Беатриса в Венеции - Пембертон Макс - Страница 44

— Синьорина, — сказал он спокойно, — если вы поможете мне, я уверен, что я буду в состоянии подняться.

Она покачала головой, но пальцы ее невольно крепко сжали руку, которую он протянул ей, и она все же помогла ему подняться, как он этого желал.

— Это вам строго запрещено, — сказала она и затем, обращаясь к старику, добавила. — Ведь правда, Филиппи, вы стоите за то, чтобы граф не поднимался?

— Если бы он мог надеяться на то, что останется жив, конечно, я настаивал бы на этом. Пусть он вооружится терпением, я ничего не могу обещать, — заметил он задумчиво.

Гастон чувствовал себя очень слабым от большой потери крови, голова его кружилась.

— Дайте мне глоток вина, — сказал он, — и я всем буду говорить, что вы — самый лучший доктор во всей Вероне.

Бианка, очень довольная тем, что он обратился к ней с просьбой, на этот раз не стала спрашивать мнение Филиппи, она наполнила кубок вином и поднесла к губам больного, он выпил залпом драгоценный напиток и, вернув кубок обратно с благодарностью, спросил ее:

— Правда ли, что меня принес в этот дом старый сержант Дженси?

— Нет, — сказала она с торжествующим видом, — вас принес сюда не Дженси.

— Но кто же? — Я ничего не помню, в голове моей все перепуталось.

Бианка подумала немного, потом рассказала ему все, как было.

— Когда вы выехали из замка сегодня утром, я была все время с вами, но только вы не видели меня. Я слышала, как вы говорили с народом в амфитеатре, и мне сказали, что вы проедете мимо моего дома, чтобы попасть к собору. Я поспешила домой и созвала своих слуг, может быть, я уже тогда думала о том, что мне придется спасать вас, и я впоследствии была рада, что оказалась на месте в минуту опасности. Мои слуги ввели лошадь вашего сержанта в мой двор, я приказала им это сделать, я следила за вами из окна, хотя вы этого, конечно, не могли знать.

Он понял ее и спросил, что же сделалось с остальными; ответ ее он почти предугадывал.

— А что сталось с моими людьми, синьорина?

Она отвернулась от него, говоря:

— Сержант Дженси и еще трое солдат вернулись в крепость.

— А остальные?

— Они не вернулись.

Он знал, что они были убиты, и он опустился снова на подушки с тяжелым вздохом человека, сознающего, что его постигла неудача. Его обещания Валланду в это утро, его уверенность, разговор о правосудии и братстве — к чему они привели? Бонапарт через несколько часов узнает всю эту историю. Он, Гастон де Жоаез, присланный для того, чтобы поддержать мир, сразу же попал в уличное побоище, при первой же своей попытке водворить этот мир, и оскандалился перед целым народом. Дело Франции было почти проиграно, а веронцы, напротив, набрались новой храбрости при первой, хотя и неважной победе. А сам он, раненый и беспомощный, должен находиться в доме, известном повсюду своей непримиримой ненавистью к Франции. Он не мог бы придумать более унизительного положения. Ему оставалось одно — уйти из этого дома во что бы то ни стало.

— Если Дженси вернулся в крепость, — сказал он, — значит, он не ранен?

— Очень легко ранен, граф. Я думала, что вы будете рады, что он вернулся туда.

Он подумал немного, потом сказал:

— А наместник Валланд присылал сюда ко мне?

— Да, он прислал сказать, чтобы вы ничего не предпринимали до тех пор, пока силы не вернутся к вам.

Гастон грустно улыбнулся.

— Он очень мил, а я калека теперь, остается только исполнить его приказание, — заметил он с горечью. Бианка сразу поняла горечь его замечания и грустно улыбнулась при мысли, что дом ее кажется ему тюрьмой.

— Хотя вы и калека, может быть, — сказала она с мягким упреком, — но все же вы живы.

Он понял упрек и ответил поспешно:

— Простите меня, синьорина, я не забыл, чем я вам обязан. Больной человек чувствует глубоко, но не всегда умеет выразить то, что он чувствует. Да, я знаю, что я обязан вам жизнью, и никогда не забуду этого.

— Вы можете выразить вашу благодарность тем, что будете во всем слушаться меня. Позвольте мне ухаживать за вами. Большего я не прошу.

Она села в ногах его постели и не спускала с него глаз; она положительно не умела скрывать свою страсть к этому человеку. Она сказывалась в расширенных зрачках ее прекрасных черных глаз, в дрожании ее губ и рук. Если бы он в эту минуту взглянул ей в лицо, она не удержалась бы и поцеловала его в губы. Но сердце Гастона как будто окаменело от ее слов. И если бы даже его жизнь зависела от этого, он все же не мог бы себя заставить взглянуть на нее.

— Синьорина, — сказал он, помолчав, — я должен вернуться к себе: этого требует моя честь.

— Ваша честь, граф?

— Да, моя честь, которая служит вечной преградой между мной и вами.

— Но разве ваша честь не допускает даже дружбы между нами?

— Иногда бывают обстоятельства, где даже и это невозможно для меня. Ведь подумайте только о том, что я являюсь врагом вашего народа.

Она презрительно рассмеялась и, нагнувшись к нему, прошептала:

— Разве я из-за этого перестала быть вам другом? Подвергните меня испытанию, может быть, мне и удастся даже оказать вам услугу.

— Нет, с моей стороны было бы неблагородно воспользоваться этим.

— Неблагородно? Неужели женщина, которая готова пожертвовать своей жизнью для любимого человека, думает о том, что благородно?

— В таком случае мужчина должен подумать об этом за нее. Сегодня же ночью я должен уйти из вашего дома, синьорина.

— Послушайте, — сказала она, как игрок, который поставил на карту последнее свое состояние и во что бы то ни стало хочет выиграть. — Я совершенно не забочусь об Италии, раз она не может меня сделать счастливою. Все равно, конец будет один и тот же. Бонапарт явится сюда, а итальянцам придется уйти отсюда. Я могла бы помочь ему добраться до цели, так как обладаю секретами, которые могли бы спасти тысячу жизней и могли бы помочь Италии так же, как и Франции, к чему мне молчать? Почему вам не выслушать меня? Разве вы нисколько не заботитесь о жизни своих соотечественников? Я этому не верю. Вы, как и все другие мужчины, хотели бы славы и известности. Вы хотели бы унизить Валланда, и я могла бы вам дать возможность сделать это. Я все это вам обещаю сделать, но только при одном условии — вы не должны уходить отсюда. Я не прошу вашей любви, я буду вашей служанкой, вашей сестрой. Видит Бог, это самое большее, что я могу сделать. Но, может быть, зато вы когда-нибудь поймете меня и поблагодарите. Я должна надеяться на это: это все, что мне остается в жизни. Она покраснела и закрыла лицо руками при мысли, что она высказала ему так много. Гастон, со своей стороны, в продолжение нескольких минут испытывал страшное искушение — его самолюбие мужчины было польщено, в нем проснулось страстное, властное чувство. Одно слово любви к этой прелестной девушке дало бы ему все, что он стремился найти в Вероне, оно дало бы ему власть, почет, могущество. Он был убежден в том, что она действительно сдержала бы свое слово и выдала бы ему секреты, которые совершенно уничтожили бы Валланда и обеспечили бы Франции власть в Вероне. Все это пронеслось в его голове, пока он лежал несколько минут, не говоря ни слова, потом он, однако, тяжело вздохнул и сказал:

— Синьорина, если бы вы обещали мне целое царство, то и тогда я не стал бы слушать вас.

Бианка встала и, взглянув на него, с глубоким чувством, но без всякого гнева промолвила:

— Я, по крайней мере, буду все еще надеяться. Вы не можете покинуть моего дома без моего позволения, вы мой узник, граф, и время примирит вас с этим.

Говоря это, она вышла из комнаты и оставила его наедине с тревожными мыслями, которые она возбудила в нем своими словами. Старый доктор, убедившись, что она вышла из комнаты, тихо встал со своего места и, неслышными шагами приблизившись к постели больного, нагнулся к нему и прошептал чуть слышно:

— У вас будет еще жар, сын мой, но я могу избавить вас от него. Стоимость моей услуги — тысяча дукатов. Тише, я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал нас.