Война 2020 года - Питерс Ральф - Страница 25

Возможно, Юра сейчас воюет как раз среди апельсиновых плантаций. Недурное местечко для войны. Возможно, сейчас он счастливее со своими танками, ружьями и солдатами, чем был за все прошедшие годы с нею. В письмах он не распространялся о своей жизни там, только без конца пережевывал сентиментальные воспоминания.

Валя попыталась сосредоточиться. Решить, куда же она все-таки идет. Она попробовала думать о троллейбусных и автобусных остановках, о маршрутах и расписаниях. Но она плохо знала эту улицу. Внезапно приняв решение, она повернула.

В голове у нее еще не прояснилось. Все прохожие казались на одно лицо. Даже шрамы были одинаковы. Ужасные шрамы. Она вступила на мост, перекинутый через обводный канал.

Бездумно дотронулась до старых чугунных перил, ржавого послания из ушедших столетий.

Холод пронзил кончики пальцев, она вцепилась в покрытые патиной острия ограды, стараясь удержаться на ногах. Волна неожиданной боли поднялась от живота, охватила желудок, и струйка слюны потекла из уголка ее рта. Только теперь, слишком поздно, она ощутила, что влага течет у нее по ногам. Ха-ха! Еще одно наказание Валентине, которая всегда владеет ситуацией. Закрыв глаза, она еще крепче ухватилась за решетку, чтобы не упасть на тротуар.

Но с закрытыми глазами стало еще хуже.

Она подняла веки, и боль внезапно отступила, но ощущение влаги осталось. Быстро остывая, жидкость текла по внутренней стороне ног.

Некоторое время она стояла, не в силах двигаться, уставившись в грязную муть канала. Радужные нефтяные пятна. Почти никакого течения. Вдоль берегов – ожерелья мусора. Острова отбросов, которые накидали из окон близлежащих домов. Когда с деревьев срывались листья и, кружась, опускались на поверхность канала, вода, казалось, поднималась им навстречу и всасывала их, чтобы поскорее покрыть их грязью.

Высокие стены жилых домов по обеим сторонам канала были испещрены пятнами, как кожа древнего старца.

Ей хотелось в туалет, но она понятия не имела, куда идти. Эта страна даже отходы жизнедеятельности своих детей не может принять как следует. Валя вдруг представила, как она умрет здесь, так и не дождавшись помощи. Мимо просеменили две старушки, вслух сокрушаясь о всеобщем пьянстве, и Валя вновь ощутила прилив сил – и холодной, бессильной ярости.

Она покрыла себя грязью. Она смешала с грязью всю свою жизнь. А если Юра когда-нибудь узнает? Тогда она потеряет даже его. Свою последнюю соломинку.

Валя заставила себя идти дальше. Вошла в первый попавшийся незапертый подъезд и под лестницей попробовала привести себя в порядок. Ее трусики насквозь промокли от крови, и носовой платок оказался слишком мал, чтобы исправить положение. Сперва неохотно, а потом решительно она стянула с шеи шелковый шарф. Еще один подарок Нарицкого. И Валя начала обтирать себе ноги, думая только о том, как бы не упасть или не потерять сознание, уже не заботясь, увидит ее кто-нибудь или нет.

Она прислонилась спиной к стене, глубоко вдыхая затхлый воздух. Разжала руку, сжимавшую шелковую тряпку, и та тяжело шлепнулась на пол. Когда ее глаза привыкли к темноте, она различила ряд мусорных ведер. Из некоторых торчали старые газеты. Решительным движением она вырвала наиболее чистые на вид страницы, скомкала их и попыталась остановить кровотечение. Ее одежда промокла от пота, и она очень замерзла.

Валентина прижимала газеты, пытаясь прогнать боль и одновременно остановить льющуюся кровь. «Почему мужчины становятся такими беспомощными при виде крови», – подумала она. Боже, видели бы они ее, Валю, сейчас. И она снова рассмеялась, припав головой к грязной стене и запустив руки в волосы.

Она снова вышла в серый день и, полностью потеряв представление о времени, брела и брела, пока не оказалась в маленьком, полузнакомом парке. Там она свернула на извилистую дорожку, что вела к скамье, и тяжело рухнула на нее, словно уронив невидимые костыли. Она долго сидела, уставившись в серую пустоту, сознавая, что очень замерзла, но тем не менее странно спокойная и неподвижная. К чему дрожать? Это требует слишком больших усилий.

Слегка опустив взгляд, Валя посмотрела на истощенные белые деревья. Облетают. Последние сухие листья то тут, то там шелестят на ветках.

От досок холод поднимался вверх по костям.

Она все еще чувствовала мокроту, но кровотечение прекратилось.

Обман.

Внезапно она ощутила голод, даже несмотря на то, что ее продолжало подташнивать. «Возможно, все дело в пустоте, – подумала она. – Мое тело снова хочет быть наполненным. Все равно как и чем». В растерянности Валя спрятала лицо в ладонях. И тут, наконец, ее начало трясти от холода.

Ее уединение нарушили звуки женского голоса. Что-то на иностранном языке. Английский, но с очень сильным акцентом. Может быть, американка. Валя подняла взгляд.

Сперва Вале бросилась в глаза одежда женщины, потому что она заслуживала большего внимания, чем сама ее хозяйка, – та казалась просто крупной и откормленной. Но богатство ткани, из которой было пошито пальто, щедрая небрежность покроя, глубокий кожаный блеск и строчка туфель – все это не шло ни в какое сравнение с лучшими вещами из Валиного гардероба. На женщине был шарф глубоких неярких тонов, и Валя со стыдом поняла, что у нее не хватило бы вкуса выбрать себе такую вещь, что она не обратила бы на него внимания, по-детски отдавая предпочтение кричащим цветам, излишне смелому рисунку. С первого взгляда перед Валей открылась вся глубина ее невежества о том мире, частью которого она себя считала, и она поняла, что ее поражение еще сокрушительнее, нежели ей казалось.

Женщина держала в руках книжку и в спешке листала страницы пухлыми розовыми пальцами. То был «Путеводитель по Москве» на английском языке. Женщина бормотала под нос по-английски: «Ну, где же это? Никак не могу найти». Она закусила нижнюю губу, перебирая страницы, и ни разу не взглянула на Валю.

«Возможно, я не стою даже мимолетного взгляда», – пронеслось в голове Вали.

Незнакомка бормотала, копаясь в книге. Ее английский совсем не походил на те звучные, тщательно составленные фразы, которыми Валя пичкала своих учеников-мальчишек в пиджачках с короткими рукавами и девочек в белых фартучках. Эта иностранка говорила в нос, очень неприятным голосом.

Она не отличалась особой красотой. Но ее кожа и волосы мерцали матовым блеском, таким же глубоким и богатым, как и ее одежда, – результат роскошной зарубежной жизни. Даже после всего, что произошло, американцы оставались очень богатыми. Валя никак не могла понять, зачем им вообще нужно приезжать в Москву. Проводить отпуск на кладбище?

Может быть, она жена дипломата. Ну, конечно. Во время войны не бывает туристов. Или, возможно, ее муж солидный бизнесмен. Нарицкий говорил, что бизнес никогда не прекращается. Даже когда идет война.

Лицо крупной женщины просветлело, она кивнула сама себе, как лошадь, собирающаяся заржать. Она нашла нужную страницу и начала говорить.

Подразумевалось, что по-русски. Но получился набор нечленораздельных звуков. Валя не поняла ни слова. Но она упрямо не желала отвечать по-английски.

Иностранка замолчала и уставилась на Валю с надеждой. Ее недавно обретенная уверенность в себе снова испарилась. Но Валя избегала встречаться с нею взглядом. С нее было довольно вида мягкой, толстой, свободно падающей ткани зимнего пальто и чудесных мягких туфель иностранки, рядом с которыми жалкой подделкой казались Валины туфли из склеенных кусочков винила и пластика. Валентина не сомневалась, что эта женщина никогда не страдала, что судьба не била ее. Что она могла пить надежные маленькие таблетки или пользоваться каким-нибудь другим удобным приспособлением, чтобы спасти свое тело от адских мук, а душу – от проклятия. По случайности рождения незнакомка имела все, о чем Валя только мечтала. Жизнь без нужды, без боли.

Так пусть пострадает сейчас. Хоть немного.

«Корова» – как окрестила ее про себя Валя – предприняла новую попытку, на сей раз медленнее, тщательно выговаривая слова. И все равно Вале удалось с трудом понять лишь самую суть.