Сокровища поднебесной - Дженнингс Гэри - Страница 68

Когда Арун закончила, порядком утомившись от своих усиленных объяснений, я обнаружил, что они с Ху Шенг с любопытством разглядывают меня. Я громко сказал: «Нет!» Я повторил это несколько раз на разных языках, сопровождая свой отказ выразительными жестами. Хотя сама идея попробовать mata linga во время aukan была весьма привлекательной, но я не собирался тайком стучаться в заднюю дверь какой-нибудь грязной хижины где-нибудь на задворках Пагана и позволять каким-то подозрительным старым колдуньям проделывать с моим kwe предосудительные манипуляции. Это свое мнение я выразил прямо и весьма недвусмысленно.

Ху Шенг и Арун притворились, что смотрят на меня с разочарованием и презрением, но на самом деле обе они старались не рассмеяться над горячностью, с которой я отказался от их предложения. Затем они переглянулись, словно спрашивая друг друга: «Которая из нас станет говорить?» Затем Арун слегка кивнула, признавая, что Ху Шенг гораздо легче общаться со мной. Поэтому Ху Шенг начала показывать, что единственное предназначение mata linga заключается в том, чтобы мужской kwe поместил его внутрь женского hii, и он совсем необязательно должен составлять с ним единое целое. Не хочу ли я попробовать, спрашивала она с величайшей деликатностью, сделать то же самое, что мы делаем обычно, но сперва позволить ей и Арун самим поместить внутрь себя любовные колокольчики?

Ну разумеется, против этого я не возражал, и не успела еще закончиться ночь, как мы трое испытали настоящий восторг и полюбили mata linga. На этом месте позвольте мне снова опустить занавес, свято храня тайну наших с Ху Шенг интимных отношений. Я лишь сообщу по секрету, что нашел любовные колокольчики стоящей выдумкой, — Ху Шенг и Арун были со мной в этом согласны. Мне в голову даже пришла мысль привезти их в качестве экзотического сувенира Хубилаю. Но все-таки я сомневался, стоит ли это делать. Едва ли позволительно прийти к хану всех ханов, самому могущественному правителю на всей земле — а он, кроме этого, уже довольно пожилой человек, — с предложением «улучшить» его священный орган…

В конце концов я отказался от этой мысли, ибо боялся, что подобный подарок Хубилай посчитает публичным оскорблением. Я опасался, что великий хан обидится, придет в ярость и, возможно, даже накажет меня. Так что вопрос о подарке по-прежнему оставался открытым, хотя и недолго, поскольку уже на следующий день я рассматривал другую идею, более привлекательную, и даже разрабатывал план ее осуществления. И если плод дурио, белый слон и любовные колокольчики mata linga могли по праву считаться диковинками, то вещь, которую я в конце концов выбрал в качестве сувенира Хубилаю, была уникальной, единственной в своем роде.

На эту мысль навел меня придворный pongyi. Помню, мы с ним, Ху Шенг и Юссуном снова прогуливались по Пагану, и он разглагольствовал по поводу многочисленных достопримечательностей, которые мы лицезрели. В тот день он повел нас к самому главному и священному p’hra во всем Ава. Этот храм был не просто одним из абсолютно одинаковых, похожих на опрокинутый колокол, но огромным, красивым и по-настоящему величественным, ослепительно белым, напоминающим сооружение, построенное из пены, если можно представить себе громаду из пены величиной с базилику Сан Марко, с замысловатой резьбой и позолоченной крышей. Храм этот назывался Ананда, что означает Бесконечное Блаженство, кстати, такое же имя носил один из последователей Будды при его жизни. Разумеется, сказал pongyi, когда показывал нам внутреннее убранство храма, Ананда был самым любимым учеником Будды, все равно как Иоанн у Иисуса.

— Раньше здесь находилась рака с зубом Будды, — сказал pongyi, когда мы проходили мимо позолоченной шкатулки на подставке из слоновой кости. — А вот статуя танцующего божества. Скульптура когда-то была сделана столь искусно, что действительно умела танцевать, а когда боги танцуют, то земля сотрясается. Недавно наш город чуть не погиб, хорошо, что танцующий идол сломал себе палец во время одного из пируэтов, после чего успокоился и снова превратился в статую. С того дня всех религиозных идолов безопасности ради намеренно делают с неким дефектом. Он столь ничтожен, что вы и не заметите, но…

— Простите меня, почтенный pongyi, — перебил я его объяснения, — но перед этим вы, кажется, мимоходом упомянули, что вон в той шкатулке некогда хранился зуб Будды?

— Так оно и было, — печально ответил он.

— Настоящий зуб? Самого Будды? Неужели он хранился в течение семнадцати веков?

— Да, — сказал pongyi и открыл шкатулку, чтобы показать нам вмятину, оставшуюся на бархате. — Странствующий pongyi с острова Шри-Ланка принес его сюда около двухсот лет тому назад, чтобы освятить сей храм. Это была наша самая ценная реликвия.

Ху Шенг выразила удивление при виде огромнейшей вмятины и жестом дала мне понять, что зуб Будды по размеру был величиной с голову. Я обратился с этим неуважительным замечанием к Юссуну, а он перевел его pongyi.

— Ame, да, зуб был просто огромный, — сказал старик. — Почему нет? Будда был могущественным мужчиной. На том же самом острове Шри-Ланка до сих пор можно видеть след от его ноги, который он оставил на скале. Исходя из величины этого следа, можно подсчитать, что Будда был девяносто локтей ростом.

— Ame, — повторил я. — Будда, похоже, принадлежал к тому же народу, что и Голиаф. И когда он вернется на землю через семь или восемь тысяч лег, его приверженцам не составит труда узнать Будду, не то что нам Иисуса. Но что же случилось с этим священным зубом?

Pongyi тихонько засопел носом.

— Царь, который сбежал, похитил его и унес с собой. Ужасное кощунство! Никто не знает, зачем он это сделал. Предполагали, что он направлялся в Индию, а в Индии Будде больше не поклоняются.

— Но царь добрался только до Акуаба и умер там, — пробормотал я. — Следовательно, зуб все еще может быть среди его вещей.

Pongyi лишь в смиренной надежде пожал плечами и продолжил показывать нам остальные изумительные сокровища Ананды. Однако идея разыскать чудесный зуб уже крепко засела у меня в голове. Поэтому, насколько мог вежливо, я побыстрее завершил нашу дневную прогулку, поблагодарил pongyi за его доброту и заботу и вместе с Ху Шенг и Юссуном поспешил во дворец, по дороге поведав спутникам свой замысел. Во дворце я попросил вана Баяна немедленно принять меня.

— Если я разыщу зуб, он станет прекрасным подарком Хубилаю, — сказал я ему. — Хотя Будда и не тот бог, которого он почитает, зуб божества окажется ценной реликвией, которой нет ни у одного монарха. Даже в христианском мире, хоть там и существует множество различных реликвий — куски Истинного Креста, Священные Гвозди, Священная Потница, — не имеется никаких останков Тела Христа, кроме нескольких капель Святой Крови. Великий хан будет очень рад и горд, если обзаведется настоящим зубом Будды.

— Если только ты сможешь отыскать его, — заметил Баян. — Что касается меня, я был бы счастлив, получив обратно хоть несколько своих зубов. Тогда мне не пришлось бы носить во рту это орудие пыток. Как же ты намереваешься разыскать зуб?

— С вашего разрешения, ван Баян, я отправлюсь отсюда в морской порт Акуаб, чтобы обыскать то место, где умер царь, пороюсь в его вещах, допрошу оставшихся в живых членов его семьи. Зуб должен быть где-то там. На это время я бы хотел оставить здесь Ху Шенг, под вашей защитой. Поскольку я теперь знаю, что путешествие по этим землям очень тяжелое, то больше не хочу подвергать этому свою подругу, пока нам не придет пора возвращаться в Ханбалык. Надеюсь, о Ху Шенг будут хорошо заботиться ее служанка Арун и другие наши слуги, если ван позволит ей остаться жить во дворце. Я бы также хотел попросить вас еще об одном одолжении: можно мне захватить с собой Юссуна в качестве переводчика? Мне нужен лишь он и еще лошади для нас обоих. Я поеду налегке, ведь я спешу.

— Ты же знаешь, Марко, что тебе нет нужды просить, потому что ты носишь пайцзу великого хана, а в ней уже заключена вся власть, которая тебе нужна. Но мне приятно, что ты относишься ко мне с почтением, и, разумеется, я даю тебе свое дозволение и обещаю присматривать за твоей госпожой, чтобы с ней не случилось ничего плохого. Я желаю тебе успеха в твоих поисках. — Он закончил традиционными монгольскими словами прощания: «Доброго тебе коня и широкой степи, до следующей встречи».