Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет. - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" - Страница 64

Через четверть часа он возвращается в сопровождении трёх незнакомых офицеров в лётно-техническом обмундировании.

– Этой ночью, – говорит командир, – руководить будут они. А ты сиди рядом, и если что непонятно – помогай.

Вновь прибывшим моя помощь не требуется. Старший усаживается на место руководителя полётов, а остальные, пошептавшись, уходят. На стоянке начинается какая-то осмысленная суета. Со «стратегов» стаскивают чехлы, что-то делают под фюзеляжами, со стороны автопарка появляются заправщики, «воздушки» и тягачи.

И тут до меня доходит: «Предполётная». Всё-таки решили перегнать машины на Большую Землю, вот и славно!

Светает. Я дремлю в кресле, старший – по-прежнему на месте РП. По-моему, он и не вставал ни разу. В комнату входит один из офицеров.

– Товарищ ген… гм… Алексей Петрович, у первого борта готовность «Ч» минус пятнадцать. Остальные – по графику.

– Добро, – спокойно отвечает Алексей Петрович, – взлёт самостоятельно, по готовности, в эфир не выходим, – и опять поворачивается к окну.

Через полчаса первая «Тушка», легко разбежавшись, растворяется в розовеющем небе. За ним вторая. И третья.

Проводив глазами последний бомбардировщик, старший оборачивается к нашему командиру, который уже успел вернуться на КДП:

– Ну что, пора и нам… не провожай. Дальше действуешь, как договорились. Вопросы?

– Никак нет, все ясно.

– Добро. И своих сориентируй, что базу будем закрывать. Нечего тут…

Гости быстро грузят оборудование в транспортник, короткое построение и посадка. Заполошный рёв турбин «семьдесят шестого» быстро стихает, на непривычно пустые стоянки вползает тишина.

– Ну, – говорит командир, – с этим разобрались. Теперь вот что. Завтра сюда, конечно, прибежит этот… Табаки, шум поднимет. С ним поступим так…

Шакал Табаки или просто Табаки считался офицером по связи с российским командованием, а, на самом деле, просто шпионил за нами. Свою кличку он получил за привычку жевать табак, общую мерзость характера и манеру разговаривать со старшими по званию, слегка приседая и скалясь золотыми зубами. Впрочем, в каком чине был сам Табаки, не мог разобрать даже особист. На его погонах красовались скрещённые сабли почти в натуральную величину, а на камуфляже он носил аксельбант.

Остаток ночи прошёл спокойно, а утром мы с громадным удовольствием наблюдали, как Шакал Табаки, размахивая пузом и поливая бетонку потом, нелепой рысью бежит к КДП.

– Г-х-де самолёты?!!! – выдохнул он, едва взобравшись на вышку.

– Улетели, – невозмутимо ответил командир.

– Как улетели?!! – похолодел Табаки, чувствуя, как на его жирной шее затягивается петля ответственности.

Командир, используя жестикуляцию истребителей, показал как.

– Зач-х-ем?!!

– Учения…

Трясущимися руками Табаки выхватил из кармана рацию и заголосил в неё. Рация в ответ что-то буркнула и смолкла.

– Приказываю самолёты срочно вернуть! – перевёл обнаглевший от страха Табаки.

– Хорошо, – ответил командир, – я свяжусь с «Заветным».

– Я буду ждать здесь! – сообщил Шакал и плюхнулся в ближайшее кресло.

– В курилке – поправил я, – у нас сейчас совещание. Секретное.

Табаки прожёг меня взглядом поросячьих глазок, но послушно отправился вниз и уселся в беседке.

– Не уйдёт он, товарищ командир, – сказал я, выглянув в окно.

– Уйдёт, никуда не денется, уже недолго, – взглянул на часы командир, – у тебя почитать ничего нет?

– Нет… разве что наставление по ИАС, настольная книга, можно сказать. Хотите?

– Ты что, инженер, опух? Сам его читай!

Командир подошёл к окну, оперся лбом в горячее стекло и с отвращением отдёрнул голову. На стекле остался мокрый след.

– Достала жара… Запроси-ка «Заветный», взлетели наши борта?

– Говорят, взлетели… Товарищ командир, а они что же, обратно?..

– Естественно, – холодно ответил командир, – а куда же ещё? Обманывать хозяев, можно сказать, воровать у них из-под носа самолёты – некрасиво.

Теперь я уже окончательно перестал что-либо понимать. Может, правда учения?

Через час я уже слышал по радио весёлую перебранку между экипажами, каждый из которых норовил сесть первым, а через полтора первый бомбардировщик со знакомым бортовым номером катился по рулёжке. Однако что-то было не так. Я потянулся за биноклем и поймал на себе внимательный взгляд командира. Наведя бинокль по глазам, я пригляделся и…

– Так ведь это не МС-ки! А бортовые – наши… Странно.

– Ясное дело не МС-ки, – усмехнулся командир, – это «К», им, должно быть, лет по тридцать. Когда их в строй вводили, все помойки ограбили, запчасти искали. Боялись, не долетят. Но всё по-честному. Четыре ушло, четыре пришло!

– А вдруг, заметят?

– Кто, Табаки, или эти, обкуренные? – командир кивнул в сторону суверенного барака. – Вот ты, инженер полка, и то не сразу подмену заметил, и никому об этом не скажешь, верно? И никто не скажет. Кстати, я тебе ещё не говорил? Ты сегодня сдаёшь дела, а завтра в ночь улетаешь на Большую Землю, будет борт. Документы готовы, заберёшь в строевом. Собраться успеешь?

Я киваю. Собирать мне почти нечего.

Кадет Биглер     Китайский термос

– А всё-таки, деликатный ты парень, – заметил Николай.

– Да, я такой! Прямо не мужчина, а облако в штанах.

– Какое ещё облако?

– Кучевое. Балла два-три. Имени Вэ Вэ Маяковского.

– А-а-а, ты вот о чём… – догадался Николай, – опять эти… интеллигентские штучки…

– Нет, ну вы скажите, я ему стихи читаю, а он ещё и обзывается?! Запомните, товарищ старший лейтенант, Владимир Ильич Ленин учил, что интеллигенция – говно. Стало быть, мы с тобой, да-да, нечего кривиться, мы с тобой – тоже интеллигенция, но не простая, а народная. Так сказать, плоть от плоти.

– От какой ещё плоти?

– Ты – от крайней! Чего пристал, не видишь, магнитофон починяю?

Мы сидели в комнате офицерского общежития. Серенький зимний день растворялся в сумерках, сухой снежок шуршал в листьях старой липы за окном и через открытую форточку влетал в комнату. Было тихо и уютно, на столе горела настольная лампа, на экране осциллографа прыгал зелёный лучик. Пахло канифолью и обычным для военного общежития запахом – кожей, сапожным кремом и новыми шинелями.

– Долго тебе ещё? – спросил Николай, прихлёбывая из кружки зелёный чай, – разговор есть.

– Да нет, неисправность я нашёл, «электролит» потёк. Сейчас я вместо него танталовый поставлю, и все будет, как надо.

– А чего он потёк? – проявил любознательность Николай.

– Как же ему не потечь, – хмыкнул я, – если он сделан на Ереванском заводе? Чудо, что ещё до сих пор проработал…

– А сразу танталовый поставить было нельзя?

– А, знаешь, почём ныне тантал? Дорог он, тантал-то, не укупишь! Только на оборонный щит!

Я закончил паять, воткнул вилку в розетку и нажал кнопку «Воспр.» «Па-а-а острым иглам яркого огня-у-у…» утробно взвыл магнитофон.

– Тьфу, бля, ещё и смазывать придётся! – сплюнул я. – А с чего это ты решил, что я сильно деликатный?

– Ну, как… – неожиданно серьёзно ответил Коля, – живём мы в одной комнате вот уже, почитай, два месяца, а ты вот про себя все рассказал, а мне ни одного вопроса не задал, кто я такой, кем служу, и вообще…

– Во многия знания многия печали! – хмыкнул я. – И потом, советский офицер должен сочетать широту души со сдержанностью! Вот ты – старший лейтенант, а голова седая. Не куришь, пьёшь только зелёный чай. На половое довольствие не встал, по всем признакам – явный враг. А вдруг ты меня вербовать будешь?!

– Тебя – вербовать?! – поперхнулся чаем Николай, – тебе бы в замполиты, а ты со своими локаторами возишься, надо же, какой талант пропадает!

– Не могу. Военно-врачебную комиссию на комиссара мне не пройти: железы внутренней секреции желчь вырабатывают в недостаточном количестве. Так что я ограниченно годен к военной службе – только на инженерно-технические должности…