Равноденствия. Новая мистическая волна - Силкан Дмитрий - Страница 59

Чу! Слабый звук плачущей струны, до предела напряжённый, готовый в любую минуту сорваться, замолкнуть навеки.

Звон стекла, зеркальная поверхность Небес мгновенно разрывается, острый луч рассекает каменную твердь; мелкая дробь расколотых камней; разноцветный бисер, водопадом низвергающийся в глубокую пропасть. Разорванные облака, осколки солнца, ужас распадающегося времени: Вселенная превращается в сгусток туго сплетённых нервов, сжимается на миг и тут же… Острые иглы вонзаются в размягчённую плоть.

Брошены силуэты угасающих мгновений… Она смеётся леденящим хохотом. Смятение Богов, окаменевшие лики, античные статуи, сцены из жизни героев, подвиги Геракла, напиток Гекубы — отравленные желания. Взрыв огненной стихии и брызги пены морской — раскалённая лава.

Завеса сорвана, грохот и треск разрывающихся звуков… Разрушенные храмы, искажённые лики рембрандтовских старцев; змеиная улыбка на устах младенца, тёплая струйка крови, стекающая с растрескавшегося холста; побелевшие губы, шепчущие слова проклятия. Колокол, маятник, взбесившиеся стрелки часов, запах вулканической пыли, электрический свет фонаря… И вот, уже облачённая в красное, в бешеном ритме вращается, кружится Смерть.

Вращения, оси и параллели, эллиптическая орбита Земли — всё смешано; пряные розы, галлюцинации, словно пьянящее вино в золотистых кубках.

Крепко-накрепко перевязано: руки, тонкие пальцы, нити. Взвизги струны на последней ноте, дыхание перехвачено — альты и скрипки! Сломано, сорвано; на потемневшем небосклоне кровавая Луна, обрывки старого холста, пёстрые лоскутья шёлковой ткани.

Томный звук умирающей арфы — кончено!

…Вот и опадают последние листья, осень… За окном уже вечер и лёгкой дымкой стелется синеватый туман. Мягкое кресло, камин, часы с золотым циферблатом, портреты старинных предков. Тихая мелодия едва доносится с улицы. Скоро выпадет первый снег… Остановись, неведомый путник, прислушайся, и, может быть, там, в прохладе увядающего сада, — ты услышишь её чудное пение… Она проходит, тебя не замечая…

…В заколдованном замке, в мире образов и идей, в галлюцинациях сумерек, в мире зеркальных отражений, где меняются лики в пространстве зыбких предвестий, — ты единственный свет мой, о Смерть!

Я поднимаюсь по ступеням Таинственного замка, я восхожу к престолу Его, Светозарного Властителя Мира Теней… Я, преисполненный священным трепетом, взываю к Нему, молю о спасении:

«Благослови неверного раба Твоего, благослови! На вечное страдание, на вечное томление, на вечные муки… Я пленник Твой, о Светозарный Сыне Божий, я пленник Твой!»

В этом мире, в мире образов и идей, в мире зеркальных отражений, я ищу ответа, я жажду Слова — того, что прежде всего сотворило… В мириадах огней, во множественности бесконечных пространств, разветвлениях таинственного лабиринта, в изменчивости числовых измерений — лики Твои прозреваю, Создатель Вселенной.

Непостоянство времени, дробящееся множество изломанных линий, магический кристалл многогранных воплощений — Светозарный Создатель!

Умолкни, о сердце, умолкни. И Смерть, что явилась однажды ко мне в Зеркалах Сновидений, — Колдунья и Чаровница, — серебристое покрывало твоё скрывает Сокровище Мира. Маленькая волшебница, фея, играющая на златострунной арфе; прародительница поэтов — Смерть, что вселила сомнения в сердце моё; Смерть, что явилась однажды ко мне, заворожила, увела в магический лабиринт сновидений, заставив забыть мне навеки имя ТВОЁ…

Тебе воссылаю славу, к. Твоим стопам припадаю, о Смерть!

Божественный фимиам Твой рождает призраков Ночи, крылья Твои уносят в страну неведомых сновидений… Приди же из Бездны, в заколдованных образах воплотись — в наркотических экстазах зреет облик непризнанной Истины…

Блажен наркотический рай — суета мира побеждается мимолётными озарениями Вечности.

Блаженны Безумные — через врата Смерти им уготовано пройти.

Блаженны пребывающие в Скорби — сияние сфер Божественных откроется перед ними.

Отныне я одинок, и море туманное — другом мне будет,

И ветер, что Весть посылает к иным берегам.

В безмолвии Неба — пространства миров бесконечны.

Но стёрты из Памяти Вечной все Твои письмена…

Я пленник, я раб Твой — умолкни навеки, о сердце!

Исчез тот последний обман, как пустынный мираж.

Надежды бесплодны, и снов золотых Бесконечность

Уводит меня к Бытию очарованных стран…

Быть может, между Богом и Дьяволом существует некто Третий:

в пустоте безымянного пространства, во всепоглощающей Тьме, где нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего — где Пространство и Время снимаются дурной Бесконечностью Инобытия.

Мы постигаем весь ужас пошатнувшегося существования — Некто Третий рождает в нас состояние неустойчивости; Там, за гранью Времени и Пространства, моё «Я» теряет своё предназначение, оно двоится, множится — и так без конца, без начала и конца… Ни Истинного, ни ложного — ничего определить невозможно, ибо ты уже не ты — лишь призраки, тысячи зеркальных отражений. То, что некогда было твоим «Я», умерло, ушло безвозвратно…

Погружение в потустороннее Ничто — леденящий ужас охватывает душу; Некто Третий не ведает границ, он сам лишь часть этого Ничто, а точнее — множество его частей. Он не может ни разрушать, ни созидать: будучи включённым в Бесконечное — Он являет собой полное бездействие, называемое эллинами «атараксией».

Тот адский холод, что охватывает меня, тот неумолимый страх, что заставляет двигаться всё дальше и дальше по направлению к Бездне, напоминает мне Магический заколдованный круг Асайи. Этот полный покой, это безмолвие Бездны подобны призрачному видению: Неведомый Град, Ирольн, возникающий из круга Вечности; он весь соткан из тончайших флюидов, моих воспоминаний, туманных грёз… Полным покоем охваченный во множественности миров, он имеет одного лишь Хранителя — Того Самого, Третьего, кто, быть может, является единственным Властелином Мироздания. Некто Третий сторожит врата Града — моя душа у него в плену. Ибо всё, что должно принадлежать мне, в действительности принадлежит Ему — мои мысли, воспоминания, образы, видения; и, наконец, моё «Я»…

Я пленник в Его таинственных чертогах.

Послушайте, послушайте: ведь это только сказочка, маленькая сказочка — лёгкая эфемерная бабочка, мои лирические песни, ужасающий сон…

Алексей Авдеев

Розмерта

Я пишу эти строки в абсолютном безмолвии угасающей ночи, а рядом со мной лежит прекраснейшая женщина из всех, когда-либо рождавшихся на земле, — Розмерта. Её красота совершенна. Длинные волнистые волосы цвета воронова крыла обрамляют чуть удлинённое бледное лицо. Огромные ресницы опущены, и их чернота резко выделяется на фоне белоснежной кожи. Небольшой изящный нос — одно из искуснейших творений природы; а стоит перевести взгляд на тонко очерченный сладострастный рот и округлый подбородок, как всем сознанием завладевает одна только мысль: едва ли найдётся в мире что-либо более совершенное, чем это лицо. Разве только тело Розмерты — она обнажена, и её кожа матово светится в призрачном свете свечей. Тени играют в изгибах её фигуры и надолго затаиваются в глубине потаенных впадин её тела.

Кажется, что она спит. Но нет — она мертва. И эта смерть — мой свадебный подарок.

Я помню начало — как только я увидел Розмерту — сразу же неистовый огонь страсти вспыхнул во мне и начал меня пожирать. Это было мрачное, сверхъестественное пламя всепоглощающего влечения. Но она не чувствовала ко мне ничего, кроме лёгкой симпатии, и вряд ли могло быть по-другому. Она, дитя дня и солнца — жизнерадостная, весёлая. И я — сын мрака, мрачный и меланхоличный, почти не выходивший за пределы своего жуткого ночного мира. Но я хотел её. И это было свыше моих сил. И ещё — я не мог даже прикоснуться к ней, пока она была жива, — странное, болезненное состояние владеет мной — я чувствую отвращение ко всему живому, огромную неприязнь ко всякому проявлению органической жизни. Когда Розмерта спала — а мне часто доводилось видеть это, — я весь был полон, наряду с охватывающей меня жаждой страсти, нежного томления. Но стоило ей открыть глаза — и жизнь снова пробуждала во мне отвращение, как я этому ни сопротивлялся.