Господин Малоссен - Пеннак Даниэль - Страница 75

Его очаровательное лицо не хмурится. Сам он не садится. Держится прямо, статный и красивый в своем безупречном костюме.

– Не стану вас обнадеживать, господин Малоссен, ваше дело проиграно заранее.

И, прежде чем я успеваю что-либо сказать, продолжает:

– Однако это не повод содержать вас в таких невыносимых условиях.

И добавляет:

– Даже злостный рецидивист имеет право на достойное обращение.

И так как злостный рецидивист молчит как рыба, он вновь берет слово:

– Если в этом деле и есть пункт, который следует отстаивать, господин Малоссен, так это улучшение условий содержания.

– Извините, мэтр.

– Извините.

– Прошу вас, мэтр.

– Только после вас.

– Благодарю.

– Благодарю.

– До встречи, мэтр.

– Во Дворце?

– Да, в четверг. Я заказал столик у Фелисьена, на полдень, вы к нам присоединитесь?

– Охотно.

– Значит, до четверга.

– Во Дворце.

– Во Дворце.

Мэтр Рабютен и мэтр Бронлар расшаркиваются в дверях моей камеры. Никак не разойтись. Наконец один выходит, другой входит, дверь закрывается, и мы остаемся вдвоем с Бронларом.

– Вы правильно сделали, что отправили всех этих идеологов к их теориям, Бенжамен, убеждения – не лучшие советники в деле защиты; они только мешают смотреть.

Он садится.

– Вы позволите мне называть вас по имени? Весь вычищен, выглажен. На лице братская улыбка. Он открывает свой дипломат, от которого приятно веет его гонорарами.

– Кстати о просмотре…

Он достает кипу бумаг и кладет ее мне на койку.

– Кстати о просмотре, я решил запросить в суде разрешение на съемку судебных заседаний.

Что, простите?

– Да, публичный процесс. С телерепортерами. И я почти уже добился разрешения. Это будет большая премьера для Франции. Абсолютно запрещенная до сих пор процедура. Однако вы не обычный обвиняемый, Бенжамен. И речи быть не может, чтобы вас судили в закрытую. Я буду следить за этим со всей присущей мне бдительностью. И, можете мне поверить, это будет процесс века. Многие каналы уже согласились принять в этом участие. Прайм тайм[32], естественно. Американцы уже начали снимать фильм по мотивам вашей авантюры…

Американцы снимают фильм про меня?

– И я принес вам первую серию контрактов… Он вдруг стал принюхиваться.

– Жаль, что невозможно снять на пленку запахи, ваша камера весьма интересна в этом отношении.

В конце концов, я спросил у тюремщика:

– У вас случайно нет кого-нибудь, кто бы мог заняться именно мной?

– Нет чего?

– Адвоката. Человека, который бы верил в мою невиновность. Ну хоть немножко…

Надзиратель задумался. Хороший парень. Он и правда задумался.

– Есть один, кузен моего шурина… Но он совсем еще молодой. Начинающий. Неопытный.

– Вот и прекрасно.

53

МОЙ ПРОЦЕСС

Нет, нет и нет, ни слова о моем процессе. Обратитесь к газетам. И потом, они первые начали. Газетная артподготовка… Эти продолжительные бомбардировки укреплений моей защиты… Снаряды, начиненные модальностями, чтобы они, не дай бог, не разорвались, не долетев до цели, и не опалили самих стрелков. Кажется, что этот Малоссен (фото) и его «дьяволица» (фото) взорвали целый дом со всеми его обитателями. Можно подумать, что их главным мотивом была не месть, а кража. По всей вероятности, они убрали молоденькую горничную (фото, это, в самом деле, она, бедняжка) и студента (фото Клемана, увы!), чтобы избавиться от ненужных свидетелей. Похоже, что ему, этому Малоссену, пересадили ряд органов серийного убийцы (фото Кремера) и что именно от этого он сдвинулся.

Да, все началось с этой статьи Сенклера в его журнале «Болезнь» под заголовком: «Прививка преступности». Тиражи тут же взлетели, «Болезнь» внезапно превратилась в справочное издание, и все прочие журналистские перья припустили за ней, как стайка воробьев. Все расселись на проводах первых полос. Вся печать говорит об этом! И все снимки кричат! Пересадка преступности, донорские органы слишком хорошо прижились! Теледебаты, круглые столы, психиатрические коллоквиумы. Данный случай заслуживает нашего пристального внимания. Уже многие годы смерть передается через кровь, почему бы и преступные наклонности нельзя было пересадить вместе с сердцем убийцы? Разве не права была Мери Шелли?[33] Малоссен = чудовище Франкенштейн? Одно из удивительных провидений XIX века? «Болезнь» открывает парад с Сенклером во главе, который не сходит с экранов, на полном серьезе проталкивая свою теорию. Естественно, громы и молнии возмущенного Бертольда: пересадка поведения? Что еще выдумали! Полный бред! Истина в том, что он, Бертольд, совершил хирургический подвиг, результаты которого я, Малоссен, сумел испоганить, стреляя в ближнего. Что с меня взять, с подонка. Такие, как я, способны истребить целый город, лишь бы бросить тень на своего спасителя. Подлецы они и есть подлецы, что сегодня, что две тысячи лет назад. Он, Бертольд, примкнул к лагерю жертв; и сожалеет теперь обо мне с высоты своего креста, на который я его отправил.

Эта идея о «пересаженном» убийце понравилась и моему адвокату. (Тюремщик был прав: он еще совсем молодой, начинающий.)

– Если мы не сумеем убедить всех в вашей невиновности, мы всегда сможем спрятаться за «не несение ответственности».

Еще бы. У меня до сих пор стоит в ушах голос мэтра Раго с противоположной скамьи:

– Нас хотят уверить в том, – орет он (мэтр Раго орет, не повышая голоса, это называется «сила убеждения»), – что дух преступления был пересажен в грудь этому человеку. И якобы убивает не он, а тот, другой, у него внутри]

Молчание. Он долго качает головой.

– Презрение, с каким защищающая сторона относится к вашим умственным способностям, господа присяжные заседатели, удручает меня.

Молчание. Удрученно поникшие усы выступающего. Зреющая ярость попранного суда присяжных.

– Хотя…

Хотя что? Мэтр Раго в сомнении поднял брови, за ними, как по команде, непонимающе вздыбились плечи.

– В конце концов, может быть и так…

Немое удивление моего адвоката.

– Может быть, защита в чем-то права, – продолжает мэтр Раго тем же задумчивым тоном.

Мой адвокат поворачивается ко мне, ободряюще похлопывая меня по руке, дескать: «вот видите, сработало». (Начинающий… Должно быть, он подсмотрел этот жест в каком-нибудь телефильме.)

Мэтр Раго роняет подбородок на кулак.

– В том, что касается прививок, вероятно, на человека они действуют так же, как на растения…

В подтверждение своих слов он уверенно кивает седой головой.

– Это очень даже возможно.

Кажется, он все больше в этом убеждается.

– Может быть, обвиняемый и в самом деле в силу миметической реакции принужден был покушаться на жизнь своего ближнего… некоторые психиатры могли бы это подтвердить…

Мой адвокат, улыбаясь, с облегчением откидывается на спинку кресла, раскинув руки, встречая в раскрытые объятия победу (точно, вырос на адвокатских сериалах…).

– Словом, человек-растение, – продолжает так же задумчиво мэтр Раго.

И затем, обращаясь к суду, говорит:

– Уважаемые господа присяжные заседатели, большинство из вас, как и я, простые городские жители… мы не ботаники, не садоводы…

Это правда: серые асфальтовые лица, недалекие взгляды с невысоких балконов.

– И так же, как я, вы не очень сведущи во всех этих прививках, привоях, черенках, побегах, отростках и прочем селекционном материале… мы не умеем ни черенковать, ни отсаживать отводки, ни вегетативно размножать… но кое-что мы с вами понимаем в этом деле, господа, одно-единственное…

Все двенадцать навострили уши, с жадностью ловя, что же такое они знают.

– …Это то, что на грушевых деревьях не растут фиги! И что собаки не котятся! Даже если их прививать друг другу!

32

От англ. primetime – лучшее время (в программе на телевидении).

33

Мери Шелли (1797-1851), английская писательница, автор романа «Франкенштейн, или Современный Прометей».