Алый восход - Бристол Ли - Страница 34

– В Техасе сотни тысяч голов скота. Мы гоним животных на пастбища, чтобы они там нагуляли жиру за лето и попаслись вволю. А потом собираем их всех и клеймим…

– А что это значит? – спросила Элизабет, с любопытством глядя на мужа.

Джед снова улыбнулся. Он вдруг почувствовал, что ему нравится сидеть с женой у костра и беседовать.

– Клеймо – это такой рисунок, который выжигается на шкуре коровы каленым железом, чтобы люди знали, кому принадлежит животное.

Упомянув про „каленое железо“, Джед с беспокойством посмотрел на Элизабет – ему подумалось, что столь чувствительная леди, как она, придет в ужас от такого варварства. Но Элизабет, судя по всему, нисколько не смутилась, – напротив, проявила живейший интерес к рассказу.

Джед взял веточку и начертил на земле рисунок – листок клевера с цифрой „три“ посередине.

– Это мое клеймо. „Клевер три“. „Тройка“ – от названия ранчо. Оно называется „Три холма“.

– „Три холма“?

– И дом, и три кораля окружены тремя холмами. Получается как бы крепость, созданная самой природой. Я могу видеть издали, кто приближается к ранчо. К тому же холмы защищают от ветра. Это очень красивое место. По-настоящему красивое.

Рассказывая, Джед все больше воодушевлялся, и, глядя на него, Элизабет невольно улыбалась; ей вспоминался их разговор в саду мистера Бледсо – тогда Джед рассказывал о Техасе с таким же воодушевлением. И сейчас Элизабет чувствовала, что страхи, терзавшие ее в последние часы, чудесным образом развеялись. Ведь Джед говорил с ней, он улыбался ей…

– Расскажите о вашем ранчо, – попросила она.

Джед подбросил в костер еще несколько веток. Элизабет подобрала под себя ноги и, снова взглянув на мужа, спросила:

– Оно очень большое?

– Для скотовода размеры ранчо не так уж важны. Животные могут бродить, где им вздумается, если их заклеймили. Главное, чтобы было место, где это сделать.

Джед смотрел на жену и любовался ею. Элизабет сидела, подобрав под себя ноги, и, освещенная пламенем костра, казалась женственной и прекрасной. Тут она вопросительно взглянула на него, и Джед понял, что жена ждет продолжения.

Он огвсл глаза и пробормотал:

– Теперь оно стало больше, потому что я выиграл в карты несколько акров у лорда Хартли.

Он не собирался рассказывать ей об этом. Не должен был рассказывать. Поэтому тотчас же пожалел о своих словах. Ведь Хартли – друг ее отца. Впрочем, дело не только в этом. Она в любом случае ничего бы не поняла. Потому что женщинам не полагается понимать то, что происходит между мужчинами.

Элизабет оживилась:

– Так вот почему вы подрались той ночью! А я не знала, что и думать…

Глядя на огонь, Джед пробурчал:

– Нет, не совсем так. Дело в том, что он мошенничал в карточной игре.

Глаза ее расширились.

– Лорд Хартли? Но… ведь он джентльмен! Такого быть не может! Просто невозможно поверить.

Криво усмехнувшись, Джед продолжал:

– Потом он бросился на меня с ножом, и я его разоружил. Но Хартли на этом не успокоился.

У Элизабет голова шла кругом. Рассказ мужа казался невероятным… но ведь Джед не мог солгать.

– Но почему? – пробормотала она.

Джед понимал, что зашел уже слишком далеко и утаивать что-либо не имело смысла. Как бы то ни было, он решил сказать жене правду – всю правду. К тому же рано или поздно она все равно узнала бы об этом. Правда всегда выплывает наружу.

– Я тоже играл нечестно, – сказал Джед. – И побил его. Он обыграл нечестным путем нескольких парней, а они не могли, просто не могли позволить себе такой проигрыш. И я подумал, что будет справедливо, если они получат деньги обратно. И тогда я обыграл Хартли, а он не мог этого стерпеть. Он ведь не из тех, кто прощает обиду.

Элизабет молчала, и Джед уже жалел, что рассказал обо всем. Что она скажет? Возмутился, станет защищать друга своего отца? Может, возненавидит его, Джеда? Да, конечно же, он сглупил. Он должен был молчать, оставить все как есть. Ему не следовало, ни в коем случае не следовало рассказывать об этом.

– А знаете, – пробормотала Элизабет, – лорд Хартли мне никогда не нравился. Он всегда был вежлив, любезен, и, конечно, мне нечего поставить ему в вину, но в его присутствии мне всегда было не по себе. Думаю, и папе иногда тоже. Но я никогда бы не догадалась, что он может совершить нечто подобное, – добавила она, нахмурившись. – Не думала, что лорд Хартли способен на такое. Ведь он всегда старался казаться настоящим джентльменом. Джед вздохнул с облегчением.

– Джентльмены бывают разные, – заметил он. – Никогда нельзя судить о человеке по внешности.

– Да, конечно, – кивнула Элизабет. – Думаю, вы правы.

Так она избавилась еще от одной иллюзии. Неужели все, что она знала о жизни, – все неправда? Неужели нельзя доверять даже собственному жизненному опыту?

Джед придвинулся поближе к жене. И теперь ему казалось, что будет вполне естественно, если он обнимет ее талию – так, чтобы она положила голову ему на плечо. И она действительно положила головку ему на плечо. Причем все произошло как бы само собой, словно она сделала это машинально. И сердце Джеда тотчас же забилось быстро-быстро…

Какое-то время они сидели молча, сидели, слушая шум дождя и потрескивание костра. Элизабет было уютно и покойно, когда рука Джеда обнимала ее. Она чувствовала себя в безопасности и нисколько не смущалась. От Джеда пахло оленьими шкурами, и казалось, этот запах принадлежал только ему – это был его запах, и он вызывал у Элизабет какое-то странное ощущение… необыкновенно приятное.

Джед заглянул ей в глаза и спросил:

– Вы не голодны?

Не отстраняясь от его плеча, Элизабет легонько покачала головой:

– Нет, только немного устала.

На самом деле она ужасно устала, но поняла это лишь сейчас, когда почувствовала себя под надежной защитой Джеда. Боль в спине немного утихла, но все мышцы словно одеревенели, а голова будто налилась свинцом.

Джед посмотрел на жену и улыбнулся. Было необыкновенно приятно сидеть с ней рядом, обнимать ее и чувствовать на плече ее голову. На усталом личике Элизабет играли блики и тени, и отблески пламени освещали локон, выбившийся из-под шляпки. Джед чувствовал, что ему хочется взять ее за плечи, повернуть к себе лицом и поцеловать, и от этой мысли кровь заиграла у него в жилах. Ему захотелось поднять руку и прикоснуться к ее лицу, он хотел увидеть, как засияют ее чудесные глаза, хотел целовать ее долго и страстно, а потом…

После ночи, проведенной в рыбацкой хижине, он пытался похоронить эти мысли, пытался забыть обо всем, что с ними в ту ночь произошло, и теперь думать об этом было мучительно… Он причинил ей боль, он опозорил ее.

А теперь она прижималась к нему, такая доверчивая, нежная и беззащитная, как ребенок. Но если сейчас прикоснуться к ней, если дать ей понять, что он желает ее, то, может быть, эти глаза наполнятся слезами? Ведь она тотчас же вспомнит о том, что произошло в хижине на берегу океана.

И все же Джед чувствовал, что его влечет к ней неудержимо, он желал ее так страстно, что это уже походило на безумие. Он прекрасно понимал, что сейчас не следует к ней прикасаться, но ничего не мог с собой поделать – не мог избавиться от все возрастающего желания. Что же делать? Наступит ли когда-нибудь этому конец?

Он держал ее в объятиях и слышал ее ровное дыхание, и ничто не могло избавить его от возрастающей тяжести в чреслах. Жар костра был очень слабым, но Джед чувствовал жар собственного тела, чувствовал, как сердце его бьется все быстрее. Он хотел, чтобы она была рядом. Он желал держать ее в объятиях и открывать в ней новое… но он не хотел, чтобы она возненавидела его.

„Элизабет, – думал он, глядя на нее, – позволь мне поцеловать тебя“…

Джед потянулся к ее лицу – и тотчас же опустил руку. Глаза Элизабет были закрыты. Она крепко спала.

Помедлив с минуту, он снял с нее шляпку. Затем осторожно уложил ее на мох и, прикрыв одеялом, подложил ей под голову вместо подушки сложенную шляпку. После чего отошел ко входу в пещеру и долго стоял там, глядя на омытую дождем зелень.