Фламандская доска - Перес-Реверте Артуро - Страница 31

— Я не жалуюсь. — Хулия, сощурив глаза, сквозь дым изучала лицо своего собеседника. — Мои друзья заботятся обо мне, находят мне работу. А кроме того, я предпочитаю независимость.

Монтегрифо многозначительно взглянул ей в глаза.

— Во всем?

— Во всем.

— Что ж, значит, вам сопутствует удача.

— Возможно. Но я ведь много работаю.

— У «Клэймора» много разных дел, требующих специалиста вашего уровня… Что вы об этом думаете?

— Думаю, что у нас нет никаких причин, чтобы не говорить на эту тему.

— Отлично. Мы могли бы поговорить более официально — через пару дней.

— Как вам будет угодно. — Хулия уперлась в глаза Монтегрифо долгим взглядом. Она была не в силах дольше сдерживать насмешливую улыбку, которая так и растягивала ей губы. — А теперь вы уже можете заговорить о ван Гюйсе.

— Простите?

Девушка загасила в пепельнице сигарету и, подперев подбородок переплетенными пальцами, чуть наклонилась к директору «Клэймора».

— О ван Гюйсе, — повторила она чуть ли не по слогам. — Если только вы не собираетесь накрыть мою руку своей и сказать, что я самая красивая девушка, какую вы встречали в жизни… или что-нибудь не менее очаровательное в этом же роде.

Монтегрифо понадобилась всего лишь десятая доля секунды, чтобы привести в порядок свою улыбку, и он проделал это с полным самообладанием.

— Мне было бы весьма приятно сделать это, но я никогда не говорю таких вещей до того, как выпит кофе. Что никоим образом не означает, что я о них не думаю, — уточнил он. — Это просто вопрос тактики.

— Тогда давайте поговорим о ван Гюйсе.

— Давайте поговорим. — Их взгляды встретились, и Хулия смогла убедиться, что, несмотря на улыбку, играющую на губах, его глаза не улыбались, а смотрели на нее настороженно и выжидающе. — До меня дошли кое-какие слухи, вы ведь знаете… Наш маленький профессиональный мирок — это просто двор, населенный сплетницами; мы все знаем друг друга, — вздохнул он с выражением некой укоризны в адрес только что описанного им мира. — Полагаю, что вы обнаружили кое-что в этой картине. И, как мне говорили, это «кое-что» значительно повышает ее ценность.

Хулия сделала бесстрастное лицо, хотя заранее сознавала, что этого мало, чтобы обмануть Пако Монтегрифо.

— Кто вам рассказал эту чушь?

— Птичка начирикала. — Он задумчиво погладил пальцем правую бровь. — Но это не важно. А важно вот что: ваша подруга, сеньорита Роч, похоже, собирается шантажировать меня…

— Не знаю, о чем это вы.

— Я уверен в этом. — Улыбка Монтегрифо оставалась все такой же широкой. — Ваша подруга хочет уменьшить комиссионные, причитающиеся «Клэймору», и за счет этого увеличить свои… — Он произнес это вполне равнодушно. — В общем-то, по закону для этого нет никаких препятствий, поскольку у нас с ней только устная договоренность; она может разорвать ее и обратиться к другим в поисках более высоких комиссионных.

— Я рада, что вы так хорошо все понимаете.

— Как видите, понимаю. Однако это не мешает мне в то же время соблюдать интересы моей фирмы…

— Я так и думала.

— Не стану скрывать от вас: мне удалось разыскать владельца вашего ван Гюйса, этого пожилого господина. Точнее, я связался с его племянниками. Не скрою также, что в мои намерения входило добиться, чтобы эта семья отказалась от посреднических услуг вашей подруги и вела дела непосредственно со мной… Вы понимаете?

— Абсолютно. Вы пытались выкинуть Менчу из игры.

— Можно называть это по-разному, но, полагаю, можно и так. — Его бронзовое чело омрачилось, отчего на лице появилось выражение боли, как у человека, услышавшего в свой адрес незаслуженное обвинение. — Плохо то, что ваша приятельница, будучи женщиной предусмотрительной, заставила хозяина картины подписать документ. Документ, заранее обрекающий на неудачу любые шаги, которые я могу предпринять… Что вы об этом думаете?

— Думаю, что сочувствую вам. Надеюсь, в следующий раз вам повезет больше.

— Спасибо. — Монтегрифо закурил еще одну сигарету. — Но, может быть, и тут еще не все потеряно. Вы близкая подруга сеньориты Роч. Может, вы сумели бы убедить ее… склонить к полюбовному соглашению. Работая все вместе, одной командой, мы выжмем из этой картины немалый барыш, от которого будет польза и вам, и вашей приятельнице, и «Клэймору», и лично мне. Что вы об этом думаете?

— Думаю, что это вполне возможно. Но почему вы рассказываете все это мне, вместо того чтобы переговорить с Менчу?.. Вы сэкономили бы стоимость ужина.

Монтегрифо изобразил на лице искреннее огорчение.

— Вы нравитесь мне, и не только как реставратор. Если уж совсем честно — очень нравитесь. Вы кажетесь мне женщиной умной и рассудительной, не говоря уж о том, что весьма привлекательной… Я возлагаю гораздо больше надежд на ваше посредничество, нежели на прямой контакт с вашей подругой, которую — вы уж простите — считаю дамой несколько легкомысленной.

— Короче говоря, — подвела итог Хулия, — вы надеетесь, что я возьмусь убедить ее.

— Это было бы… — директор «Клэймора» поколебался пару секунд, тщательно подбирая подходящее слово, — это было бы чудесно.

— А что выиграю я от этой затеи?

— Разумеется, хорошее отношение моей фирмы. И теперь, и в дальнейшем. Что же касается непосредственного вознаграждения — и я не спрашиваю, на что вы рассчитывали, соглашаясь работать над ван Гюйсом, — могу гарантировать вам двойную сумму. Это, естественно, помимо ваших двух процентов от окончательной цены, которой «Игра в шахматы» достигнет на аукционе. Кроме того, я могу предложить вам место руководителя отдела реставрации мадридского филиала «Клэймора»… Что вы об этом думаете?

— Что это весьма соблазнительно. Вы сколько надеетесь выкачать из этой картины?

— Уже есть весьма заинтересованные покупатели в Лондоне и Нью-Йорке. Если надлежащим образом организовать рекламу, продажа ван Гюйса может стать важнейшим событием в жизни мира искусства с тех пор, как «Кристи» выставлял на аукцион саркофаг Тутанхамона… Как вы сами, надеюсь, понимаете, при таких условиях претензии вашей подруги на равный с нашим гонорар выходят за рамки допустимого. Она только нашла реставратора и предложила нам картину. Все остальное делаем мы.

Хулия размышляла над его словами, но по лицу ее невозможно было понять, насколько они ее впечатлили; еще пару дней назад она бы ответила «да», но теперь все слишком изменилось. Спустя несколько мгновений она взглянула на правую руку Монтегрифо, лежавшую на скатерти очень близко от ее руки, и прикинула, на сколько сантиметров та продвинулась вперед за последние пять минут. Настолько, решила она, что уже пора ставить точку.

— Я попытаюсь, — проговорила она, беря со стола свою сумочку. — Но ничего гарантировать вам не могу.

Монтегрифо пальцем погладил правую бровь.

— Попытайтесь. — Его карие глаза, теперь бархатные и влажные, окутали ее нежным взглядом. — И я уверен, что у вас получится — на благо всем нам.

В его голосе не было и тени угрозы: только просьба, мягкая, дружеская и настолько безукоризненно смодулированная, что даже могла показаться искренней. Потом Монтегрифо взял руку Хулии в свои и галантно, чуть прикасаясь губами, поцеловал ее.

— Не помню, говорил ли я вам уже, — прибавил он, понижая голос, — что вы необыкновенно красивая женщина…

Она попросила высадить ее поблизости от «Стевенса», а остальной путь проделала пешком. После двенадцати заведение открывало свои двери для посетителей, круг которых определялся высокими ценами и неукоснительно применяемым принципом недопущения нежелательных лиц — право, оставляемое за собой администрацией. Там встречался, что называется, весь Мадрид, если иметь в виду людей, так или иначе связанных с искусством: от агентов иностранных фирм, прибывших в столицу в поисках старинных икон или частных коллекций, выставляемых на продажу, до владельцев картинных галерей, исследователей, импресарио, журналистов, пишущих об искусстве, и известных художников.