Ночь в Гефсиманском саду - Павловский Алексей - Страница 22

У нас нет сведений, как жилось Ревекке после смерти отца в доме Лавана, но если учесть его жестокость по отношению к Иакову, будущему сыну Ревекки и Исаака, когда (в будущем, конечно) тот попал в услужение к Лавану, чтобы получить право жениться на Рахили, то можно догадаться и о другой причине быстрого ответа Ревекки. Наверно, ей не так уж сладко жилось у Лавана, если она не осталась даже и на те десять дней, что Лаван и мать давали ей, дабы она еще раз все обдумала и взвесила. Мы не можем строить по этому поводу особенных догадок, но все же не можем не обратить внимания на деталь, почти подчеркнутую в Библии. Это то место, где рассказывается, как Лаван выбежал к Елиезеру, еще стоявшему у своих верблюдов, когда увидел золотую серьгу, подаренную Ревекке, и как был тщеславно поражен богатством даров, преподнесенных и ему, и Ревекке, и всем родственникам, жившим в то время в доме Нахора.

Возможно, что эти два обстоятельства, свидетельствующие о характере Лавана и об атмосфере в доме, сыграли какую-то роль в быстром решении Ревекки, не очень-то, по-видимому, державшейся за эту семью. Кроме того, ей, как и всякому молодому существу, хотелось новых впечатлений.

Однако чyдeсныe предзнаменования и не менее чудесные совпадения сыграли в этом деле, по-видимому, все же более важную, а может быть и единственную, роль, чем разного рода бытовые причины, о которых мы, по сути, ничего не знаем и можем лишь догадываться и строить на этот счет предположения.

«И отпустили Ревекку, сестру свою, и кормилицу ее, и раба Авраамова, и людей его…

И встала Ревекка и служанки ее, и сели на верблюдов, и поехали…» (Быт. 24: 59, 61).

Далее рассказывается, что после нескольких дней пути они наконец прибыли к дому, но еще по дороге, не доезжая, Ревекка увидела в поле человека и сразу догадалась, что это Исаак. На всякий случай она спросила у сопровождавшего ее Елиезера, кто он, и слуга ответил, как она, впрочем, и ожидала, что это Исаак.

«И ввел ее Исаак в шатер Сарры, матери своей, и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее; и утешился Исаак в печали по Сарре, матери своей» (Быт. 24: 67).

Так счастливо (что, кстати сказать, редко бывает в Библии) закончилась вся история.

ИСААК И ЕГО ДЕТИ

Старый Авраам был очень доволен счастливой женитьбой сына. Была у него и другая радость: он узнал, что первенец его, Измаил, не только жив, но что многочисленные потомки его широко расположились между Евфратом и Черным морем. Правда, придерживались они другой веры, но все равно то была ветвь Авраамова.

После смерти Сарры Авраам долго горевал, но, чувствуя в себе еще немало сил, вновь женился. От второй его жены, Хеттуры, было шесть сыновей. Они быстро подросли, появились внуки, и Авраама, а также Исаака стал тревожить вопрос о наследстве. По законам и обычаям того времени наследником мог быть только первородный сын. Об Измаиле, разумеется, речи не шло, он давно жил самостоятельно и даже не желал показываться в дом отца, затаив обиду за изгнание в пустыню. Чувство обиды, переросшее во вражду, перешло затем и к его народу, презиравшему потомков Авраама.

Следовательно, первородство переходило к Исааку.

Как ни грустно было Аврааму, но он отделил шестерых своих сыновей,, а с ними вместе и внуков, посоветовав им направиться к востоку от Ханаана, где, как он знал, было еще очень много свободных и богатых кормом пастбищ. И они ушли на восток, наделенные богатыми дарами и, по-видимому, понимая справедливость принятого решения, поскольку оно полностью соответствовало всем обычаям предков.

И все же – увы! – и этому народу, происшедшему от Авраама, постепенно стало свойственно чувство вражды к потомкам первородного Авраамова сына Исаака. Надо думать, что как ни священны были обычаи и непреложные законы, регулировавшие права наследства, все жеживое чувство не могло с ними полностью смириться и обида, глубоко затаенная в тех людях, что ушли на необжитые земли, оказалась подобна раскаленному углю, лишь едва прикрытому пеплом внешних приличий.

Между тем наступил день, когда Авраам, достигший к тому времени ста семидесяти пяти лет, умер.

На его похороны прибыло все его бесчисленное потомство, в том числе и Измаил, нарушивший ради этого печального и торжественного события обет, данный самому себе, – не возвращаться к отцовскому порогу.

Авраам был погребе н рядом с Саррой – в пещере Махпела.

Исаак и Ревекка страстно любили друг друга. На их семейной жизни, исполненной добра и взаимоуважения, словно лежала некая благодать.

Но повторилась давняя история, а именно та самая, что долго была причиной горя Сарры и Авраама. У них не было детей. Богатое жилище, которое и так опустело после отъезда шестерых Авраамовых сыновей и многочисленных внуков, совсем осиротело, когда умер сам Авраам.

Исааку было уже шестьдесят лет, и он все чаще думал о наследнике, порою почти отчаиваясь в своей надежде. Ревекка же, несмотря на то, что годы шли, была тем не менее твердо уверена, что станет матерью. Счастливое начало ее замужества, благословленное явными знамениями свыше, убеждало ее в необходимости ждать и надеяться. Она не допускала и мысли, чтобы выбрать для Исаака наложницу, как это сделала когда-то Сарра, продлившая род рождением Измаила. Ей мешало и чувство женской ревности, так как она любила Исаака с той безраздельной страстью, которая не предполагает возможности пребывания в семье другой женщины.

И вот настал день, когда, убедившись по всем признакам, она сообщила Исааку, что у них будет ребенок. Радость обоих супругов не поддается описанию.

Ревекка родила двоих мальчиков.

Первым появился Исав, а следом за ним, держась, как рассказывали, за его пятку, – Иаков.

Мальчики, однако, разительно не походил и друг на друга. Их различие особенно стало бросаться в глаза, когда они подросли. Исав был коренастый, краснолицый, косматый, тело его было покрыто шерстью. Он любил охоту и надолго уходил из дома, выслеживая зверей. А Иаков отличался не только красотою, но и женственностью, он был мягок, кроток, незлобив, любил уединение. Естественно, что дружбы между братьями не было, и Ревекка при случае любила вспоминать, что еще в своем чреве, когда она носила их, постоянно чувствовала толчки, словно кто-то внутри дерется. Она вопрошала тогда Бога, что бы это могло значить, и Бог во сне объяснил ей, что от братьев в будущем произойдут разные народы и что им суждено вечно враждовать между собою. Как мы увидим, так и случилось. Все же Иаков по-своему любил своего грубоватого и диковатого брата, ему нравилась дичь, какую он приносил, и его скупые рассказы об охоте.

Поскольку Исав родился минутою раньше Иакова, он считался сыном первородным и, как мы уже говорили, по тогдашним обычаям становился преимущественным наследником после смерти отца. Тут и споров не могло быть. Но Исаака смущало предсказание, данное ему при рождении сыновей, о том, что старший будет в подчинении у младшего. Предсказание основывалось как раз на том факте, что младший, то есть Иаков, при рождении держался за пятку старшего, а держаться за пятку было в речи этого народа своеобразным фразеологизмом, означавшим примерно: «Уйди с дороги». И, следовательно, если верить такому предсказанию, а Исаак, как и все его сородичи, твердо верил в предсказания, приметы, пророчества и предзнаменования, то выходило, что каким-то непонятным образом Исав, в конце концов, окажется в подчинении у своего младшего брата.

Иногда, как мы знаем, судьба играет в довольно затейливые и неожиданные игры, простые лишь с виду, но серьезные по последствиям.

Так и здесь. Однажды Исав вернулся с охоты страшно голодным, к тому же и охота была неудачной, так что он пришел домой, чего никогда не бывало, с пустыми руками. А Иаков как раз к этому времени сварил себе похлебки из красной чечевицы. И Исав, увидев похлебку, сказал: «Дай мне поесть». Иаков как бы в шутку ответил ему: «Продай мне теперь же свое первородство». То была, конечно, не шутка; наверно, в сознании Иакова бродила смутная мысль, что судьба к нему несправедлива. Зачем зверолову Исаву, думал, по-видимому, Иаков, зачем ему первородство, со всеми вытекающими из него имущественными благами, если он, Исав, вольный и дикий, совершенно не дорожит ни домом, ни имуществом и вряд ли когда займется ведением большого и сложного хозяйства, требующего забот, внимания и расчетов? Разве Исав, со своим необузданным характером, станет разводить овечьи отары, умножать число верблюдов, ослов и лошаков? Разве он будет вести торг с купцами, и снаряжать торговые караваны в дальние города? Нет, представить охотника Исава, не расстающегося с луком и привыкшего дышать вольным воздухом охоты, в такой роли было невозможно. Наверно, и Ревекка, страстно любившая Иакова и недолюбливавшая Исава, что-нибудь подобное говорила своему мужу Исааку, а ее любимец слышал эти беседы. Вряд ли Исаак поддерживал такие разговоры, тем более что они были совершенно бесполезны, но тревога за будущее посещала и его. И вот, снимая похлебку с огня и собираясь, подать ее голодному брату, Иаков вдруг и даже неожиданно для самого себя сказал ему: «Продай мне теперь же свое первородство», на что Исав, не терпевший голода, ответил: «что мне в этом первородстве?»