Загадочная история Бенджамина Баттона (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 33

Они помолчали, но вскоре миссис Харви снова принялась за свое:

- Я знаю одно: за другими девушками, и вполовину не такими славными и привлекательными, как Вероника, ухаживают. Марта Кэри, к примеру, и толстая и крикливая, а мать ее и вовсе пошлая особа. Роберта Диллон в этом году так усохла, будто явилась из Аризонской пустыни. Она себя вгонит в гроб танцами.

- Да мама же, - нетерпеливо прервала ее Марджори. - Марта веселая и бойкая, а уж как умеет себя подать! Роберта дивно танцует. За ней испокон века вздыхатели ходят толпами.

Миссис Харви зевнула.

- Я думаю, всему виной примесь этой индейской крови в Веронике, продолжала Марджори. - А вдруг это атавизм? Индианки только и знали, что сидеть кружком и молчать.

- Отправляйся спать, дурочка, - засмеялась миссис Харви. - Зря я тебе рассказала про индейскую кровь, но я не думала, что тебе это так западет в голову. И вообще, твои рассуждения мне представляются довольно-таки глупыми, - сонно заключила она.

Они снова помолчали, Марджори обдумывала, стоит ли труда переубеждать мать. После сорока люди так трудно поддаются переубеждению. В восемнадцать наши убеждения подобны горам, с которых мы взираем на мир, в сорок пять пещерам, в которых мы скрываемся от мира.

Придя к такому заключению, Марджори пожелала матери спокойной ночи и вышла. В коридоре никого не было.

3

На следующее утро, когда Марджори довольно поздно села завтракать, в столовую вошла Вероника, сухо поздоровалась, села напротив, вперилась в Марджори и кончиком языка облизнула губы.

- Ты что это? - озадаченно спросила Марджори.

Вероника несколько выждала, потом метнула свою гранату.

- Я слышала, что ты вчера говорила тете обо мне.

Марджори опешила, но замешательство свое выдала лишь еле заметным румянцем, голос же ее звучал вполне ровно.

- Где ты была?

- В коридоре. Вначале я не собиралась подслушивать.

Смерив Веронику презрительным взглядом, Марджори опустила глаза, принялась раскачивать кусок крекера на кончике пальца и, казалось, целиком ушла в это занятие.

- Раз я тебе в тягость, мне, пожалуй, лучше вернуться в О-Клэр. - У Вероники запрыгала нижняя губа, она продолжала срывающимся голосом: - Я старалась всем угодить, но сначала мною пренебрегли, а потом оскорбили. Я себе никогда не позволяла так принимать гостей.

Марджори молчала.

- Я тебе мешаю, понятно. Я для тебя обуза. Твоим друзьям я не нравлюсь. - Вероника замолчала, но тут же припомнила еще одну из своих обид. Разумеется, я обозлилась, когда на прошлой неделе ты пыталась намекнуть, что платье мне не к лицу. Ты что же, думаешь, я не умею одеваться?

- Да, - буркнула Марджори чуть слышно.

- Что?

- И ни на что я не намекала, - сказала Марджори напрямик. - Насколько помню, я сказала, что лучше три раза подряд надеть красивое платье, чем чередовать его с двумя страшилищами.

- Ну и как, по-твоему, приятно такое слышать?

- А я вовсе не старалась быть приятной. - И, чуть помолчав, добавила: Когда ты хочешь уехать?

У Вероники перехватило дыхание.

- Ой, - еле слышно вырвалось у нее.

Марджори изумленно подняла глаза.

- Ты же сказала, что уезжаешь.

- Да, но...

- Значит, ты брала меня на пушку!

Они уставились друг на друга через стол. Туманная пелена застилала глаза Вероники, Марджори жестко глядела на нее - таким взглядом она обычно укрощала подвыпивших студентов, когда те давали волю рукам.

- Значит, ты брала меня на пушку, - повторила Марджори так, будто ничего другого и не ожидала.

Вероника разразилась слезами, подтвердив тем самым свою вину. Глаза Марджори поскучнели.

- Ты мне сестра, - всхлипывала Вероника. - Я у тебя гощу-у-у. Я у тебя должна пробыть месяц, а если я уеду сейчас-домой, мама удивится и спросит...

Марджори выждала, пока поток бессвязных слов не сменился чуть слышным хлюпаньем.

- Я отдам тебе мои карманные деньги за месяц, - сказала она холодно, и ты сможешь провести эту неделю где тебе заблагорассудится. Тут поблизости есть вполне приличный отель...

Вероника захлебнулась слезами и выскочила из комнаты.

Через час, когда Марджори увлеченно сочиняла одно из тех ни к чему не обязывающих, восхитительно уклончивых писем, которые умеют писать только девушки, в библиотеку вошла Вероника - глаза у нее покраснели, но держалась она нарочито спокойно. Не глядя на Марджори, она взяла с полки первую попавшуюся книгу и сделала вид, что читает. Марджори, казалось, всецело поглощенная своим делом, продолжала писать. Когда часы пробили полдень, Вероника с треском захлопнула книгу.

- Пожалуй, мне стоит купить билет на поезд.

Совсем иначе думала она начать эту речь, когда репетировала ее у себя в комнате, но так как Марджори не придерживалась отведенной роли - не умоляла ее образумиться, не просила забыть это недоразумение, - ничего лучшего Вероника не нашла.

- Подожди, я кончу письмо, - сказала Марджори, не оборачиваясь. - Я хочу отправить его со следующей почтой.

Еще минуту она деловито скрипела пером, потом обернулась к Веронике, как бы говоря всем своим видом: "Я к вашим услугам". И снова пришлось начинать Веронике.

- Ты хочешь, чтобы я уехала?

- Видишь ли, - прикинула Марджори, - раз тебе тут плохо, по-моему, прямой смысл уехать. Что толку чувствовать себя несчастной.

- А ты не считаешь, что простая доброта...

- Ради бога, не цитируй ты "Маленьких женщин"! - нетерпеливо прервала ее Марджори. - Они давно устарели.

- Ты так думаешь?

- Еще бы! Какая современная девушка станет жить, как эти пустышки?

- Они служили примером нашим матерям.

Марджори расхохоталась.

- Как бы не так! И потом, наши матери были вполне хороши на свой лад, но что они могут понять в жизни своих дочерей?

Вероника взвилась.

- Я прошу тебя не говорить так о моей матери.

Марджори снова расхохоталась.

- А я, помнится, не говорила о ней.

Вероника почувствовала, что ее отвлекают.

- Значит, ты считаешь, что вела себя по отношению ко мне хорошо?

- Я сделала для тебя все, что могла, и более того. Ты довольно тяжкий случай.

У Вероники набрякли веки.

- А ты себялюбивая, злая и, вдобавок, совершенно не женственная.

- Господи боже мой! - возопила Марджори. - Да ты просто дуреха! Такие девицы, как ты, прежде всего виноваты в бесчисленных нудных, тусклых браках, в том, что чудовищная бестолковость сходит за женственность. Представляю, каково приходится человеку, когда, пленившись разодетой куклой, которую он наделил всевозможными добродетелями, он вдруг замечает, что взял в жены жалкую, нудную, трусливую жеманницу.

Вероника даже рот раскрыла от изумления.

- Вечно женственная женщина! - продолжала Марджори. - Лучшие ее годы уходят на то, чтобы поносить девушек вроде меня, которые не тратят времени попусту.

Чем больше воодушевлялась Марджори, тем сильнее отвисала челюсть у Вероники.

- Можно еще понять, когда на жизнь плачется дурнушка. Будь я непоправимо дурна собой, я бы никогда не простила родителям, что они произвели меня на свет. Но тебе-то жаловаться не на что. - Марджори пристукнула кулачком. - Если ты рассчитываешь, что я буду хныкать вместе с тобой, ты ошибаешься. Хочешь - уезжай, хочешь - оставайся, дело твое. Она собрала письма и вышла из комнаты.

Вероника не спустилась к обеду, сославшись на головную боль. После обеда за ними должны были заехать молодые люди - повезти их на утренник, но головная боль не прошла, и Марджори пришлось принести извинения не слишком опечаленному кавалеру. Вернувшись под вечер домой, Марджори застала у себя в спальне Веронику - на лице ее была написана непривычная решимость.

- Я подумала, - приступила Вероника прямо к делу, - что ты, может быть, и права, а может быть, и нет. И если ты объяснишь мне, почему твоим друзьям... словом, скучно со мной, я попробую делать все, что ты скажешь.