Карлики - Пинтер Гарольд - Страница 34

– Ты когда уезжаешь, Лен? – сказал Пит.

– Завтра.

– Слушай. Тут у меня немного деньжат образовалось. Держи, пригодятся.

– Да нет, у меня есть.

– Бери, бери.

– Ну ладно. Спасибо.

– С каким бы удовольствием я и сам куда-нибудь съездил, – сказал Пит.

– Так почему не едешь?

– Когда-нибудь поеду. Но если уж поеду, то далеко.

Марк открыл заднюю дверь дома и спугнул пробравшуюся через живую изгородь кошку. Он бросил камень через арку сирени. Вирджиния внимательно смотрела на него. Через широкое окно кухню заливали последние лучи предзакатного солнца. Перед тем, как попасть в помещение, солнечные лучи фильтровались до сиреневого цвета, проходя сквозь густые цветущие кусты.

– Замечательный вечер, – сказал он.

– И не говори.

– Где полотенце?

– Я сама сделаю. Иди к ребятам.

– Ты серьезно?

– Да.

Она ополоснула чашки и поставила их на сушилку. Потом вышла в садик. Остановившись под ветками сирени, она посмотрела вверх. Сквозь темно-зеленое покрывало листвы проглядывало небо, уже сгустившиеся под кустами сумерки прокалывал луч солнца. Отодвинув тонкую ветку, она подошла вплотную к стене, на которой висела паутина. Небо медленно опускалось за дома. Под аккомпанемент вечерней тишины вокруг нее сумерки густели. Ее шаги нарушили безмятежность травы. По краю небосвода вдруг полыхнуло красным. В это мгновение мир изменился. Вирджиния трогала ветки и стволы деревьев, ее била легкая дрожь, она сцепила руки, красные сполохи померкли, и стало темнеть еще быстрее. Длинные тени протянулись от изгороди. Она перешла туда, куда они дотянулись, к темному стволу дерева, и остановилась там, где ее тень пересеклась с другими тенями. Вытянутой рукой она могла дотянуться до изгороди. Ветки прикасались к ее локтю. Она закрыла лицо.

– Вирджиния.

Пит шел по траве, под аркой сирени.

– Что ты делаешь?

– Смотрю, как темнеет.

Он подошел к ней сзади и сжал ее груди.

– Джинни…

– Холодно.

Он повернул ее к себе и посмотрел на нее.

– Правда?

Вирджиния смотрела ему в глаза.

– Да.

– Что они там надумали? – спросил Марк. – Может быть, сказать им, что у меня лучшая кровать во всем Хэкни?

Лен не ответил.

– Мир полон сюрпризов, – сказал Марк.

Он подошел к этажерке и одним ударом задвинул на место две торчавшие книги.

– Понимаешь, – сказал он, – все зависит от того, как ты завязываешь галстук. Взять книгу. Фома Аквинский. Я никогда не прочел ни единого его слова. И что, лучше я от этого стал или хуже?

– Хуже. Марк сел.

– Я тут на днях нищему шиллинг дал.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Ничего, что сказал, то и сказал.

– И дорого тебе это далось?

– В шиллинг, – сказал Марк.

– Ты слишком сильно натягиваешь поводок, – сказал Лен.

– Натягиваю поводок?

– Так это выглядит.

– Какой еще поводок?

– Я тебе говорю, не тяни так сильно.

– Что-то ты темнишь. Вирджиния и Пит вошли в комнату.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказал он.

– Ага.

– Я смотрела, как наступает вечер, – сказала она.

– Милое дело, – сказал Марк.

– А я так не могу, – сказал Лен.

– Почему? – спросила она.

– Нет. Не получается. Не могу смотреть на небо.

– Иногда очень помогает, – сказал Пит.

Успокаивает.

– Что вы все в этом находите? – сказал Марк. – Сначала день, потом ночь. Это гарантировано.

– Мать-природа? – сказал Пит. – А я думал, ты к ней неравнодушен. Ну ладно, Лен, смотри там, в Париже, будь поаккуратнее.

– Постараюсь.

– Желаю хорошо провести время, – сказала Вирджиния.

– Спасибо.

– Не пропадай, – сказал Пит.

– Договорились.

– Ладно, Пит, увидимся, – сказал Марк.

– Да. Пока.

– Пока, – сказала Вирджиния.

– Пока, – сказал Марк.

– Пока, – сказал Лен.

Глава двадцатая

Легко нажито – легко прожито. Не слишком-то они переживают, эти карлики. Впрочем, так оно и должно быть. Они не воспринимают потерю как потерю, можно сказать, они никогда не ощущают окончательной потери. Тонкие материи, очаровательные безделушки, всякие пустячки – взращивать, выкармливать и хранить. Теперь вот новая игра – погонять жуков хворостинкой. Вот горка красных углей, пышущих жаром. Вьющиеся волосы до плеч смазаны чем-то жирным. Вечно говорливые и скрюченные, они тычутся ртом в сладкий крем. Присохший крем остается в уголках их губ. Лучше всего действуют старые домашние методы.

Я стою в тени и вкушаю несомые ветром ароматы. Время от времени языки пламени облизывают их губы и ноздри. Они визжат, тычутся лицом в песок, щиплют себя за щеки, работают челюстями, ноют, хныкают, пускают слюни, а затем мажут друг другу ротовые отверстия каким-то снадобьем, приготовленным из местных растений, и наконец все заканчивается, все забыто, они шумно резвятся, обязательно парами, достают флакончики, из которых прыскают себе в нос ароматический спрей, а ближе к ночи утихомириваются и спокойно рассаживаются, чтобы съесть по сладкой булочке и запить ее имбирным пивом.

Глава двадцать первая

– Странный ты парень, – сказала Соня.

– Правда?

– Да.

– Передай мне бокал.

Пробираясь сквозь толпу, они прошли к столу.

– Ну и чем я странный? – спросил Марк. – Давай. Выкладывай.

Теперь я причесывала ей волосы и даже делала маникюр.

– Вы что, с ним не знакомы? – сказал Пит. – Вон тот высокий парень, брюнет, который стоит у бара.

– Нет, не знакома, – сказала Бренда.

– Понятно, – сказал Пит, – но вообще-то он мой старый приятель.

– В самом деле?

– Да. Мы познакомились в турецкой бане. С тех пор так и не виделись. Допивайте и пойдем потанцуем.

– Ладно, – сказал Марк, – я согласен. Я очень странный.

Я услышала, как в моем углу кто-то жалобно застонал, и постаралась разглядеть, что там происходит.

– Да, я в высшей степени странный, и нечего это скрывать.

Оказалось, что это клоповья матка, которая пришла, чтобы есть меня.

Пары все плотнее заполняли помещение, их тени метались под перекрестным огнем настенных светильников.

– Да, – сказал Пит, – вот оно, реальное воплощение чистой и даже примитивной в своей однозначности роскоши. Упс. У этой Элейн, должно быть, денег куры не клюют, а?