Иерусалимский покер - Уитмор Эдвард - Страница 8

Да, сынок. Судьбоносный камень из прошлого, найденный в храме на берегу Нила. Судьба вносит в жизнь разнообразие.

Каиру уже исполнилось двадцать, когда Менелик Зивар решился поговорить с ним о книгах, стопками громоздящихся в его саркофаге. Эти книги оказались не чем‑нибудь, а тридцатью тремя томами монументального исследования левантийского секса. Труд этот вышел из‑под пера Стронгбоу, был опубликован в Базеле примерно в год рождения Каира и навечно запрещен на всей территории Британской империи за низкое, презренное забвение английских традиций.

Когда старик рассказывал Мученику, как он несколько месяцев контрабандой переправлял полное издание труда в Египет внутри гигантского полого каменного скарабея, которого ему для этих целей одолжил Стронгбоу, в глазах у него стояли слезы. А еще он поведал о том, как в тот день, когда все тридцать три тома были надежно спрятаны в саркофаге, из Константинополя прибыл нарочный с огромным увеличительным стеклом Стронгбоу и запиской от него. Это были прощальные подарки старого друга. В записке говорилось, что Стронгбоу хотел бы оставить Менелику увеличительное стекло на память, тогда как сам он решил навсегда исчезнуть в пустыне и зажить жизнью святого.

В записке была просьба вернуть каменного скарабея одному человеку в Иерусалиме, одолжившему его Стронгбоу, что Менелик и сделал.

Но никогдаего больше не увидеть? каркнула мумия, и по ее щекам побежали слезы. Никогда больше не услышать, как он ревет от смеха и стучит по столу, рассказывая о недавних открытиях? Забыть чудные воскресные вечера у берега Нила, когда мы были молоды и перед нами открывался весь мир? Вместо этого – только увеличительное стекло, хотя бы оно проехало тысячи миль и видело множество чудес?

Слушая всхлипывания старика, Каир понял, как глубоко ученый тоскует по другу даже сейчас, спустя два десятилетия. Но он сознавал также, что Менелик Зивар навсегда сохранит в памяти беседу со Стронгбоу длиной в сорок лет, длинные воскресные дни, наполненные вином и непристойностями, сплетавшимися под сводами плюща и цветов, среди безмятежных сонных уток и статуеобразных официантов, среди крикливых павлинов, в грязном ресторанчике на берегу Нила, дни, которые всегда заканчивались прыжком в прохладную отрезвляющую воду.

У Менелика есть эти воспоминания, думал Мученик, и великолепное исследование Стронгбоу. И увеличительное стекло, чтобы его прочитать.

На дне саркофага мумия отерла слезы. Наступил новый, 1900 год. Мумия вздохнула и открыла один из томов. Она быстро взглянула на Мученика через увеличительное стекло и приникла к странице.

Настал новый век, сказала она. Я думаю, стоит прочитать тебе несколько выдержек из прошлого.

С удовольствием послушаю, Менелик.

Хорошо. Начнем, том первый.

«Предисловие автора, в коем последний предпринимает попытку обсудить в объеме трехсот миллионов слов общеинтересную историческую тему, каковая до сей поры замалчивалась и существование каковой отрицалось: тему секса в Леванте, или, для точности выражения, левантийского секса, около двух третей каковой попытки отражают личные опыты автора с нежной персиянкой, в свое время его возлюбленной гражданской женой, ныне покойной, но незабвенной».

Держа в руке увеличительное стекло, Зивар читал дальше.

И следующие четырнадцать лет Каир еженедельно приходил в склеп под городским садом у реки, а старый египтолог читал вслух со дна саркофага отрывки из исследования Стронгбоу и посмеивался, узнавая в книге воскресные рассказы друга, а Мученик в это время слушал, раскрыв рот, мечтательно прислонившись к массивной каменной глыбе, слушал и слушал о невероятных событиях героического прошлого.

Истории Стронгбоу, как волшебные грезы, неизменно сопровождали юность Каира Мученика, но он, в отличие от легендарного исследователя, не властвовал над своей судьбой. Проходили десятилетия, а он оставался обычным драгоманом.

Причина же, по которой Менелик Зивар с самого начала заинтересовался Каиром Мучеником, заключалась в давнем любовном приключении, в первом чувственном опыте Менелика, когда ему было шестнадцать.

Она была гораздо старше него. Вообще‑то даже ее голубоглазая дочь в ту пору была старше Менелика. Она тоже была рабыней в дельте Нила, хотя происходила из деревеньки на краю Нубийской пустыни. И он всегда тепло вспоминал, как нежно и ласково она помогла ему впервые познать любовь.

Женщина рассказала ему о своем потерянном муже, и о том, как вскоре она попала в плен к мамелюкам, и о том, как после рождения голубоглазой дочери ее продали в рабство.

Такое не забывается, сказала она тогда. Однажды она отплатит мамелюкам за зверства.

Спустя много лет, когда у Менелика появились широкие возможности, он выяснил прошлое ее любимого мужа, в свое время известного в Египте знатока исламских законов. Оказалось, что странник, известный под именем шейха Ибрагима ибн Гаруна, на самом деле был швейцарским лингвистом.

Так что когда перепуганный нубийский мальчик, бывший раб по имени Каир Мученик, спустя шесть десятков лет пришел к нему за советом, Зивар сразу понял, откуда у него это необычное имя, дарованное прабабкой. Ее правнуку предстояло стать орудием мести, избранным этой гордой и нежной женщиной, которая некогда сделала шестнадцатилетнего Зивара мужчиной.

Зивар решил почтить ее память и, когда придет время, помочь Мученику. Но он был терпелив, зная, что миссия, тайно возложенная на Мученика его прабабкой, под силу лишь зрелому, опытному человеку.

Зивар решился действовать только в 1914 году и даже тогда подошел к делу издалека.

Это случилось во время одного из еженедельных визитов Мученика. Менелик только что окончил чтение примечания о нежной персиянке, той, что Стронгбоу любил в юности несколько недель, не больше, пока ее не унесла эпидемия холеры. Зивар вздохнул и отложил увеличительное стекло. Он задумчиво облизнул губы. Молчание продолжалось несколько минут, а потом Мученик встрепенулся и вышел из транса.

Что случилось, Менелик?

Да вот, одна фраза повторяется на всем протяжении труда Стронгбоу – несколько недель, не больше.Разве не удивительно, что столь краткое мгновение может так много значить? Только подумай, из десятков тысяч путешествий на протяжении этого хаджа длиною в жизнь он всегда возвращается в эти несколько недель. Тебе это не кажется странным?

Кажется, сказал Мученик.

Вот и мне кажется. Но, с другой стороны, в самом времени достаточно странностей. Я понял это, работая в могилах, я тогда был младше тебя. Ты знаешь, что у мумий могут отрастать волосы?

Нет.

Могут, еще как. Неожиданно обнаруживаешь молодой волос, растущий из лысой голове, которой уже три‑четыре тысячи лет, не меньше. Это тоже странно. Кстати, Каир, сколько тебе было, когда умерла твоя прабабка и ты впервые пришел сюда?

Двенадцать.

Вот‑вот, а теперь тебе уже далеко за тридцать. Ты был драгоманом, им ты и остался. Ну и что же нам делать? Чтобы не завязнуть во времени?

Не знаю. Я, кажется, уже завяз, но не знаю, что делать.

Ты, надеюсь, не хочешь стать Первым секретарем? Не хочешь к старости сделаться главным драгоманом города? К чему ты стремишься?

Уж точно не к этому.

Вот и я так думаю. Мне кажется, тебе бы хотелось жизни поинтересней, чем эта, и если так, самое время начать. Когда я был в твоем возрасте, мое имя было уже известно по всей Европе. Вот только никто не знал, что это моеимя.

Но ты ведь Менелик Зивар.

Правда. Но правда и то, что слава, добрая ли, дурная, – пустой звук. Может случиться, что никто и не услышит о тебе, когда ты найдешь себе дело по душе. И может статься, именно поэтому тебе удастся достичь в нем больших успехов.

В каком, Менелик? На что я способен? Что мне делать?