Бросок на юг - Паустовский Константин Георгиевич - Страница 66

Но в дальнейшем, несмотря на прекрасно организованный быт (в нашей семье он, напротив, был несколько сумбурен), несмотря на массу неоспоримых удобств, отец все больше начинал убеждаться в том, что он сам со всеми своими планами и стремлениями становится для Валерии Владимировны не более как жизненным удобством. Правда, удобством очень существенным, самым главным.

Человек неоднозначен, в нем уживаются самые противоречивые качества. И со временем могут начать преобладать те, которых он ранее даже не замечал сам. Как ни парадоксально, но можно сказать что отец изменял не своим женам, а – тому облику, который столь поражал его первоначально и так стойко закреплялся в сознании. Каждый раз он женился на «литературном портрете», а разводился уже с «портретом жизненным». Но при этом, разумеется, имели немалое значение и его собственные человеческие качества.

Уже после смерти отца последняя его жена, Татьяна Алексеевна, говорила мне со свойственным ей умом и откровенностью:

– Вы знаете, Дима, что объединяло нас, всех жен Константина Георгиевича? Мы все были диктаторши, но все его любили больше, чем он нас, не исключая и Валерию Владимировну. Он охотно принимал эту женскую диктатуру и даже дорожил ею. Может, так ему было легче справляться с внешними обстоятельствами и уходить в себя. Но если что не по нему – все менялось. Что-то случалось. Или мы теряли чувство меры и зарывались, или нас «заносило», а с какой из «писательских жен» этого не бывало? Но он никогда не пытался воздействовать на нас, видимо, справедливо полагая это дело безнадежным. Он попросту предпочитал сбегать и при этом мог проявить немало коварства и, если хотите, даже жестокости. И было в этом что-то казацкое. Вот где его запорожское происхождение…

Вообще же в семейных отношениях отец всегда стремился проявить терпимость, спокойствие, понимая, что идеальных жен (как и мужей) не бывает и что женщина не в силах изменить самое себя.

Во всех, так сказать, «внешних сношениях» он охотно предоставлял женам «белую карту», разрешая вести деловые переговоры от его имени, вступать в различные контакты и т. д. Это действительно избавляло его от обременительной жизненной суеты, которой он всегда старался избегать, и сохраняло время для сосредоточенной работы. Короче, здесь он охотно позволял «рулить за себя».

Если жена была не лишена тяги к представительству (к чему он был глубоко равнодушен), то и это оказывалось не так уж плохо. В какой-то мере она все это брала на себя. Даже их резкость и неуравновешенность порой могли быть полезны…

Но отец становился безумно мнительным, если ему хоть немного начинало казаться, что «суета внешней жизни«и «представительства» норовят проникнуть внутрь дома. Лишь на склоне лет у него появились машина, шофер, наконец, даже секретарь. Все это было, по существу, необходимо, но он всем своим видом и некоторыми репликами давал понять, что лично ему все это не нужно, что он-то без этого может обойтись. В этих словах была чистая правда – действительно, обошелся бы вполне…

Насколько охотно он позволял «рулить за себя», настолько резко реагировал на попытки «рулить им». В особенности если при этом «суета внешней жизни» уже всерьез входила в дом и начинала в нем полноправно распоряжаться, отодвигая на задний план его сокровенные интересы.

Именно по этой причине в свое время и потерпел крушение его второй брак.

Летом 1949 года он неожиданно позвонил к нам и сказал, что хочет зайти поговорить. Если я с ним более или менее регулярно встречался, то с мамой после 1936 года он виделся считанное число раз, и то только по деловому поводу. Он не уподоблялся некоторым мужчинам, что поддерживают отношения с бывшей женой, приходят советоваться, каяться и т. д. Колебания у него могли быть только «до», но никак не «после».

Полдня он провел у нас и рассказал, что отношения его с Валерией Владимировной зашли в тупик, создалась обстановка, при которой он совершенно не может работать. В этом главное. Он подробно изложил суть дела, хотя и не без некоторой доли своей обычной пристрастности. Выход из создавшегося положения – только в уходе из дому.

Мама, которая, видимо, знала его лучше меня, неожиданно спросила:

– На кого же ты при этом думаешь опереться?

Он начал рассказывать об одной хорошей старой знакомой…

– Это Таня Арбузова, – сразу отозвалась мама. (Так она назвала Татьяну Алексеевну Евтееву.) Женщины откуда-то знают все.

Меня же поразило не только это. Ведь совсем недавно я видел отца в домашней обстановке. Все было мило, спокойно, и ничто не предвещало такого поворота событий. По крайней мере внешне. Но это-то и было ему свойственно. В свое время развод моих родителей был для них отнюдь не легким, но он прошел достойно. К сожалению, во втором случае сложилось иначе. Отцу пришлось буквально «вырываться», преодолевая немало препятствий.

Напрасно обвинять во всем Валерию Владимировну, как это уже проскальзывает в некоторых мемуарах. В браке бывает так все но, что, когда происходит разрыв, – неизвестно, кто больше виноват. Очевидно, оба. Да и само слово «вина» здесь неуместно.

В самом начале повести «Далекие годы» отец гимназиста, героя книги, говорит ему: «Боюсь, погубит тебя бесхарактерность».

Эта фраза вызывала самую различную реакцию. Некоторые из близких людей и друзей отца приняли ее как должное, другие – напротив. Вениамин Каверин, например, в телепередаче об отце повторил ее с большим удивлением и сказал, что не встречал, пожалуй, писателя со столь цельным и сильным характером.

Отец выработал твердый характер во всем, что касалось его дела, то есть писательства. Но многим казалось, что это компенсируется уступчивостью в личной жизни, где он на первый взгляд подчинялся обстоятельствам.

Может ли поведение человека успешно строиться на сопоставлении противоречивых слов: «бесхарактерность – характер»? Очевидно, в отдельных случаях может. В свое время, когда второй брак стал неизбежным, Валерия Владимировна со свойственной ей решительностью заявила, что семья без ребенка – не семья. У нее возник план, по которому таким ребенком должен был стать я.