Охотники на лунных птиц - Адам-Смит Пэтси - Страница 41

В одной из хижин на берегу светился огонек, а поскольку на судне не было часов (капитан считал, что, раз работа начинается на рассвете и кончается на закате, часы вроде бы ни к чему), мы решили, что там, видимо, уже готовятся к началу рабочего дня.

— Не все ли равно, который сейчас час, — заявил Честный Том, наслаждаясь самым, по его словам, беззаботным вечером. — Гулянье продолжается.

Они шумно раздавали кружки, потом отправились в «круиз» по заливу, стремглав обходя стоящие на якоре корабли и горланя что есть сил.

Я почти заснула, когда они вернулись, однако расслышала, как Честный Том сказал, что это был самый лучший вечер в его жизни.

— И хорошо, что завтра будет штормить, можно будет отоспаться, — сказал он.

— Это уж точно.

На море можно быть уверенным лишь в том, что ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным.

К семи часам утра мы проходили через отмели Ванситтарт, где нас выворачивало наизнанку и все чувствовали себя беспомощными, как дети. Я увидела на берегу костер, но мужчины не обратили на него внимания. Огонь горел прямо перед домом. Я спустилась с койки и открыла дверь камбуза, чтобы к утру улетучился запах сигарет.

— На берегу костер тревоги, — крикнула я Лесу.

— Не говори глупости. — Его голос звучал решительно.

Честный Том пробормотал что-то спросонок, потом повернулся, его койка заскрипела.

— Пэт, не надоедай, будь умницей.

— Но там горит костер.

— Жгут отбросы, — сказал Пит. — Замолкни и иди в свою каюту.

Я вернулась к себе и проспала целый час. Неожиданно меня разбудил Лес.

— Приготовь мою койку для ребенка, — крикнул он.

— Что?

Я выползла на палубу.

— У ребенка менингит.

— Кто сказал?

— Мать сказала.

Словам Мэй Джексон можно верить. Я приготовила койку. На самодельных носилках из двух веток мелалеуки, покрытых мешками, они внесли ребенка, маленькую девочку, и прямо на носилках положили на койку Леса.

Мать села рядом, а отец пристроился на корточках на полу. В предрассветном сумраке, просачивающемся в узкое окошко иллюминатора, мне показалось, что на губах ребенка остатки пищи.

— Вы кормили девочку? — спросила я.

— Нет, — ответила мать. — Уже несколько часов это выходит из нее.

Наклонившись над ребенком, я разглядела, что на стиснутых губах показалась пена. Стоило мне стереть ее влажной губкой, как она снова появлялась, сливаясь с потом, стекающим с ее головки. У девочки было светлое личико и каштановые волосы. Она лежала не двигаясь. Только раз она приоткрыла глаза. Пульс был настолько слабый, что мне долго не удавалось его нащупать.

Мать плакала.

— Она умрет, — говорила она. — Я дала ей чашку чаю, но она не может пить. Пэт, она умрет?

— Нет, — сказала я, хотя думала иначе.

Путешествие было тяжелым. Вскоре мать обессилела. Ее рвало. Потом она свернулась калачиком на койке и закрыла глаза. Морская болезнь — тяжелая штука, мгновенно забываешь обо всем на свете, кроме своих собственных страданий. Мне не раз доводилось наблюдать подобное. Отец сидел возле девочки и все время вытирал ее лицо и приговаривал:

— Моя маленькая, моя маленькая девочка.

В каюте было душно, и, кроме того, от ребенка исходил какой-то непонятный запах. Я вышла на палубу, на свежий воздух.

О том, что мы везем ребенка, рыбаки передали по радио, и когда «Шиэруотер» пришвартовался у пирса Леди Баррон, нас уже ждали полиция и врач. Девочку тотчас увезли. Как мы потом узнали, ее отправили самолетом в Лонсестон.

В течение нескольких недель мы не получали о них никаких вестей. Мы уже готовились отплыть из Лонсестона. Вдруг на пристани появилось такси. Из него вышли нарядно одетая женщина и мужчина в голубом костюме. Они махали нам руками. С ними была девочка. Она выглядела бодрой и здоровенькой, ее чистые волосы блестели, а на макушке был повязан большой голубой бант.

Как-то, когда я музицировала на пианино в доме своих друзей, мне сообщили, что Билл и Тэд погибли, а «Роберт Джон» затонул. Смотритель маяка у входа в залив Порт-Филипп, близ Мельбурна, видел мачту и часть корабля, затонувшего недалеко от берега. В тот день море так бушевало, что ни один корабль не вышел из гавани.

— В такую погоду спастись невозможно. Я только надеюсь, что это судно унесло с причала, но, может быть, там не было людей, — сказал смотритель маяка.

Тем не менее оказалось, что там были Билл и Тэд. Они вышли в Бассов пролив и, несмотря на свои опасения, направили судно в сторону дома. В их родной город Куинсклиф на следующий день должен был приехать генерал-губернатор, и им захотелось приветствовать гостя оркестром.

Но наступил день, и оркестр скорбно молчал.

Мои друзья говорили:

— Должно быть, они были важными людьми, коли по ним скорбит весь город!

Но как им объяснишь, что Билл и Тэд вовсе не имели того веса, который так ценится в обществе. Их просто очень любили, вот и все. Может быть, это самое главное.

— Прощай, я тебя покидаю, — пели они в тот последний вечер на Бейбеле, когда я, промокшая, стояла на скале рядом с Порядочным Джеком. — Помни, расстаются и лучшие друзья.

Я представила себе мачту «Роберта Джона», украшенную косточками диких птиц. Больше всего я запомнила их музыку, плывущую над морем, гусей, пролетающих низко над нами и как бы вторящих им своим криком, и конечно же, песни.

Когда нам снова довелось плыть на Бейбел, стояла ужасная погода. Рыбаки уверяли, что до этого она была хорошей. Мы застряли в Селларе на несколько дней, перевозя бочки на корабль, если позволяла погода, и укрываясь в безопасном месте, когда работать становилось совершенно невозможно.

Сезон лова птиц закончился, и охотники жаждали выбраться отсюда. Лесу очень хотелось за один рейс вывезти и людей и груз.

И вот наступил день, когда охотникам ждать стало просто невмоготу. С последним грузом на лодке к борту «Шиэруотера» прибыла небольшая делегация. Лодка качалась и подпрыгивала, а люди стояли, цепляясь за борт судна, и излагали свое дело Лесу.

— Нам нужно вернуться, чтобы привезти еду для женщин и детей, старина, — говорили они.

— Но… — вмешался Пит.

— На острове двое грудных ребятишек, а у нас — кончилось консервированное молоко. Нам нужно вернуться, старина. Молока нет.

— Но… — заикнулся было Пит.

— Придержи язык, — сказал Лес.

— Мы не можем больше ждать. Как ты думаешь, может, завтра поедем, старина?

— Нет. — честно признался Лес. — Может быть, послезавтра, если погода улучшится.

— Больно поздно, старина, ребятишки ревут от голода.

И лодка отправилась назад к берегу, подпрыгивая на волнах. Их лица в свете фонаря были хмуры и озабоченны.

— Послушай, Валлаби… Я знаю… Мы вывезли с берега огромные запасы продуктов, к которым почти не прикасались; на складе в Биг-Галче есть порошковое молоко. В конце концов какое значение имеет один лишний день?

— Я объясню тебе. Они уедут. И что бы мы ни делали, что бы ни говорили, их ничто не остановит. Они как птицы, которых зовет море. Их безумно мучит жажда, опасная жажда. Они могут попытаться отправиться даже вплавь. Такое уже случалось, когда они не в силах были больше сопротивляться. Не волнуйся, они как-нибудь выберутся.

Однако сам он был обеспокоен. После чая он долго стоял на палубе. Мимо проплывала рыбачья лодка, и ребята попросили у рыбаков одолжить им игральные карты.

Не зная, что на судне есть женщина, они бросили нам пачку. Когда мы сели с ребятами играть и двое из нас получили карты, наступило минутное молчание: карты были разрисованы откровенными картинками — безыскусно, но с большим воображением. Чуть позже мы услышали звук мотора.

Это подошел «Иден Стар», красивый небольшой сейнер. На борту его был владелец Билл Уорн со своим сыном Нэвиллом.

— Валлаби, на берегу волнения, — крикнул Билл.

— Из-за чего?

— У них кончились продукты. Ребенок умирает: у них нет сгущенного молока — так они говорят. Они хотят, чтобы я подбросил их утром на северный край Флиндерса.