Проклятье фараона - Питерс Элизабет - Страница 19

Узнав наши планы на вторую половину дня, Карл предложил составить компанию, а я тактично отказалась. Знакомство с гробницей – событие для нас почти интимного свойства. Ни Эмерсону, ни мне не хотелось делиться радостью даже с таким милым юношей, как Карл.

Через узкий проход между скалами в Долину Царей проходит некое подобие дороги, но мы не сговариваясь выбрали самый прямой путь – по плато Дейр-эль-Бари. Едва тенистые сады и рощицы поместья остались позади, как египетское солнце задалось целью нас испепелить, однако мне и в голову не пришло роптать. Слишком свежи были в памяти промозглая сырость английской зимы и монотонность жизни в Кенте.

Вскарабкавшись на ровную площадку горы, мы остановились перевести дух и полюбоваться окрестностями. Выше были только серые скалы; внизу же, точно шедевр кисти гениального художника, простиралась долина Нила. Храм царицы Хатасу казался совсем крошечным, не больше игрушечного домика. За желтым песчаным пятном сверкала лента реки в обрамлении изумрудных полей. Воздух был на диво прозрачен – вдали угадывались даже очертания пилонов восточных храмов. К югу же высилась пирамидальная вершина, издревле носившая название Богиня Запада.

Дальше путь наш лежал через плато к утесу, откуда открывался вид на каньон. В глазах плыло от унылой серости зазубренных стен и валунов цвета несъедобного пудинга. Однообразие картины нарушали лишь микроскопические тени от скалистых выступов да черные прямоугольники, давшие имя Долине Царей, – входы в усыпальницы фараонов.

Бросив первый взгляд на каньон, я облегченно вздохнула. Сбывалось наше с Эмерсоном желание открыть для себя гробницу без свидетелей. Туристы попрятались от жары в отелях, так что единственными относительно живыми предметамив поле зрения оказались бесформенные груды тряпья – жалкая защита от солнца охранников на время сиесты.

Но что это?! О нет! Уже второй взгляд принес разочарование. По камням на дне каньона скакала худая длинноногая фигура, но даже сощурившись, я смогла определить лишь, что это мужчина и одет он по-европейски.

Эмерсон даже не заметил появления на горизонте неприятной помехи: Долина Царей с ее баснословными археологическими сокровищами – вот что поглотило его с головой.

– Ты только представь, Пибоди... – шепнул он, зачарованно глядя вниз, – сколько тайн хранят эти серые безжизненные скалы! Гробницы Тутмоса Великого, Аменхотепа Второго и царицы Хатасу... И одна из них ждет нас...

Так называемые охранники спали мертвецким сном и при нашем приближении даже не пошевелились. Эмерсон пнул один из ворохов тряпья кончиком ботинка. Груда вздрогнула, из-под рваного края выглянул черный глаз. Моргнул. Снова исчез. После чего груда разразилась потоком нехороших арабских ругательств. Эмерсон в долгу не остался.

Груда подпрыгнула, тряпье полетело в разные стороны, и нам явилась физиономия, свирепее которой я в жизни не видала. Морщины избороздили коричневый лоб, а жуткие шрамы – щеки и подбородок головореза. Один глаз был затянут густо-молочным бельмом, второй же, зрячий, впился в Эмерсона.

– Ага! – продолжал на арабском мой муж. – Так это ты, Хабиб. Я-то думал, тебя навечно упрятали за решетку. Что за безумец взял тебя на работу? Нам здесь нужны честные люди!

Говорят, глаза – зеркало души. И правильно говорят. Единственное исправное око Хабиба в этот миг отразило нечеловеческую ненависть. Но уже в следующий миг египтянин завертелся волчком, рассыпаясь в изъявлениях почтения, приветствиях, извинениях, объяснениях... и заверениях, что он ступил на путь истинный и давно прощен Департаментом древностей.

– Ну-ну, – скептически отозвался Эмерсон. – Всевидящий Аллах да будет тебе судьей, Хабиб. Я же останусь при своем. Уйди с дороги. Мы хотим осмотреть гробницу.

Второй охранник к этому времени тоже проснулся, успел отвесить дюжину поклонов и пролопотать сотню витиеватых и подобострастных пожеланий. Внешность соратника Хабиба была не столь злодейской – видимо, по молодости лет он просто не успел перенять весь опыт старшего товарища.

– Увы, господин, – притворно вздохнул Хабиб. – У меня нет ключа.

– Зато у меня есть, – отрезал Эмерсон.

Вход в гробницу закрывала железная решетка с прутьями в палец толщиной и прочнейшими запорами; но я-то знала, что все эти меры – просто смехота для людей, готовых лбом прошибить скалу (или же сделать подкоп, что куда легче), лишь бы добраться до сокровищ фараонов. За решеткой мы натолкнулись на завал – тот самый, что омрачил последний день жизни лорда Баскервиля. Похоже, с тех пор здесь никто ничего не трогал. Пробитая Армадейлом брешь по-прежнему одиноко чернела среди нагромождения камней.

– Угу... – пробормотал Эмерсон. – Пока все отлично. Откровенно говоря, я был уверен, что наши приятели из Гурнеха постараются первыми сунуть сюда нос.

– То-то и подозрительно. Сдается мне, работка тут предстоит будь здоров! Скорее всего, они ждут, пока кто-нибудь расчистит проход, чтобы прийти на все готовенькое. Ты же знаешь, тяжелый труд не для египтян.

– Пожалуй, ты права. Надеюсь только, что насчет завала ошибаешься, обычно после лестницы коридоры уже свободны.

– А про усыпальницу Сети Первого забыл? Сколько оттуда камней вытащили!

– Сравнение неуместно. Гробницу Сети сначала разграбили, потом использовали для других захоронений, и те завалы...

Так бы нас и поглотили дебри археологической дискуссии, если бы не досадная помеха.

– Э-эй, вы там! – раздался вдруг зычный и радостный оклик. – Можно к вам? Или лучше вы ко мне?

На фоне яркого прямоугольника двери выросла та самая фигура, которая скакала по камням на дне каньона. Эмерсон, само собой, поспешил подняться. Любая гробница для него – все равно что родное дитя, и посторонних рядом он на дух не выносит.

При ближайшем рассмотрении фигура оказалась очень высоким и очень худым джентльменом с длинным смешливым лицом, бородкой клинышком и волосами того неопределенного оттенка, который одни уважительно называют серебристым, а другие – мышиным. Акцент джентльмена предательски выдавал жителя утерянных Англией колоний; непр-рер-рывная р-р-раскатистая р-речь (узнаете американца, читатель?) сопровождала наше появление из недр скалы.

– Браво, браво! Вот это сюрприз! Вот это удача! Представляться не стоит, сам знаю, с кем мне посчастливилось встретиться. Сайрус Вандергельт из Нью-Йорка к вашим услугам, мадам. К вашим услугам, профессор Эмерсон!

Имя Вандергельта, американского варианта лорда Баскервиля, было на слуху у любого египтолога. Он не пропускал ни одной мало-мальски интересной гробницы и от щедрот своих поддерживал вечно нуждающихся ученых.

– Слышал, что вы в Луксоре, – кисло процедил Эмерсон, пожимая протянутую руку. – Но никак не ожидал встретиться в первый же день.

– И теперь гадаете, что за черт принес меня сюда, в самое пекло? – довольно хохотнул Вандергельт. – А мы ведь с вами птицы одного полета, друзья! Жара, холод, буря – мне все нипочем! Если уж решил...

– Вот кстати, – вмешалась я. – Что же вы решили?

– Ну и вопрос, мадам! Разумеется, познакомиться с вами! Незамедлительно! Тут же! Сию минуту! Позвольте добавить, мэм, что усилия того стоили. Я очарован! Во избежание недоразумении сразу признаюсь – перед вами большой поклонник слабого пола и ценитель женской красоты!

Ну как обидишься на комплимент, высказанный с неотразимым заокеанским юмором и безукоризненным тактом? Пришлось ответить любезной улыбкой.

– Напрасный труд, – ощетинился Эмерсон. – Ваша репутация общеизвестна, Вандергельт. Я вас насквозь вижу. Гробница спокойно жить не дает? Надумали умыкнуть, а?

Вандергельт просиял.

– Мог бы – умыкнул, не сомневайтесь, профессор! И глазом бы не моргнул! Да не просто гробницу, а заодно и вас с миссис Эмерсон. Археологов-то достойных – раз, два и обчелся. Но... – он вдруг посерьезнел, – леди Баскервиль мечтает посвятить эту гробницу памяти дорогого ее сердцу человека... а Сайрус Вандергельт никогда не стоял на пути женщины. О нет, сэр! Обман и низость – это не по мне. Я всего лишь предлагаю помощь, профессор. Обращайтесь, если понадоблюсь.