Один лишний труп - Питерс Эллис - Страница 30

— И ты с ним? — Раз уж Берингар разохотился поговорить, смекнул Кадфаэль, это надо всячески поощрять. Конечно, у него каждое слово продумано заранее, да только рано или поздно даже такой хитрец может допустить оплошность.

— Это зависит от короля. Поверишь ли, брат Кадфаэль, он мне не доверяет! Хотя, признаться, я охотнее остался бы командовать здесь, поблизости от своих владений. Я уже выказал все мыслимое усердие, на какое осмелился. Ты ведь понимаешь, назойливая услужливость может иметь плачевные последствия, но и дать королю забыть о себе было бы роковой ошибкой. Попробуй тут найти золотую середину!

— Я вижу, — отозвался Кадфаэль, — что ты человек весьма рассудительный и расчетливый. А вот и ручей — слышишь, как журчит?

Поперек русла были набросаны камни, по которым можно было перебраться на другой берег, но сам ручей был мелким и узким, и Берингар, помедлив несколько мгновений, чтобы примериться к расстоянию, перелетел на ту сторону великолепно рассчитанным прыжком, как бы подтвердив этим слова монаха.

— Неужели, — продолжил разговор молодой человек, снова пристраиваясь рядом с Кадфаэлем, — у тебя сложилось столь высокое мнение о моей способности выносить верное суждение? Ты полагаешь, что когда речь заходит о том, чтобы рискнуть и не упустить своего, — я маху не дам? А как насчет мужчин и женщин — могу я о них судить?

— Я, пожалуй, не буду отрицать твою способность судить о мужчинах, — сухо заметил Кадфаэль, — раз уж ты мне доверился. Если бы я и сомневался, то вряд ли признался бы в этом.

— Ну а о женщинах?

Теперь они вышли из лесу и шли по открытому полю.

— А женщинам я бы посоветовал остерегаться тебя, — отрезал монах. — Скажи-ка лучше, о чем сейчас поговаривают при дворе, кроме предстоящего похода. Есть новости о Фиц Аллане и Эдни?

— Нет, и до поры до времени и не будет, — ответил Берингар. — Им повезло, и я об этом не жалею. Где они сейчас — никто не знает, но ясно, что с каждой минутой они все ближе к берегам Франции.

Не было оснований сомневаться в его словах: что бы он ни затевал и какие бы планы ни строил, он не шел на прямой обман. Так что можно будет пересказать эти новости и успокоить Годит. Все идет хорошо, и чем дальше — тем лучше, ибо с каждым днем все менее вероятно, что мщение Стефана настигнет ее отца. А теперь ее с Торольдом дожидаются два превосходных коня под присмотром Луи и Ансельма, которые отдадут лошадок по первому слову Кадфаэля. Итак, решена главная проблема. Теперь осталось лишь достать из реки переметные сумы, и можно будет отправлять парочку в путь-дорогу. Дело не простое, но все же осуществимое.

— Теперь мне ясно, где мы находимся, — заявил Берингар минут двадцать спустя.

Они срезали добрую милю между излучинами ручья и снова остановились на берегу: на другой стороне в звездном отблеске белели убранные гороховые поля, поднимавшиеся по пологому склону, а за ними виднелись аббатские сады и крыши монастырских строений.

— Чутье у тебя — что надо, — похвалил Берингар, — темнота тебе нипочем... А уж в эту речушку я полезу за тобой без раздумий.

Кадфаэлю пришлось подвернуть рясу: он не рисковал намочить ничего, кроме сандалий. Он вошел в воду напротив низкой крыши сарайчика, которая возвышалась над оградой сада. Берингар шел следом за ним, он не стал ни снимать сапоги, ни подворачивать штаны. Вода доходила ему до колен, но видно было, что молодого человека это совсем не заботит. Кадфаэль подметил легкость его движений: Хью ступал ровно и мягко, так что вода не колыхалась от его шагов. У него был природный дар — как у лесного зверя, чуткого и днем, и ночью. Выбравшись на монастырский берег, Берингар инстинктивно двинулся вдоль края горохового поля, чтобы сухие стебли, которые предстояло запахать в землю, не выдали его своим шорохом.

— Прирожденный заговорщик, — промолвил Кадфаэль, размышляя вслух, и то, что он не счел нужным скрывать свои мысли, указывало на установившуюся между ними особую связь, хотя и не дружескую, но от этого не менее сильную.

Берингар повернулся к нему и неожиданно ухмыльнулся:

— Рыбак рыбака видит издалека, — произнес он, как и Кадфаэль, тихим, но отчетливым шепотом. — Кстати, я припомнил еще один слух, который витает повсюду, — об этом я как-то забыл тебе рассказать. Несколько дней назад какого-то парня загнали в реку. Утверждают, что это один из сквайров Фиц Аллана. Говорят, что лучник засадил ему стрелу в левое плечо, а может, и в сердце: не иначе как он пошел ко дну и тело его всплывет, наверное, где-нибудь близ Этчама. А на следующий день поймали коня без всадника — хороший верховой конь под седлом — наверняка это его лошадь.

— Занятная история, — слегка подивился Кадфаэль, — впрочем, здесь можешь говорить без опаски — ночью в сад никто не прокрадется. Все знают, что я поднимаюсь в любое время, чтобы возиться со своими снадобьями.

— А разве твой паренек этим не занимается? — обронил Берингар словно невзначай.

— Если бы малый вздумал улизнуть из спальни в неурочный час, ему бы вскоре пришлось об этом сильно пожалеть. Мы здесь заботимся о юных душах лучше, чем ты думаешь.

— Рад это слышать. Для закаленного старого воина, ушедшего в монастырь на покой, ночная прохлада в самый раз, а вот молодых не худо и поберечь. — Голос его был вкрадчивым и сладким как мед. — Так вот, возвращаясь к этой странной истории с лошадьми... Представь себе, пару дней спустя изловили еще одного верхового коня без седока — пасся себе в вересковых зарослях к северу от города. Полагают, что это был телохранитель, которого послали из замка, когда начался приступ, чтобы забрать дочь Эдни оттуда, где она пряталась, и увезти ее подальше от Шрусбери и от королевских войск. Считают, что эта попытка не удалась: они не смогли выскользнуть из кольца, и тогда ее спутник кинулся в реку, чтобы спасти девушку и отвлечь на себя погоню. Ее до сих пор не нашли, правда, поговаривают, что она скрывается где-то неподалеку. А искать ее, брат Кадфаэль, будут, и с большим рвением, чем прежде.

К этому времени спутники находились уже у самой ограды монастырского сада.

— Доброй ночи, — едва слышно промолвил Хью Берингар и, словно тень, растаял на дороге, ведущей к странноприимному дому.

Сон не шел к брату Кадфаэлю: мысли не давали ему покоя. И чем дольше он думал, тем крепче становилась его уверенность в том, что некто действительно подкрался к мельнице, бесшумно и достаточно близко для того, чтобы уловить несколько последних фраз. И, вне всякого сомнения, этим неизвестным мог быть только Хью Берингар. Он доказал, что умеет без труда приноравливаться к любой обстановке и двигается совершенно бесшумно. Неспроста он вовлек Кадфаэля в этот сговор, в котором каждому приходилось полагаться на другого, и высказал немало загадочных откровений, в явном расчете на то, что беспокойство и подозрение толкнут монаха на опрометчивый шаг. Впрочем, Кадфаэль вовсе не собирался доставлять ему такое удовольствие. Он не верил в то, что Берингару удалось подслушать много. Однако Кадфаэль упоминал о своем намерении каким-то образом раздобыть двух лошадей, вернуть спрятанные сокровища и отправить Торольда в путь вместе с «ней». Подойди Берингар к двери чуть раньше, и он непременно услышал бы имя девушки, но у него и без того наверняка возникли подозрения. Так какую же игру он затеял? Игру, в которую включил лучших своих лошадей, беглецов, которых пока что не предал, но может предать в любой момент, и его, брата Кадфаэля. Очевидно, он рассчитывает на лучшую добычу, нежели молодой сквайр или девушка, против которых он ничего не имеет. Такой человек, как Берингар, пожалуй, предпочтет поставить на кон все, в надежде сорвать большой куш — заполучить и Годит, и Торольда, и сокровища разом. Только для себя, как уже безуспешно пытался раньше? Или для того, чтобы снискать расположение короля? Безусловно, этот человек способен на все.

Кадфаэль размышлял довольно долго, и перед тем, как заснуть, одно решил для себя определенно: если Берингару известно, что монах собирается достать сокровища, значит, он не будет спускать него глаз, ведь ему нужно, чтобы тот привел его к тайнику. И когда сон уже смежил веки Кадфаэля, перед его внутренним взором забрезжил свет — еще неясный, но многообещающий. И почти сразу, как ему показалось, зазвонил церковный колокол, призывавший братьев к заутрене.