Старое русло - Ванюшин Василий - Страница 13

«Я задохнусь здесь раньше, чем умру от жажды, от голода или укуса змеи», — с ужасом подумал Алибек и бросился на песчаный поток, снова начал лихорадочно работать руками и ногами. Но быстро выдохся и в изнеможении опустился. Сердце билось так, что, казалось, вот-вот оно разорвется от напряжения.

Алибек достал коробок спичек, по привычке тряхнул им — пусто!

«Спички кончились! Но когда же я их успел истратить? Я, кажется, экономил, приберегал…»

Он открыл коробок и ощупал его пальцем. Пусто! Но отбрасывать коробок не хотелось: это единственная вещь, которая была у него в кармане. Но и она теперь не могла принести никакой пользы. Алибек последний раз провел пальцем по донышку ящичка в коробке. О чудо! Спичка! Но откуда она взялась?

Алибек догадался, что спичка застряла в углублении между краем донышка и стенкой ящичка — там был зазор, снизу заклеенный бумажкой. Никакого чуда нет, все было просто. Но ведь он хотел выбросить коробок, а в нем, оказывается, была спичка.

Это малозначащее в обыденной жизни событие многое значило для Алибека сейчас. «Надо хранить надежду до конца, надо верить, не нужно отчаиваться, — твердил он, поднимаясь, чтобы снова приняться за тяжелый труд. Но работал он мало, скоро устал и присел.

Мысли снова вернулись к единственной спичке, которую он, обнаружив, решил приберечь на самый последний случай, когда без света никак нельзя будет обойтись. Сейчас это решение поколебалось.

«Приберечь или зажечь? — думал он. — Надо бы посмотреть, что вокруг, есть ли какие-нибудь изменения в засыпанном выходе. Песок, кажется, плывет сверху слабее… Но это уж наверняка последняя спичка. А, все равно!»

Достав единственную спичку, он осторожно, чтобы не сорвать головку, чиркнул о коробок. Тонкое лезвие пламени осветило потолок, стену и отверстие в ней, засыпанное песком. Алибек вскочил — радость прибавила ему силы. Труд даром никогда не пропадает. Он и тут не пропал, хотя вначале трудиться, казалось, было бессмысленно.

Песок уже не сыпался сверху, не было его косого ската возле отверстия, края которого хорошо были видны при свете спички. Алибек бросил спичку, еще недогоревшую, сунулся в отверстие и взглянул вверх. Но там была такая же тьма, как и всюду вокруг, и свет неба не находил ни единой щелки, чтобы проникнуть вниз, в подземелье к Алибеку.

И все же он воспрянул духом. Еще немного усилий, и он выберется из этой могилы!

Алибек заработал быстро — как собака, лапами роющая яму. Песок прекратил наступление. Алибек уже мог протиснуться туловищем в отверстие, а света все-таки не было видно. Он продолжал копать, отбрасывая песок, рыл прямо перед собой и вверху, но над головой по-прежнему была темнота. Вдруг пальцы его задели что-то твердое, как железо. Он ощупывал, очищал от песка это твердое и не мог понять откуда взялось оно. Что-то огромное, тяжелое лежало сверху, наглухо загородив выход. Задыхаясь и плача от досады, Алибек царапал ногтями эту неожиданную преграду, пытался сдвинуть, упираясь ладонями, снова хватался за нее ногтями и готов был грызть зубами, если бы смог дотянуться. Ему удалось отломить небольшой кусочек с острыми краями. Ощупав его. Алибек не сразу понял, что это, и взял на зуб.

Это был обломок кирпича.

«Так вот что наверху — кирпичная стена! Вот что означал тяжелый грохот, когда я сунулся к выходу, — смерч повалил стену, она рухнула целиком, осыпала песок и загородила выход!» — догадался Алибек, и руки его опустились вдоль туловища. Он устало прислонился к стене, но голова кружилась, и пришлось лечь на песок.

Он лежал долго, чувствуя, как бьется, надрываясь, сердце, как смрадом несет из подземелья и удушье забивает легкие. «Неужели это конец? У меня нет сил, чтобы пробить эту каменную стену, я задыхаюсь…».

Он стал на колени. Если бы он мог взглянуть на свое лицо, то ужаснулся бы. Глаза были красными, на запыленных щеках темнели борозды, проложенные каплями стекающего пота, — казалось, лицо исполосовано шрамами.

— Люди, друзья! — хрипло вырвалось у него. — Помогите! Я пропадаю. Не дайте погибнуть. Неужели никто не услышит меня? Помоги-ите-е!

Обезумев, он открывал рот и думал, что кричит, но у него получались только стоны и хрип.

Вдруг ему показалось, что кто-то откликнулся, чей-то очень знакомый голос сказал: «Алибек!» Он вздрогнул и, будто очнувшись от тяжелого сна, повел глазами из стороны в сторону.

Но кругом была все та же без просвета темнота и могильная тишина. Даже змеи успокоились — не слышно было их злобного шипения.

«Я, кажется, схожу с ума, — слабо подумал Алибек. Здесь моя смерть. Я придавлен каменной стеной, как могильной плитой. Выхода нет. Света нет — темнота. Хоть бы еще одна спичка! Взглянуть последний раз вокруг… Нет ни единой спички, и коробок брошен вниз. Но ведь я хотел бросить его и тогда, когда в нем была последняя спичка. Не надо терять надежду. Собрать последние силы… Я слышал голос. Чей же это голос: знакомый, тонкий, нежный… Это ее голос. Это Лина сказала: «Алибек!» Но это мне почудилось: она не знает, что я здесь, как в могиле… Неужели я не увижу ее больше? А я ведь хочу ее видеть, очень хочу, и она об этом знает. Неужели не скажу ей больше: «Цветок пустыни», не дотронусь пальцами до ее руки. Какая она хорошая, какие волосы, глаза!..»

Он приподнялся, и еще больше расширив в темноте глаза, прошептал:

— Я хочу видеть тебя, Лина, и потом — хоть умереть. Но это невозможно: ты далеко и ничего не знаешь обо мне… Но все равно я вижу тебя, представляю, как живую. Лина, смотри на меня!

Он напряг все силы воображения. Ему, как жизни, хотелось, чтобы она оказалась рядом и протянула руку, чтобы дотронуться до этой руки с нежной, как атлас, кожей.

И он увидел ее, но не такой, какой хотел видеть. Лина сидела на верблюде и, повернув голову, смеялась и подзадоривала: «Прыгните!» И опять смеялась, но с укором: «Не можете!»

И он чувствовал, что лежит, как скованный, лишенный, сил. Она еще говорила что-то, губы ее шевелились, но слов не доносилось — это было, как в кино, когда пропадает звук. Но и по одному движению губ Алибек понял, что она говорила: «Попробуйте-ка прикоснитесь! Не сможете…» И ясные глаза ее улыбались из темноты.

— Смогу! — Алибек стукнул кулаком по песку, и видение исчезло. Тяжело поднявшись, он уперся руками в верх отверстия, выгнутого луком и, раскачиваясь, прохрипел в темноту перед собой как заклинание. — Не умру здесь, не умру! Найду силы, чтобы увидеть ее… Буду выламывать эти кирпичи один за другим. Наступит же когда-нибудь конец!..

И сначала медленно, потом все больше ожесточаясь, он стал колотить руками в опрокинувшуюся над головой стену, царапать ее ногтями. Кирпичи не поддавались, но вот отделился один, отломился другой… Руки его стали липкими от крови, но боли не чувствовалось.

«Не раздавил ли я змею?»— подумал он, принимаясь за очередной кирпич и расшатывая его.

Работать стоя, с поднятыми руками, было трудно, но он не садился, отдыхал прислонившись к стене, и снова, обливаясь потом и слезами, исступленно кидался на камни, скреб их, ломал ногти, кровянил пальцы.

— Пусть умру, но под солнцем, чем в этом подземелье, — хрипел Алибек.

Он уже глубоко расковырял стену, но света не было. И вот отвалились сразу два сцепившиеся кирпича; падая, они сильно задели щеку. Алибек вскрикнул, но не от боли — сверху хлынул солнечный свет. Алибек закрыл глаза и долго не решался открыть снова.

«Неужели это свет? — думал он, прислонившись к стене. — Не обманывает ли меня зрение?..»

Свет проникал даже сквозь веки — они были розоватыми, легкие жадно вдыхали свежий воздух.

Алибек приоткрыл глаза. Небо было светло-голубое, солнце стояло в зените.

— Не вечер и не ночь, а день, — прошептал он. — Как хорошо, что надо мной солнце! Сколько же времени я пробыл в этом страшном подвале, будь он проклят!

Счастливые дни

— Алибек, я буду возле вас за сестру милосердия — так распорядился начальник экспедиции. Я кончила курсы медсестер, и меня назначили на эту должность. Я буду кормить вас с ложечки, как малое дитя. Вы, конечно, не дитя, но руки у вас забинтованы и поэтому вы не в состоянии держать ложку.