Филофобия (СИ) - "Старки" - Страница 24

В четверг вручил на паре ему портрет. Извилины лабиринта, как его представляют большинство обывателей, и из этих хитрых загогулин торчит деревянная лесенка. На ней немного мультяшный Вадим, розовощёкий и круглоглазый, взобрался и высматривает, где тут выход?

Дильс сначала настороженно взял листок, но потом выдохнул и даже мне улыбнулся. Выход есть.

====== 9. Поп-арт ======

Наконец–то мы с Серёгой дошли до студсовета. Полоумный председатель студсовета — тупенький, но дисциплинированный Костик — уже было обрадовался, что мы вызвались в концерте поучаствовать к первому апреля. Вот облом гламурному комсомольцу! Мы потребовали старые фотоальбомы. Тот поторговался для приличия и выставил на стол башню из толстых, тяжёлых альбомов. Мы сразу отложили некоторые года и нашли три тома, которые подходили по датам.

Фотографии Вадима были во всех трёх. Он действительно был популярен. Узнал Дильса я. А Серьга со мной даже спорить стал:

— Ты чо! Это баба!

— Да ты присмотрись, здесь просто лицо, и то в профиль. Надо найти, где он целиком, по–любому фигура–то мужская!

И уже на следующей странице Серьга убедился, что я прав. Это Дильс. Просто он здесь другой. Это какая–то акция на улице, что–то типа живых фигур. Блин, смело: Вадим в образе голландской русалочки. Похоже, конечно, хотя и без припухлой женской груди, но поза, цвет камня, распылённый по всему телу, волосы и даже какой–то маленький нос — всё русалочкино. Вокруг люди, таращатся, лыбятся, а «русалочка» сидит, обречённо ожидая судьбу. Ещё Вадим на фотографиях с каких–то выставок, конференций. Есть фотографии официальные, скучные, а есть смешные: вот сонм дядек и юношей в строгих костюмах и с постными лицами, а за последним рядом кто–то поднял на плечо Вадима, и тот с начёсом на голове и угарной рожей придаёт фотографии совсем иной вид. Вот студент Дильс сидит на земле среди полевых цветов и развесёлых однокурсников в хипповатом виде, играет на гитаре и, широко открыв рот, поёт — это явно пленэр. Вот он в кавээне: что–то изображает, вздымает гриву волос, танцует в общем ряду, вот его подкидывают вверх, и он летит с преувеличенно испуганным выражением лица, а вот его держат на руках. Так, и кто его держит на руках? Узнал Серёга, это он остановил моё разглядывание Дильса и ткнул в красавца. Чернавский.

Мы стали листать назад. Гарик везде рядом с Вадимом. Он статуя свободы в живых скульптурах, он выглядывает из–за плеча Дильса на выставке, он стоит рядом, когда команда кавээн спевает какую–то песню, и да! Это он держит на плече клоуна с рожей над рядом чопорных участников каких–то глубокомудрых слушаний. Гарик везде одинаковый. Красивый, конечно, глаза синие, профиль римский, брови вразлёт, лицо симметричное, фигура атлетическая. Но везде одинаковый. Никакой. И ещё я не заметил, чтобы Дильс как–то восторженно бы на него смотрел. Наоборот. На паре–тройке фоток Гарик обнимал Вадима и смотрел влюблённо. Я бы тоже так смотрел. Вадим на всех снимках был живым, эмоциональным, максимальным, он был центром внимания и обожания.

Я впечатлён, Серьга поражён, Костик в ярости, так как я выдрал самую классную фотку с Вадимом из второго альбома. На ней группа студентов шла по улице, фотограф снимал их со спины, и как будто он окликнул Вадима. Тот резко повернулся, волосы взлетели, поддёрнутые ещё и ветром, лицо свежее, светлое, радостное, глаза хитрые. Где ты потерял всё это, Вадим?

И ещё. Пока я орал с Костиком по поводу выдранной фотографии, Серьга долистывал какой–то альбом. Он вдруг схватил меня за толстовку и пихнул к столу, ткнул в открытую страницу. На снимке вручение каких–то документов — наверное, дипломов. Проректор Надеждин — маленький плюгавенький да ещё и с подхалимской улыбочкой — в полуприсяде пожимает руку брутальному парню. Этакий Джон Траволта времён «Бриолина»: массивный подбородок с ямкой, фигурные баки, широкий прямой нос, брови домиком, большой рот, небрежная взбитая чёлка. Парень значительно выше проректора. Он смотрит на Надеждина с презрением и наглостью. Серёга тыкнул пальцем в надпись под фоткой. «Артур Самохвалов получает диплом лауреата конкурса StARTgraf». Вот, значит, ты какой… северный олень. Мы выразительно переглянулись с Серьгой.

— Костян! Ты знаешь этого чела?

— Знаю, что он учился у нас, вроде на архитектурке. И был каким–то блатным. У него отец то ли замминистра, то ли в администрации Самого кто–то немалый. Но лично не знаю. Давно же учился. Эту фотку не дам! Вообще охренели!

— Не мельтеши! Нафиг нам нужна эта фотка?

Мы сели обратно за стол, вновь в поисках фотографий с Вадимом. Вот оно! У живой скульптуры «русалочки» в толпе стоит Самохвалов. Фотограф поймал сосредоточенное и внимательное выражение лица. И ещё обнаружили этого Артура на снимке с выставки: Дильс увлечённо рассказывает о картине, которую совсем не видно, а Самохвалов в зрителях. И опять сосредоточенное и какое–то хищное лицо, хотя какой–то коротышка, гадко улыбаясь, шепчет на ухо Траволте явно какую–то мерзость.

— А вот этого я знаю! — вдруг встрял Костик. — Это Яков Кукушин. Он, правда, не из нашего института, он кулёк* заканчивал. Но сейчас он в одном журнале работает, мы с ними сотрудничали по паре проектов. Так вот Яков был тут и тоже смотрел эти старые фотки, узнал себя и ещё кого–то узнал.

Что–то подсказало мне, что нужно взять реквизиты этого Кукушина. Костик абсолютно даром выдал нам визитку фигуранта и с облегчением вздохнул, когда мы вышли из помещения студсовета. Серьга тут же предложил поискать Самохвалова в Интернете.

В общаге, наварив бадью макарон и щедро накидав туда всякой хрени, мы уселись за ноутом и торжественно набрали в поисковике: «Артур Самохвалов». Куча всяких Артуров в социальных сетях, была информация об индивидуальных предпринимателях, был тренер, был следователь и куча других Артуров. Никого похожего на нашего героя. Серьга предложил ввести только фамилию и рядом слово «правительство». И сразу же попадание: «Самохвалов Николай Геннадьевич, комитет по архитектуре и градостроительству города Москвы». Высокосидящий товарищ. Ввели только его имя. Нашли его биографию и даже модный ныне блог.

«Николай Геннадьевич хороший семьянин. Супруга руководит театром–студией, трое детей — Артур, Сергей и Мария. В 20.. году в семье Самохваловых произошла трагедия. При невыясненных обстоятельствах погиб его старший сын Артур…»

— Пиздец! — вырвалось у меня. — Он погиб! У него не спросишь…

— Сомневаюсь, что он бы тебе что–нибудь сказал. По–видимому, парень был мажор. Не пишут, почему погиб, значит не авария, не болезнь какая, вообще не несчастный случай. Скрывают. Подозреваю что–то мерзкое — наркота или на разборках каких порезали. По фотке видно, что парень был тот ещё ублюдок...

Я согласился, но тут же заявил, что есть ещё некий Кукушин. И, нисколько не сомневаясь, тут же набрал его номер. На том конце ответил мужской фальцет. Кукушин долго не мог понять, кто я такой и что я хочу, ибо изъяснялся я путано. На вопрос о его друге Самохвалове отреагировал спокойно:

— Да, был такой… Артур. Но ведь он погиб. Причём давно, уже лет шесть–семь назад.

— А можно ли с вами встретиться и поговорить о нём?

— Даже странно, что вы о нём вспомнили. Или нашли, кто его грохнул? Так я всё равно ж не при делах был, он к своим дилерским делам нас не подпускал…

Короче, пришлось неопределённо завершать разговор, назначая встречу, а то как бы Кукушин не дал от ворот поворот, как только узнал, что мы зелёные студенты. Договорились на завтра, в кафе «Гурами», где он обедает.

Яков Кукушин оказался рыжеватым существом благообразной поповской внешности, носил патлы на прямой пробор и бородёнку, которая совсем его не украшала. Одет скромно, даже бедно, на лице, как постамент, массивные очки, замотанные изолентой с одной стороны. Единственное барство — навороченный планшет, горделиво светившийся перед ним рядом с тарелкой. Бородатое существо приветливо улыбнулось, велело на «ты», пожало нам руки, одобрительно хмыкнув на наш с Серьгой внешний вид. Никакого снобизма и подозрительности не наблюдалось, поэтому я сразу взял быка (хотя, скорее, козла) за рога: