Господин Малоссен - Пеннак Даниэль - Страница 71

Дивизионный комиссар Лежандр не спеша убирает кассету в ящик, скрещивает руки и опять подставляет мне зеркало своей лысины.

– Попробуем разобраться методически, согласны? Что нам дает эта аудиозапись?

Он тут же спохватывается:

– Или нет. Пойдем по порядку. Сначала вот что: откуда взялась та запись.

От Барнабе! В самом начале там четко прослушивается, как Клеман переговаривается с Барнабе.

– От некоего Барнабу. Знаете вы этого Барнабу, господин Малоссен?

– По имени.

– Верно. Он пожелал остаться невидимым. Наши сотрудники допросили его как сына и внука погибших, но мы не удостоились чести лицезреть его. В нашей республике, покровительствующей искусствам, признанные художники, похоже, пользуются особенными привилегиями…

Его раздражение растекается в тонкой улыбке.

– Итак, этот Барнабу играет в нашей аристократической элите роль растворяющего объемы. Последний писк… Стираем «Джоконду», и весь Париж спешит взглянуть на это чудо. Таким образом, получается, что доказательство вашей невиновности доставил нам профессиональный иллюзионист, господин Малоссен!

Он продолжает поучающим тоном:

– Помимо того, что аудиозаписи, как и фотоснимки, вообще не могут служить доказательствами в суде, эта пленка могла быть записана неизвестно кем и неизвестно где. Присутствие этого невидимого Барнабу на месте преступления как раз перед вашим появлением и сделанная им запись произошедшего внутри этого дома не только маловероятны, господин Малоссен, но и бездоказательны. К тому же мы нигде не обнаружили переговорного устройства, ни на теле господина Клемана, ни в его машине, ни в развалинах дома. Это первое. Второе. Что нам дает эта аудиозапись?

Что Клеман был убит, господин комиссар, и что вам на это совершенно наплевать, то есть что героическое самопожертвование несчастного юноши не вписывается в логическое построение вашего расследования.

– Из нее мы узнаем, что якобы был выкраден Уникальный Фильм господина Иова Бернардена. Однако, согласно другой информации, и гораздо более достоверной, эта полнометражная лента в сто восемьдесят минут явилась объектом контрактной сделки, зарегистрированной законным образом. Мы досконально изучили этот контракт, господин Малоссен, и, надо сказать, требования господина Бернардена изложены в нем как нельзя более ясно. А так как другой участник сделки не так давно скончался, у нас, понятное дело, не было возможности его допросить. Мы отправились к его вдове, которая была очень расстроена кончиной своего супруга…

Дивизионный комиссар Лежандр не говорит, он мурлычет. Он изъясняется языком той вечной мерзлоты, где люди не умирают, а оканчивают свой жизненный путь, где нет мужей и жен, а только супруги, которых боль утраты расстраивает, а не убивает, дивизионный комиссар Лежандр изъясняется отполированным языком метрических книг, в которых имена ставятся после фамилий, которые превращаются затем в номера, если погода совсем уж испортится.

– Вы слушаете меня, господин Малоссен?

Мне кажется, что я слушаю вас с того дня, когда мне выдавали свидетельство о рождении.

– Вы подтверждаете, что господин Бернарден обещал вам свой Уникальный Фильм, как говорят ваши друзья-кинолюбители?

– Да.

– Этого-то я и опасался.

Он уже открыл рот, чтобы открыть мне предмет своих опасений, но тут его прервал телефонный звонок.

Снимаем трубку.

– Да? Хорошо, очень хорошо. Нет, нет, еще одну минутку. Я вам перезвоню.

Вешает.

– Так на чем мы остановились?.. Ах да. Непонятно, почему господин Бернарден не сдержал своего обещания.

Он умолкает.

– Очень странно.

Поднимает на меня глаза.

– Вы настаиваете на том, что явились к господину Бернардену, чтобы забрать его фильмотеку и Уникальный Фильм?

– Да.

– Фильм, который на самом деле он продал кому-то другому.

– Мы этого не знали.

– Но вы это узнали на месте.

– Мы никого там не видели. Кабинет взорвался, когда Жюли открыла дверь.

– Пожалуйста, господин Малоссен, оставьте свои сказки… они столь же неправдоподобны, как и эта аудиозапись.

Я молчу.

Он молчит.

Мы молчим.

И я доставляю ему это удовольствие: сделать логическое заключение.

– Не стану скрывать, смерть господина Бернардена не давала мне покоя, – признался он. – Я не видел в этом смысла. Мотив убийства доктора Френкеля был ясен, как, впрочем, и в случае с этой девушкой. Клеман, только за то, что он случайно вам попался…

Молчу.

– Но сейчас я уже могу объяснить и смерть господина Бернардена. Он вас предал, и вы ему отомстили. Вполне допустимый мотив. Особенно если принять во внимание цену, за которую был продан этот фильм. Сумма, которая указана в контракте. И перечислена на счет господина Бернардена… Да, мы и это проверили.

Молчу.

– Цифра весьма внушительная, надо признаться… Не фильм вам нужен был, господин Малоссен, вы на этот клад позарились!

Он умолк.

Потом сказал, мечтательно:

– Вы только подумайте! Следователи передают мне доказательство, которое должно было бы подтвердить вашу невиновность… и тем самым подсказывают мне настоящий мотив этой расправы! Уж так их выучили, не обессудьте…

Он сунул мне под нос то, что напечатала машинка у меня за спиной.

Я не стал подписывать.

Я поднялся и вытянул вперед руки, подставляя их наручникам жандарма, исполняющего обязанности моего ангела-хранителя.

Лежандр жестом удержал меня.

– Еще одно, господин Малоссен.

Он нажал на кнопку переговорного устройства.

– Введите, – сказал он аппарату.

И, обращаясь ко мне, добавил:

– Кое-кто очень хотел вас видеть.

Вошла какая-то высокая девица в розовом костюме, в наручниках, но с перманентом. Костюм был не первой свежести, но очень ей к лицу, как те дипломы, которые всегда котируются. Увидев меня, дылда расплылась в светской улыбке.

– Бенжамен! Как ты? Сколько уже времени прошло с нашей последней встречи?

У нее был голос маленького мальчика.

– Как семья? Тебя навещают?

Не помню, чтобы у меня была такая родственница, ни по маме, ни по папе.

– Верден все так же плачет, когда Это-Ангел хочет есть? А Джулиус уже вышел из своего эпилептического припадка?

И тоном искреннего сочувствия:

– А как мама, по-прежнему не притрагивается к еде?

XII. В ЗАТОЧЕНИИ

(В НАСТОЯЩЕМ ВРЕМЕНИ)

Судебная ошибка – это всегда шедевр последовательности.

47

МОЙ ТЮРЕМЩИК

Тюрьма – это настоящее. А настоящее – это то, от чего пытаются бежать те, кто находится в тюрьме. Нет большего наказания, чем это.

Он в этом мастер, Фосиньи, директор моей тюрьмы, – говорим в настоящем, чтоб он им подавился! У него простые мысли. Он прирожденный воспитатель.

– Что, господин Малоссен, рады вновь оказаться в стенах Шампрона?

Хитростью ли Лежандра или по случайному распределению в канцелярии, но я сейчас нахожусь именно в Шампронской тюрьме, там, где наш дядюшка Стож окончил дни свои в компании Вергилия.

– Я тут слышал, что вы любитель взрывчатки, Малоссен?

У Фосиньи широкие плечи, серые глаза, густые брови. Он говорит вам ужасные вещи, смысл которых слащаво сглаживается его средиземноморским произношением.

– Бомбы в Магазине, несколько лет назад, теперь эти, в Веркоре… самопальные, с замедленным действием, зажигательные… похоже, вы предпочитаете именно бомбы, и от молодых ногтей, я полагаю.

Фосиньи мило улыбается, не сводя с меня серых глаз.

– Страсть к бомбам… Заметьте, я это понимаю… биение сердца во время установки, внезапность вспышки, грохот взрыва, раздающееся пространство, дождь обломков из поднявшихся туч дыма, потрескивающие язычки пламени… довольно красиво.

Фосиньи – это здешний метеоролог, который обещает вам конец света с ясным солнышком в интонациях.