Русский угол Оклахомы - Питерс Джефф - Страница 38

Крис шагнул назад и сказал:

— Нэт, почему ты здесь?

— Э… Я думал…

— Есть работа для тебя, Нэт. Ты умеешь обращаться с винчестером?

— Нет, — признался Беллфайр и тут же с горячностью выпалил: — У меня револьвер!

— Покажи. Прекрасная модель. Ты мне поможешь?

— Крис! Я! Ты!

— Понятно. Стой здесь. Следи за площадью. Как только лампа погаснет, выстрели в воздух два раза. В воздух, Нэт, в воздух. Два раза. Повтори.

— В воздух. Два раза. А лампа погаснет?

— Да. Выстрелишь два раза и ложишься на землю вот здесь, под стеной. И не шевелишься, пока я тебя не позову. Готов?

— Да!

Беллфайр вскинул револьвер над головой, но Крис перехватил его руку и сказал укоризненно:

— Лампа еще не погасла.

— Прости…

Крис надвинул шляпу на лоб и бесшумно скользнул в сторону.

Натаниэль Беллфайр не отводил взгляда от лампы, которая качалась над крыльцом. Тень человека с винтовкой раскачивалась, как маятник. Из-за длинного дома вышел еще один человек, его лицо было скрыто белым платком, а из-под шляпы свисали длинные волосы. Что-то проговорив, он вытянул руку вперед, и Беллфайру показалось, что он смотрит прямо на него.

Архитектор оцепенел от ужаса и не мог пошевелиться. Возможно, именно это его и спасло, потому что длинноволосый отвернулся и подошел к тому, кто возился у двери. Беллфайр перевел дух. Если хочешь быть невидимкой в ночи — не двигайся.

Он боялся моргнуть, но, как назло, глаза начали слезиться и моргали сами по себе, причем гораздо чаще, чем обычно.

И конечно же, он моргнул в тот самый момент, когда лампа погасла. Честно говоря, он не моргнул, а зажмурился от испуга, потому что в ночной тишине с болезненной резкостью ударил выстрел. Когда же Беллфайр открыл глаза, лампы уже не было.

Он поднял руку с револьвером над головой и задел плечом стену дома. Подумав о мирно спящих обитателях жилища, Беллфайр отошел от стены, оказавшись на середине улицы, и выстрелил в воздух. Он увидел, как из ствола его револьвера вырвался удлиненный конус пламени соломенного цвета. Этот огонь был так невыразимо прекрасен и так быстро исчез в темноте, что архитектору захотелось увидеть его хотя бы еще раз, и он снова отвел курок и нажал на спуск. На этот раз он успел разглядеть не столько вспышку, сколько стремительную струйку сверкающего дыма, освещенную этой вспышкой.

Грохот двух выстрелов еще отзывался звоном в его ушах, как вдруг впереди, на темной площади, замелькали белые сполохи и частые громкие хлопки смешались в нарастающий треск. Что-то ударило в стену дома, рядом щелкнул невидимый бич, и колючий песок ударил по щекам. Беллфайр растерянно стоял посреди дороги, держа револьвер над головой. На площади не было видно людей. При свете вспышек метались какие-то тени. Кто-то выругался и закричал: «Уходим!»

Беллфайр услышал топот сзади и вспомнил, что ему надо делать. Он пригнулся и сел на четвереньки под стеной дома. Мимо него кто-то пробежал, пыхтя и лязгая затвором ружья. Длинный ствол блеснул под лучом луны. Архитектор поднял голову и увидел, что на площади лежит какая-то длинная тень. Снова раздалось несколько выстрелов, сливающихся в раскат грома. Крики, потом пронзительный свист, а потом топот множества ног и гомон голосов разрастались на площади. «Это ты, Мак? Шериф, это мы! Парни, спокойно, не стрелять! Они убежали, шериф! Огня, дайте огня!»

Из боковой улочки выплыл сверкающий и лучащийся шарик света. Кто-то принес новую лампу и встал с ней на крыльце.

«Кто там лежит?» Над тенью сгрудились люди. «Шериф! Это не наш! Это ковбой с ранчо Фримонта!» — «Смотрите, у него ствол еще дымится, он стрелял в нас!» — «Он живой!» — «Тащите его сюда!»

Сзади раздался тихий свист, и Беллфайр оглянулся.

— Нэт!

— Крис?

— Хорошая работа, Нэт. Идем, я познакомлю тебя с шерифом.

Глава 12. СЛОВО ИНЖЕНЕРА СКИЛЛАРДА

Их назвали индейцами, потому что Колумб думал, что они живут в Индии. Но он ошибался, они жили не в Индии.

Их назвали краснокожими, потому что Линней считал их представителями «красной» расы. Но он ошибся, у них не красная кожа. Их кожа бывала красной только тогда, когда они сами наносили на нее боевую раскраску.

Их называли дикарями, потому что это давало право уничтожать их. И здесь уже не было никакой ошибки. Это было преднамеренное уничтожение. «Краснокожие индейцы», две тысячи разных народов, говорящие на двух тысячах разнообразных языков, на свою беду жили на земле, которая была нужна белокожим испанцам, португальцам, англичанам, голландцам и французам.

Впрочем, французы меньше всего интересовались землей Америки. Захватив огромную территорию и назвав ее Луизианой, они поспешили избавиться от нее, продав по дешевке молодой республике со столицей в Вашингтоне. Французы слишком любили свою Францию, чтобы еще осваивать колонии. В Америке они оставались французами. Они вели торговлю и добывали меха, и им незачем было уничтожать местных обитателей, которые расплачивались пушниной за их товары.

Голландцы первыми додумались покупать землю у индейцев. В 1626 году они заплатили целых шестьдесят гульденов за то, чтобы краснокожие покинули покрытый лесом остров Манхэттен. И когда о своих правах на остров заявили англичане, управляющий голландским поселением сунул им под нос справку об оплате. Впитанное с молоком матери уважение к платежным документам заставило гордых британцев отступиться. Но это был хороший урок. С тех пор они начали платить индейцам перед тем, как изгонять их.

Вест-индская кампания голландцев рухнула вместе с британским правлением, колонии стряхнули гнет одряхлевшей монархии, но для индейцев ничего не изменилось. Их по-прежнему считали дикарями и по-прежнему сгоняли с тех земель, которые становились позарез нужны белым людям.

Индейцы пробовали сотрудничать с белыми, но каждый раз дело кончалось нарушенными обязательствами. Они пытались сопротивляться, однако потерпели поражение в долгой войне. Им осталось только воспринимать нашествие Белого Брата как неизбежное зло, вроде потопа, землетрясения или засухи. Но, если ты не хочешь утонуть во время потопа, надо учиться плавать или строить лодки. Чтобы выжить, индейцам надо было как-то приспособиться к той цивилизации, которую несли им белые.

Но кочевники Великих Равнин не могли превратиться в скотоводов, потому что они привыкли не пасти скот, а ловить его. Пока прерии были полны бизонов, команчи и сиу охотились на бизонов. Когда прерии заполнились коровами, переселенцами и поездами, команчи и сиу стали охотиться на поезда и на переселенцев. Коровы их привлекали меньше, потому что их мясо нельзя было даже сравнить с мясом бизона.

Оседлые же индейцы не могли превратиться в фермеров. Они не знали плута и обрабатывали почву заостренными палками, продавливая в земле лунку и опуская в нее зернышко или рассаду. К тому же земледелие было женским занятием, а мужчины крали, торговали и воевали.

Проявив неслыханное милосердие, Белые Братья создали для индейцев резервации. Здесь уцелевшим племенам предназначалось доживать свой век, получая от Правительства все необходимое. Вожди племен могли даже свободно выбирать место для поселения, но только там, где не было ничего ценного для Белых Братьев — в пустынях, каньонах и на голых скалах.

Но жизнь не стояла на месте, и порой границы резерваций становились досадной помехой на пути прогресса, особенно если прогрессу нужны были новые месторождения или дороги.

Так случилось и в этот раз. Шайены и сиу, устроившись в Оклахоме, вдруг узнали, что даже здесь они снова мешают кому-то из Белых Братьев. Их вождей стали все чаще приглашать на дружеские беседы в форты и столицы округов, генералы и сенаторы трясли им руки, улыбались, дарили сигары и ножи… Но вождям не нравилось, как улыбались генералы. Вождей настораживало то, как им трясли руки. Сигары были плохими. А подарить нож означало пожелать скорой гибели.