Реджи осторожно погладил ее по плечу и положил руку ей на сердце.

— Элли, ты не должна мне ничего объяснять. Ты стала такой, какая ты есть, потому что ты живой человек, а человеку свойственно совершать ошибки. Не надо извиняться за свое прошлое.

— Но я хочу рассказать. Сама не могу понять, зачем я тогда это сделала. Может, ты поймешь. — Элис закрыла глаза, лицо ее стало жестким. — Через два дня после побега, вечером, я оказалась на постоялом дворе. В это время я уже снова была в женском платье. Проходя по коридору к своей комнате, я встретила другого постояльца — какого-то торговца. Он был пьян как сапожник. Так вот, этот торговец сделал мне грязное предложение. — Элис закусила губу, но усилием воли заставила себя продолжать:

— И я согласилась.

У незнакомца было зловонное дыхание, он был неуклюж и груб, и его совершенно не заботило то, что Элис — девственница. Однако она, несмотря на все это, лежала молча, не сопротивляясь и вообще не двигаясь, и позволила ему овладеть ею.

— Должно быть, я потеряла рассудок. Все очень быстро закончилось. Мне кажется, тот тип был слишком пьян, чтобы понять, что происходит, и что-либо запомнить.