Ты – рядом, и все прекрасно… (сборник) - Друнина Юлия Владимировна - Страница 24

24

Телеграмма из Москвыв Планерское

Главного не сказал. Дорогая, позвони в воскресенье шести вечера. Надо посоветоваться, а также послушать твой голос…

Письмо

Прошло еще 6 лет, и я люблю тебя еще сильнее, еще вернее. Давно уже мы стали с тобой одним человеком (который может даже повздорить с самим собой по глупости, но разделиться, стать снова двумя не может). Ты обрати внимание, как я обнаглел, – раньше писал только о своих чувствах, а теперь расписываюсь за обоих и не боюсь, что ты опровергнешь. Спасибо тебе за все, жизнь моя.

Письмо

Девочка моя родная! Вот ты ушла, а я, вместо того чтобы работать, раскрыл книжку твоих стихов и стал читать. Как будто впервые, как будто никогда не знал их – так я плакал над ними, так узнавал ту, что писала их, – удивительную, честнейшую, неповторимую. Броситься бы сейчас к тебе, рассказать об этом.

Но тебя нет, а когда придешь – смогу ли я объяснить тебе, как заново полюбил, и будет ли у тебя настроение понять это? Кланяюсь тебе в ножки, любимая моя, за все, за все. И прежде всего за стихи, которые я прочел, сам становясь под их светом лучше. Твой безымянный человек и любитель. Я тебя обожаю (франц.).

Письмо

Ну вот, я пишу тебе. На этот раз по крайней нужде. Наверное, ты кинешь это письмо в корзину для мусора, но, думаю, прочитаешь до этого.

Я узнал, что на свете самое страшное: бессилие помочь, бессилие исправить, бессилие приблизиться к стоящему рядом любимому человеку, бессилие пожалеть его, когда пронзительно, по-человечески его жаль.

Слушай, Юленька, я дрянной, глупый, плохой человек. Но все это ведь только остатки. А сколько добра ты мне привила, сколько я понял – ведь был еще в миллион раз хуже. И главное, я узнал, что есть на свете Большая любовь. Такая, что случается только раз в сто лет и для одного из миллиона! И это в моей жизни случилось. Это ты так полюбила и я так полюбил. Только огромная разница в том, что ты светлый человек, а я весь был покрыт коростой мелкости, глупости, пакости. Я очень очистился возле тебя, но я все еще дрянь, все еще дурак…

Моя родная! Где взять силы, чтобы заставить тебя поверить мне, какую ничтожную жизнь я прожил бы, если б не ты?.. Я люблю тебя до самого своего последнего хрипа. Я люблю все твои недостатки, ей-богу, я их обожаю. Пойми, моя такая дорогая, я еще «развивающаяся страна» – и буду возле тебя становиться лучше, бережнее к тебе, к нашей любви. Будь еще великодушней, обнимись со мной, если сможешь… Юленька моя, наверное, я все написал не так, как надо бы. А как надо – кто скажет, чтобы выразить то, чего выразить не способен? Я люблю тебя, моя родная.

А теперь – бросай его в мусорное ведро.

Письмо из Италии

Сегодня день такой – утром отправились к мэру Сорренто, старику, которому принадлежит гигантский флот. Он читал по бумаге большую речь. Потом Сизов ему отвечал, потом пошел коктейль. Выпил на брудершафт со Смоктуновским. Больше, чем с остальными, говорю с Банионисом и его подружкой Вией Артмане (которая все время снимает на узкое кино). После мэра обедали в своей гостинице. А когда Ростоцкий сказал, что Друнина – моя жена, то две девицы из его фильма «А зори здесь тихие…» ахнули, зная тебя отлично. А третья не ахнула, потому что она дочь Маркова из СП и знала, какие у нас с тобой преступные связи. Девицы отдельно не только знали тебя как поэта, но, когда снималась картина, еще специально читали твои стихи, входя в образ… Сейчас 7 часов, пойду погуляю, а к 9 – в кино, где открывается фестиваль. Говорят, открывать его будет та самая дама, с которой я так постыдно опозорился на позапрошлом (или прошлом?) фестивале – Ира фон Фюрстенберг. Помнишь, это было накануне нашего отъезда в Сибирь (я тебя обожаю), она пришла с Сорди, а я о ней забыл и не представил, и она проторчала как статистка?

Кроме дикого количества машин среди «фиатов», «рено», «ситроенов» и «кадиллаков» здесь бегают прелестные извозчичьи лошадки, украшенные как на свадьбу, и соревнуются, кто наряднее.

На открытии будет картина Храбровицкого, которую я наконец посмотрю целиком. К сожалению, не будет «Соляриса», вместо него «Рублев».

Обнимаю тебя, беленькая. Ты мне как приглянулась, так и приглядываешься все время.

Твой человек.Письмо из Ленинграда

Моя дорогая дурочка! Только что поговорил с тобой по телефону, и мне стало грустно оттого, что я как-то не сумел тебе тепло ответить и ты закончила разговор не в таком настроении, как мне хотелось бы.

А между тем ты моя такая родная и дорогая. И только я огорчился в последний день в Москве, так и не поняв, что с тобой произошло. Неужели на тебя просто так накатывает плохое настроение или тут есть что-то, чего я по мужской нечуткости не понимаю?

А в общем, солнышко мое, так ли, иначе ли, я тебя очень люблю, и ты – мой дом на земле. Очень жаль, что смотрел «Лису и виноград» без тебя. Хороший спектакль, и хороший актер играет Эзопа (Полицеймако), и умная пьеса, что тоже не часто случается…

Низко кланяюсь. Я тебе говорю: ты – мой дом, а я – твоя собачья будка.

Телеграмма из Москвыв Планерское

Сидел дома, занимался, и вот меня выстрелило срочно бежать на телеграф, сказать, что я тебя люблю, может быть, ты не знаешь или забыла.

Один тип.Телеграмма из Москвыв Планерское

Прошу считать эту телеграмму формальным объяснением в любви и с просьбой вашей руки, а если возможно, то и сердца. Давай с самого начала, согласен вздыхать и крутиться вокруг.

Один полуинтеллигент.Письмо

Родная моя, сегодня 8 Марта, я приехал на дачу. Нет у меня ни слов, ни таланта, чтобы рассказать, что я почувствовал, когда вошел в наш дом, когда увидел прорытые тобой дорожки, и знаки твоего присутствия повсюду, и пустую кормушку… Все твои птицы улетели – тихо, ни одной ангельской души. Я прежде всего кинулся заправлять салом сеточку. Семечек нет, и даже белого хлебца не привез. Как странно, противоестественно быть без тебя, моя любимая. Уже утром я нарастрогался в городе, когда слушал, как ты читала стихи, когда смотрел на тебя. У меня сейчас буквально разрывается сердце, и я не могу дождаться твоего возвращения. А это письмецо пусть тут лежит, на даче. Мало ли что, вдруг меня действительно не будет на свете, а ты его прочтешь и вспомнишь, что был такой толстый, противный человек, для которого ты была жизнью.

А ведь я, правда, никогда не думал, что могу так мучительно, до дна любить. Жил дурак дураком.

И что мне делать, чтобы ты была всегда счастлива, чтобы не спускалась на тебя тень никогда?

Телеграмма из Москвыв Планерское

Поздравляю взятием столицы Крымского ханства. Я окружен блинчиками, сырниками, кислыми щами. Очень плохо переношу, что меня никто не ругает. Обнимаю.

Дроля.

«Мне уходить из жизни…»

А. К.

Мне уходить из жизни —С поля боя…И что в предсмертномПовидаю сне,В последний мигСклонится кто ко мне?Кем сердце успокоится? —Тобою,Твоею сединою голубою,Прищуром глаз,Улыбкою родною…Я б с радостью покинулаЗемноеПостылое прибежище свое,Когда бы верилаВ другое бытие —Во встречу душ…Лишили этой веры,Сожгли как инквизиторы,Дотла…День за окномБольной, угрюмый, серый,Московский снегПорхает как зола…И все-таки я верю,Что ко мнеТы вдруг придешьВ предсмертном полусне.Что сердце успокоитсяТобою,Твоею сединою голубою,Что общим домомСтанет нам могила,В которой яТебя похоронила…