Последний козырь - Кондаков Алексей - Страница 9

– С кем имею честь? – сухо спросил он.

Наумов погасил папиросу и достал из жилета документы: заграничный паспорт и гербовую бумагу, в которой было сказано, что предъявителю сего, корреспонденту лондонской газеты «Дейли миррор» Рингу Дайверу, разрешается беспрепятственно передвигаться на всех видах транспорта по дорогам РСФСР, а всем представителям ревкомов, начальникам станций и других организаций предписывается всячески содействовать… и так далее.

– Куда и с какой целью направляетесь? – спросил полковник Чапега, возвращая документы.

– По заданию газеты я доложен побывать в Грузии и собрать материал для очерка о новом государственном образовании. На этой же неделе предполагаю из Батума проехать в Крым. Мне кажется, что там, под прикрытием союзного флота, складывается карликовое, но вполне суверенное русское государство. Это будет сенсационный материал.

В глазах полковника мелькнула заинтересованность, но через мгновение взгляд его скользнул мимо, будто он разговаривал с кем?то за спиной корреспондента.

– А что, если я вас приглашу побывать в живописных предгорьях Северного Кавказа? Ведь может оказаться, что именно здесь вы получите более интересный и важный материал для своей газеты, чем в Грузии или в Крыму.

Неожиданно в купе ворвался коренастый есаул.

– Господин полковник, – доложил он, – отряд комиссаров, отступивший к балке, нарвался на нашу засаду. Убитых – двадцать один, пленных – шесть. Оружие взято: винтовок – десять, наганов – двадцать три, патронов – пятьдесят. В поезде оружие и боеприпасы не обнаружены. Все ценное…

– Молчать, болван! – оборвал Чапега доклад есаула и, отдав корреспонденту честь, на ходу сказал: – Я вас не задерживаю, господин Дайвер. Доброго пути.

К вагону подвели пленных. Среди них были и те красноармейцы, которых Павел видел ночью; пожилой, с обветренным морщинистым широкоскулым лицом, был ранен. Его вел под руки белобрысый юнец с бледным веснушчатым лицом.

Неожиданно один из пленных, шедших сзади, рванулся к коню, повод которого был наброшен на шею, а хозяин прикуривал цигарку. Он сильно ударил бандита сзади по голове и ловко на казачий манер, вскочил в седло. Стоящий рядом казак вскинул винтовку и выстрелил. Пленный медленно ткнулся в гриву и рухнул на землю.

Парнишка закрыл рукой глаза.

Широкоскулый красноармеец поднял голову, оттолкнул поддерживающего товарища и сделал несколько шагов к Чапеге.

– Господин полковник, – тихо, но жестко сказал он, – я преклоняюсь перед вашей силой. Я никогда не был… – по его горлу прокатился ком, и он не договорил.

– Дядя Иннокентий, что это вы?.. Как же это?..

В голосе юноши слышались боль и растерянность.

Чапега был явно доволен. Налицо поучительное противопоставление: сопротивление – смерть, покорность – помилование.

Раненый красноармеец сделал еще несколько неуверенных шагов и, споткнувшись о камень, расслабленно припал на колено. Но в следующее мгновение он упруго вскочил и с огромной силой метнул камень в Чапегу. Полковник успел увернуться, он внимательно следил за красноармейцем. Камень угодил в есаула, стоявшего за его спиной. Раздался глухой стон.

Наумов невольно посмотрел на паренька. Тот стоял ровно, чуть приподняв подбородок, будто его только что наградили орденом.

Пленных связали и бросили в повозку. Ее окружили всадники.

Полковнику подали пролетку. Стройные рыжие кони рванули, пролетка мягко осела на рессорах и плавно закачалась по полевой дороге. Далеко впереди маячили дозорные, а за пролеткой размеренным шагом шла сотня всадников…

Вспомнив этот эпизод, Наумов подумал: «Один пошел на отчаянный, но безнадежный риск. Знал, что его ждет смерть, но решился. Другой тоже шел на верную смерть. Да, этот Иннокентий – настоящий солдат революции. И его юный друг не мог оказаться здесь по доброй воле. Пожалуй, стоит взять его ординарцем и присмотреться».

Почти в это же время молодой солдат, заинтересовавший Наумова, стоял перед Иваном Ивановичем Шаховым, который вполголоса ему говорил:

– Присмотрись?ка, Сашок, к Рекову. Слышал я, как он себе под нос офицерье ротное всякими густотертыми словами поносил. А вчерась, будто ненароком, ящик с патронами в море обронил. Внимаешь? Приобщить его к нам надо.

– Хорошо, дядя Иван. Мы только тем и занимаемся, что приобщаем. Пора бы и к делу переходить, к настоящему делу! На то мы подпольная организация.

Шахов заправил под фуражку слипшиеся от пота и грязи седины, недовольно глянул на Сашу:

– Сначала надобно покрепче сорганизоваться, надежных людей привлечь – это тоже, брат, часть нашей работы. А действовать, как сам понимаешь, будем сообща, с городским подпольным центром, чтобы не получилось как у рака, лебедя и щуки. Внимаешь?

В знак согласия Саша кивнул головой.

– Ну, вот и ладно. Каждым пальцем в отдельности больно не ударишь, кулаком надобно. У руки и замах поболе. Пока задание такое: продолжать накапливать оружие и боеприпасы.

– В яму под старой фелюгой, дядя Иван, уже ничего не войдет. Да и нельзя в одном месте все складывать.

– Верно говоришь. Вот и подбери новый тайник.

2

Над крутыми отрогами Яйлы уже занималась заря, когда Кирилыч поднялся по узкому неглубокому ущелью на перевал Байдарские ворота. Еще издали он заметил солдата, сидящего у окна жилого помещения, пристроенного к арочным воротам.

Едва телега поднялась на перевал, солдат встал и поднял руку:

– Стой! Предъяви пропуск!

– Здрам желам, господин солдат, – шутливо приветствовал Кирилыч и полез в карман за документами. – Вот, пожалста, сынок.

– Ты мне не сынкуй и енти фальшивки не суй. Давай натуральный пропуск, – отмахнулся солдат от поданных ему документов и решительно полез в багаж, уложенный на заднем сиденье.

Увидев два ящика французского коньяка, красную головку сыра, колбасу и другую снедь, солдат оживился и крякнул, будто ворон каркнул перед тем, как свершить воровское дело. Кирилыч мгновенно уловил опасность и решительно схватил протянутую руку.

– Не гневи, солдатушка, господа бога. Не бери греха на душу.

Солдат вырвал руку, погрозил кулаком и нравоучительно сказал:

– Богом коришь? А ты лучше помозгуй, почему антихристы нашей кровью земли кропят и богу позор творят? А что бог?.. Видать, занемог! – И ловко выхватил из ящика две бутылки коньяка и круг колбасы.

Мефодий Кириллович стал урезонивать солдата:

– Слышь, служивый. Это же по заказу в имение князя Потемкина «Мелас». – Он поманил солдата рукой и наклонился к нему: – Говорят, там будет сам генерал Слащов. Так что, ежели чево…

Ссылка на высокий воинский чин и прославленное имя не произвела, однако, ожидаемого впечатления. Солдат нагловато улыбнулся:

– Свово Слащова встречай, а меня не пужай, не то… – И выхватил еще одну бутылку и круг колбасы. – Бог троицу любит. Теперича ежжай.

– Эх ты, мать честная, да с меня же за это шкуру сдерут, – взмолился Кирилыч.

– Ничаво, выдюжишь. Ежжай, говорю, а не то здеся шкуру оставишь! – прикрикнул солдат.

– У?у, греховодная твоя душа. Откудова ты на мою голову свалился, – огрызнулся Кирилыч и хлестнул вожжами по взмыленным бокам коня. – Ну?ну, ми?ла?ай!

Отъехав за поворот дороги, Манов остановился, чуть прикрутил тормоза задних колес и двинулся по скату горы вниз.

Сразу за высокими арочными воротами перевала круто спускался к берегу густой зеленый смешанный массив дубняка, можжевельника, граба. По поросшему кустарничками ладанника, жасмина и иглицы склону широкими зигзагами извивалась булыжная дорога, а внизу виднелось залитое солнцем море.

Возле церкви, приютившейся на маленькой площадке скалы, дорога поворачивала влево, а еще верст через пять Кирилыч оказался на проселке, который вел к живописному берегу. Здесь раскинулось имение «Мелас» с роскошным парком, с дворцом, построенным некогда князем Потемкиным.

Управляющий имением Гавриил Максимович Лобастов встретил Манова во дворе. Он был широк в плечах и приземист. Кирилыч низко поклонился ему и подал список привезенных продуктов.