Книга скитаний - Паустовский Константин Георгиевич - Страница 80

18/V. Кошмарная информация в РОСТе. Все ползет. Гной, смердит трупом. Нельзя схематизировать и выхолащивать. Жизнь. Ослиная прямолинейность и узость мысли, равная слабоумию. Гулял вечером.

25. С Димом в Парк культуры и отдыха. Дим чудесен. На пароходе. Розовый дым, красные кирпичи Москвы…

26 сент. Вечером с Кролом в Камерном на «Сирокко». Галерка, голос Церетелли. Великолепная чепуха. «И друзей за самоваром поздравляет с легким паром»…

27. Приехал Гехт. Рассказ о князе Трубецком. (Допрос: «– Вы участвуете в контр. – рев организации? – И-и, милые, и рад бы, да разве теперь можно, – все ведь теперь на учете»). Пролетарий. Покупки с Кролом. Пречистенка, выставка французского искусства. Холод и солнце в переулках.

У Лившицев…

1/Х. Снова жар, страшнейшая головная боль. Читаю «Мадам Бовари» Флобера – чудесно! Фламандец…

6. Утром на выставку французского искусства. Пречистенка, яркие сизые тучи, холод, лазурь. Большинство картин – евреев из Витебска (при чем тут Париж и Франция). Есть хорошие вещи. Валлотон – гавань в Гонфлере – изумительный мутный тон зеленой воды, но чувствуется, что вода прозрачная. Утрилло, – умирающие улицы Монмартра. Грищенко – прибой волн и облаков (остров Русс). И тут же рядом – Гоген, плотский, вещный, упругий. «После дождя» Ван-Гога. Блеск луж, зелени, дым поезда. Матисс ярок и чудесен…

7. Утро. С Кролом на Каланчевскую площадь встречать красинцев. Холод, пустые трамваи, жидкая толпа. Громкоговоритель. Идиотские пронзительные речи москвичей. Голос Чухновского, – мужественный, полный, привыкший перекрикивать шум шторма и мотора…

12. Библиотека. «Дневник капитана Скотта». Потрясающая книга. Разговор о театре. Единственное хорошее, что вы можете сделать в жизни. Вечером – к Гехту. Автобус. Черная и глухая Марьина Роща. Свистят в два пальца. Голубые обои. Ильф и жена его – красавица Маруся. Верочка. Отзыв о Гюго – испорченный клозет.

14. На стадион «Динамо». Петровский парк. Лимонная листва, запах земли, осень. Бетонный стадион. Холод. Толпа. Матч: Ленинград – Украина. Красные и голубые. Замерз. Увлекает. Дикость. Удар в висок, человек лежит как плеть – толпа рычит и гогочет, как зверь. «Долой с поля». Обратно пешком, холодный пепельный закат и немая Москва…

18/Х. Утром – большой разговор с Кролом. О Щаташе] – она мужественна, молодость. Начал писать новую вещь. Названия еще нет – «Упрек» (кажется, лучшее). Писать очень хочется, – много снов, фантастики, красок. В этой вещи радость и печаль будут неразрывны, неотделимы. РОСТА. Я скован, молчу, как-то сразу ушло все былое очарование…

24. Вечером Урин читал у нас свой новый рассказ «Клавдия». Рассказ прекрасный. Нужно – или бросить писать или стать настоящим писателем. Со мной мало считаются. Слова Коли о романах для «кино». Слезы Крола. Во мне – кризис, – или я выздоровею или – крышка. Без писательства я уже жить не могу. Все беды приходят сразу.

25.Х Собор Василия Блаженного. Сумрак, путаница переходов, ниши, церковки. Иконы – слоновая эмаль. Плиты… Все дни – страшная тоска, отвращение к себе. Я не настоящий, не всамделишный человек, с поврежденной психикой. Повреждение какое-то тихое, упорное, мучительное.

И писательство, и выдумки, и хвастовство, и непонятные увлечения, и бесплодие мысли – все это от тоски, от душевной мертвенности. Живет только тело, внутри как-то все высохло, сморщилось, – должно быть, оттого я делаю так много глупого. Меня раздирают на части десятки людей во мне самом. Я думаю о жизни, которой не может быть, – наивной, прекрасной до глупости, – за это меня презирают, в лучшем случае снисходят, как к безвредному чудаку. Много говорят о том, что я пишу, сердятся, недоумевают. В чужом молчании я чувствую прекрасно мысль о том, что я «слабенький писатель», но никто, никто не видит, или не хочет видеть, сколько тоски, отчаяния, крови и заплеванных надежд во всей этой глупой фантастике. Я всегда думал, что книга должна быть как человек – и прекрасна, и отвратительна, и умна, временами нелепа, и искренна, и фальшива, – ведь это же человеческий документ! Я не люблю писателей без недостатков. Но олимпийцы, люди, съевшие зубы на литературе – на формальных методах, теориях построения сюжета и т. п. умных вещах думают иначе. Они, конечно, правы.

Но очень больно примириться вот сейчас, когда ушло 2/3 жизни, с мыслью, что обманывал других и себя, что писательство мое – чушь и мне уже совсем нечего делать в жизни. Нет ни минуты, когда я не ощущал бы это чувство катастрофы, о котором я даже никому не могу рассказать. Слезы – слабость…

26. Библиотека. У Оцаркина – разговоры, книга выйдет в конце года. Один. Тяжесть. Коля о «Блистающих облаках». Удар. Фальшиво, никому не нужно. Долго говорил с Кролом. Слезы.

17/XI. Писал весь день дикий рассказ о Томасе Кукки. Выходит. По черным улицам, Покровскому бульвару в РОСТА. Ветер, я в длинном пальто. Свежесть. Один… Думал – мне надо работать (писать) и жить для того, чтобы работать. Остальное все – к черту… У меня бывает временная слепота на людей…

19. «Пролетарий». В стране нет бумаги. Выход книг задерживается…

20. У Шторма – диктовал с 11 до 4. Было неловко, будто этим я возмещаю долг. Шторм правил. У нее лицо блестит, будто смазана маслом. В «30 дней». Пусто, сидел, правил, усталость…

21. Утром – «Пролетарий», арапистый Оцаркин. С Колей в библиотеку. Переулки Утрилло. Сырая земля. Чистые пруды, тусклая вода. Федотов. Брюки – трубой. РОСТА…

23. «Огонек» – уютный особняк на Страстном бульваре. Отнес книжку «Прыжок в Карибское море». Надо работать. M – ноет. Психическая заражаемость, синяя книга. Усталость. Непосильное бремя, у меня все меньше сил и все больше усталости. Чтобы жить интересно и без забот, надо работать, как каторжник. Порочный крут – тогда не остается сил жить,

24. Крол нервничает, сбивает настроение. В РОСТе громадные стенограммы, устал, болят глаза… Весь вечер лежал, голова налита свинцом, старость пудами входит в тело и в душу… Гика уволили – партизация аппарата. Последняя подлость.

10/XII. Встал, еще трамваи шли с огнями… Сессия ВЦИК. Кремль, снег, тишина музея, Новгорода. Суровые апсиды. Андреевский зал. Белый с золотом, похож на церковь. Кулуары. Георгиевский зал. В зеркалах он отражается наискось, косо, весь зеленый и голубой, золотых позеленевших колоннах, в дыму. Гроздья люстр. Буденный страшно вежливый, со шпорами. Пустые бессодержательные речи, угрозы (кулак в кармане). Кукольная комедия.