Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - фон Эрнстхаузен Адольф - Страница 28

Все егеря вскочили и бросились вперед на врага. Крики «ура!» с обеих сторон перемешались в боевом экстазе. Снова ударили очереди наших пулеметов. Русские дрогнули и подались назад. Первый натиск был отбит. Но враг был совсем рядом, он отошел не далее своей исходной позиции перед атакой. Недалеко от нас его стрелки нашли себе укрытие за скалами и валунами. Стрельба временно стихла.

– C'est reculer pour mieux sauter[18], – сказал я Нобису. – Скоро они снова пойдут в атаку.

– Но все же мы на этот раз удержали позицию.

– Мы? Собственно, ее удержали вы один. Но я бы хотел сейчас побывать у своих артиллеристов.

– Они сидят на скалах там, наверху. По сути, это идеальная оборонительная позиция, которую они при любых обстоятельствах смогут удержать. Если здесь больше нет никаких проблем, давайте пойдем наверх вместе.

Упомянутая скала возвышалась сразу за нашими спинами, смыкаясь вверху с другой скалой, очертаниями напоминавшей церковную кафедру, вершина которой вздымалась над деревьями, откуда артиллерийские наблюдатели имели прекрасный обзор всего впереди расположенного пространства. Скала-кафедра представляла собой окончание острого скального гребня длиной около сотни метров, самой высокой части Звездной горы. Этот гребень образовывал северную часть переднего края обороны. Там я и встретился с собравшейся «интеллигенцией» моего подразделения: командиром 1-й батареи, который сейчас замещал меня, Гердом Мейером в качестве заместителя адъютанта, командиром 2-й батареи, заместителем дивизионного врача и даже нашим главным ветеринаром штаба. Здесь же были и все знакомые лица – унтер-офицер из числа передовых артиллерийских наблюдателей, телефонист и радист. Мы тепло приветствовали друг друга.

– Мы ведем огонь по русским, которые там, впереди нас, – успел доложить мне командир 1-й батареи.

Едва он закончил эту фразу, как последовала вторая атака с теми же дьявольскими эффектами, что и в ходе первой. Но на этот раз бой с меняющейся ожесточенностью длился довольно долго. После некоторого затишья последовала третья атака, сама собой затихшая с наступлением сумерек. Затем нас окутала вечерняя тишина, тишина усталости и изнеможения. Только на главном перевязочном пункте кипела работа.

Мы забрались к нашему наблюдательному пункту на гребне на том же самом месте, откуда открывался обзор обеих неприятельских позиций, вплоть до половины их высоты защищенных каменными глыбами. Когда я заполз в укрытие НП и скорчился там, то почувствовал неодолимую сонливость. В конце концов, я был всего лишь выздоравливающим. События этого дня отняли все еще остававшиеся у меня силы. Решив не сопротивляться, я тут же погрузился в глубокий сон.

Когда я снова открыл глаза, то сначала просто не мог понять, где нахожусь. Я предполагал увидеть над собой звездное небо. Однако на самом деле надо мной простирался темный полог палатки с множеством мелких отверстий, сквозь которые пробивались лучи яркого утреннего солнца. Выбравшись наружу, я узрел врача, занятого тем, что он заклеивал эти отверстия лейкопластырем.

– Вот что значит здоровый сон, – рассмеялся мой адъютант, – вы просто поставили рекорд!

– Значит, сейчас так поздно?

– Нет, еще очень рано. Но господин майор даже не заметил, что этой ночью противник еще два раза пытался нас атаковать. Что ему удалось сделать, можно понять по пологу палатки. Проделать такое может только очередь из пулемета. Но господин майор лежал прямо на земле за камнями, так что все окончилось благополучно. Собственно, я уже хотел будить господина майора. Но Мейер сказал: пусть начальник как следует выспится.

Тем временем я уже набил табаком свою трубку. Затянувшись, я почувствовал слабость и должен был опереться о дерево. Молодой врач пощупал мой пульс:

– Мне кажется, у вас не все в порядке с кровообращением.

– Нет, мой дорогой. Со вчерашнего обеда у меня не было ни крошки во рту и только эта трубка на голодный желудок. Вот и все. Поэтому давайте завтракать! А уж потом будем организовывать артиллерийскую оборону.

Сосредоточение огня

Я позволил себе через майора Нобиса вновь обрести всю полноту власти, все артиллерийские наблюдатели, которые были переподчинены ему на время моей болезни, вновь вернулись под мое командование. Кроме батарейцев моего дивизиона здесь были еще передовые наблюдатели дивизионов наших легких и тяжелых полевых гаубиц, по одному человеку на каждые три батареи, а также передовые наблюдатели батареи 150-мм гаубиц завода «Шкода», относившейся к артиллерии сухопутных войск. Эта батарея обладала отлично работающим радиопередатчиком мощностью пять ватт. Обе мои батареи горных орудий располагали только проводной связью. Остальные передовые артиллерийские наблюдатели располагали только небольшими рациями, которые были – возможно, их начальник имел другое мнение – лишь ограниченно применимы в условиях боя. Они отказывались работать на значительном удалении и в лесистой местности. Лишь очень хорошо подготовленный радист, который владел всеми хитростями своего дела, мог более-менее сносно обходиться с этими аппаратами. Но такие люди всегда редки; радист на передовой обычно был кандидатом на небеса. Даже с высоты Звездной горы всяческая радиосвязь с огневыми позициями оказывалась невозможной, поскольку из девяти имевшихся в наличии электрических батарей шесть оказались полностью разряженными. Тогда я завладел пятиваттным передатчиком батареи «Шкода» и установил связь с артиллерийским полком, имевшим подобную радиостанцию. С командованием полка я согласовал, что еще не задействованные батареи будут вести огонь согласно данным по этому передатчику, а я при необходимости сосредоточения огня буду вызывать по нему все батареи. Передовых артиллерийских наблюдателей я рассредоточил в различных местах Звездной горы и установил с собой и между ними проводную и радиосвязь, коль скоро последняя на столь малом расстоянии не отказывалась работать. Сам же я занял наблюдательный пункт на скалистом гребне и тотчас же начал с пристрелки легких и тяжелых полевых гаубиц. Когда этот этап был окончен, я заметил среди русских движение, по которому был открыт огонь. То, что снаряды легли в цель, я узнал по громким крикам раненых, которые доносились до нас в перерывах между взрывами отдельных снарядов. Внезапно со мной связался по телефону командир 1-й батареи, который занял свой наблюдательный пункт правее меня:

– Огонь задевает наши войска.

Меня охватила ярость.

– Ерунда! Все снаряды легли точно в цель. Не мели чепухи.

– Но я должен это утверждать, поскольку мой унтер-офицер-дальномерщик был ранен осколком. Неужели господин майор не заметил, что осколки долетают даже сюда? У моего унтера серьезное ранение головы. Мне только что об этом доложили.

– Мне крайне жаль. Но когда рубят лес, летят щепки. Во всяком случае, я не могу прекратить огонь. Смотрите! Русские пошли в атаку! Немедленно сосредоточить огонь всех батарей, прицел – двести один! Два боекомплекта – огонь!

Теперь эфир заполнился сплошными шумами. Вся занятая русскими гряда, по которой продвигался враг, окуталась клубами поднятого взрывами дробленого камня. Разрывы тяжелых снарядов менее чем в двухстах метрах от нас действовали на нервы. Но русские волна за волной преодолевали этот дьявольский котел. Но когда они выбирались из этих клубов, то тут же попадали под огонь наших пулеметов.

Наши раненые уходили по косогору в тыл. Один из них крикнул нам:

– Теперь здесь стало легче, когда вы, артиллеристы, так здорово нам помогли!

Со своих позиций мы видели, как растут потери русских. Однако их артиллерия не молчала, орудия и минометы вели ответный огонь. Росли и наши потери. Однако своих погибших и раненых мы тут же эвакуировали в тыл, где убитых погребали, а раненых перевязывали. Затем при первой же возможности раненые эвакуировались в глубокий тыл. При этом мы больше не хотели подвергать себя и их опасности, как это имело место при Оплепене. Обратный путь по длинной и высокой гряде всегда таил в себе опасность. Однажды средь бела дня на нем встретились два артиллериста, ведущие двух вьючных мулов с продовольствием, и четверо русских. Артиллеристы сумели обезоружить и взять в плен этих русских, тогда как мулы равнодушно взирали на все происходящее вокруг них.