Гештальт-подход. Свидетель терапии - Перлз Фредерик Саломон - Страница 17

Подобный же подход мы должны применить по отношению к снам, этим очаровательным произведениям человеческого творчества, которые в ортодоксальном анализе дают пациенту и терапевту повод для сотен часов разговоров. Фрейд описывает сон как исполнение желания, предполагая, что значение сна можно прояснить, постоянно переходя от содержания сна к свободным ассоциациям и обратно. Ибо, хотя мы знаем, что сон является нашим созданием, его значение обычно для нас непонятно; он как бы приходит из странного собственного мира.

Но объяснение сна просто как исполнения желания и сведение его к ряду грубых вербальных символов противоречит самой сущности живого сновидения. Возьмите, например, кошмар. Конечно, если вы разобьете его на ряд статических кусочков, вы можете изолировать желание, скрытое среди ужасов. Или вы можете подойти ближе к фрейдовскому убеждению, что весь сон является исполнением желания, назвав его скорее прерыванием желания. Но если брать сновидение как таковое, абсурдно называть кошмар в целом исполнением желания.

Сновидение (это относится к любому сну, а не только к кошмарам) скорее является попыткой найти разрешение кажущегося парадокса. Сон – это произведение искусства, в котором два по видимости несовместимых стремления сопоставлены друг с другом. При кошмаре парадокс не интегрируется. В повседневной жизни невротика парадоксы также остаются неинтегрированными. Х.С.Салливен указывал, что если бы мы могли разрешить наши проблемы в течение дня, нам не нужны были бы сновидения ночью.

Чтобы понять смысл сновидения, нам лучше не интерпретировать его. Вместо того, чтобы заниматься спекуляциями по поводу сновидения, мы предлагаем нашим пациентам прожить его более экстенсивно и интенсивно, чтобы обнаружить парадокс.

В ортодоксальном анализе пациент расширяет свой сон посредством ассоциаций. Из короткого описания одного из своих сновидений Фрейд извлекает много страниц ассоциаций и интерпретаций. Но чтобы интенсифицировать сон, попытаться прожить его вновь, пациент должен быть открытым не только к чисто словесным интерпретациям и к тому, что приходит ему в голову. Он должен также принять ощущения, эмоции и жесты.

Пациент может интегрировать сновидение и прийти к разрешению парадокса только посредством ре-идентификации, в том числе с теми аспектами сна, которые являются препятствием.

Большинство психиатрических школ соглашается с тем, что сновидение – это проекция, что все действующие лица и объекты, которые в нем появляются, в действительности являются самим сновидящими, и что действие сна – это часто попытка разрешить парадокс посредством снятия с себя ответственности за собственные надежды и желания. Сон о том, что враг сновидящего убит кем-то другим, – прекрасный пример этого.

Я приведу два примера того, как мы работаем со снами. В обоих случаях читатель может заметить, что мы просим пациента отождествиться со всеми частями его сна, постараться обнаружить парадокс, который он представляет, и разрешить его.

Первый сон принадлежит молодой пациентке: «Я поднимаюсь по лестнице с узелком в руках». – Ее фантазии по ходу того, как она отождествлялась с различными объектами сна, были такими: «Если я – лестница, кто-то использует меня, чтобы подняться наверх. Это, разумеется, мой муж, который честолюбив, а сейчас учится. Он зависит от моей финансовой поддержки. Если я узелок, то это ему приходится меня нести. Это также справедливо. Ему нужно нести меня к интеллектуальным высотам, которых он собирается достичь.» – Здесь мы видим, что кажется пациентке парадоксом ее жизненной ситуации: она несет груз, и одновременно сама является грузом.

Во втором примере мы стремились в терапевтической сессии найти разрешение парадокса, заключенного в следующем сновидении. Пациент видел во сне мужчину, проталкивающего какой-то мусор, засоривший унитаз в туалете. Он толкал его до тех пор, пока весь туалет не провалился сквозь пол.

Здесь возможно множество интерпретаций; это действие хорошо соответствовало отношению пациента к неприятному. Но вместо того, чтобы интерпретировать его сон, я спросил пациента, что он мог бы делать, – если бы был человеком из этого сна, – вместо проталкивания застрявшего мусора. Он ответил, что мог бы взять крюк и вытащить то, что засорило унитаз.

Фантазируя об этом, он представил себе перед глазами весь этот отвратительный мусор. Немедленно вслед за этим он почувствовал, что у него сжалось горло, что соответствовало шейке в трубе унитаза. Сжимая горло, он удерживал себя от рвоты, от извлечения наружу того, что вызывает отвращение. Таким образом оказались интегрированными содержание сна, реальное поведение и психосоматический симптом.

Лежащий в основе этого парадокс – парадокс интроектора, который проглатывает нечто, что вызывает у него отвращение и должно было бы быть отвергнуто его вкусом, – не мог быть разрешен на этой сессии. Мы немного поработали над ним, но здесь у пациента имелись слепые пятна. Его вкус был полностью десенситизирован.

Из всего сказанного читатель может увидеть некоторые существенные различия между гештальт-терапией и более привычными терапевтическими техниками. Но наиболее существенное отличие нами еще не было показано.

4. Здесь и теперь

Ортодоксальная психотерапия основывается на неявном предположении, что невротик – это человек, у которого когда-то были проблемы, и что целью терапии является разрешение этих проблем, имевших место в прошлом. Это предположение, на которое указывает обращение к памяти и воспоминаниям, явно противоречит всему, что мы наблюдаем относительно невроза и невротиков. С точки зрения гештальта проблема невротика не только имела место в прошлом, но продолжает существовать и в настоящем, здесь и теперь.

Вполне возможно, что невротик ведет себя определенным образом сейчас, «потому что» нечто произошло с ним в прошлом; однако его сегодняшние трудности связаны с тем, как он действует сегодня. Он не может справиться с настоящим, и пока он не научится обходиться со своими проблемами по мере их возникновения в настоящем, он не сможет справляться с ними в будущем.

Если так, то цель терапии должна состоять в том, чтобы обеспечить пациента возможностью разрешить свои теперешние проблемы, а также те, которые возникнут у него завтра или через год. Такую возможность может дать ему способность опираться на себя (self-support), которую пациент обретает, применяя, – прямо сейчас, в настоящем, – к самому себе и своим проблемам все средства, имеющиеся в его распоряжении.

Если пациент начнет в каждый момент действительно сознавать себя самого и свои действия на всех уровнях – на уровнях фантазий, слов и действий, – он может увидеть, каким образом он сам создает свои трудности и каковы его трудности в настоящем; и тогда он сможет обеспечить себе возможность в настоящем же, – здесь и теперь, – разрешить их. Каждая трудность, которую он разрешает, облегчает разрешение следующей, потому что каждый раз, когда пациент справляется с какой-либо трудностью, он усиливает свою способность опираться на себя.

Если терапия успешна, пациент обязательно позаботится о том, что осталось от его прошлых неразрешенных проблем, потому что эти остатки прошлого причиняют ему беспокойство в настоящем. Они неизбежно под тем или иным покровом проявятся во время терапевтической сессии, – в виде диссоциаций, нервных привычек, фантазий и пр. Но эти остатки прошлого являются также текущими проблемами, которые мешают пациенту участвовать в настоящем.

Невротик, согласно общепринятому определению, – это человек, чьи трудности делают его текущую жизнь неуспешной. Кроме того, по нашему определению, это человек, который хронически прерывает сам себя, у которого искажено чувствование себя (sense of identity), и который, таким образом, неспособен адекватно отличать себя от остального мира. Невротик не способен опираться на самого себя, его психологический Гомеостаз не в порядке, а поведение определяется неудачными попытками его восстановить.